Персональный сайт Проза Владимира Вейхма

Вот этот – за двадцать лет достиг должности старпома на небольшом судне под иностранным флагом, и он всерьез говорит, что всему, чего он достиг, обязан основательной подготовке в морском училище. А теперь его сын учится там же, и он не представляет ему другой судьбы.

Этот – каждый раз, встречаясь на улице, заключает меня в объятия, а я припоминаю, как в иностранном порту он просил меня сказать по-английски продавцу магазина автомобильных запчастей, что именно ему требуется. Теперь он – успешный капитан колхозного флота, за путину зарабатывает немыслимые деньги, но всегда с благодарностью вспоминает и училище, и учителей.

А вот этот, который, встречаясь со мною, здоровается радостно и виновато, – лоцман; его недавно понизили в должностной категории. Да, он понимает, что он сам виноват, не в первый раз попался на работе в нетрезвом виде, но ведь от него и жена ушла и увела детей, а он все равно будет им помогать, и обещает мне исправиться.

А вот два брата, погодки. Старший стал крутым и жестким бизнесменом, только что с женой вернулся из Испании, с курорта. А младший совсем сошел с круга, ходит по судам, как бичкомер – «береговой моряк», ни на какой работе долго не задерживается… А пауза после традиционного третьего тоста – «За тех, кто в море!» – как она о многом говорит! Одно за другим перед мысленным взором встают лица тех, кто уже никогда не возвратится из морей.

Вот этот, учившийся, прямо скажем, неважно, стал первоклассным капитаном, был среди лучших промысловиков, а однажды утром не вышел из каюты. Когда старпом привел траулер к плавбазе, спустившийся с нее врач установил причину смерти: обширный инфаркт.

А этот, круглый отличник, всегда старавшийся добросовестно выполнять свои обязанности, всего один раз перестарался и превысил предельно допустимую загрузку судна. Груз, сместившийся во время сильного шторма, опрокинул судно, а сигнал бедствия ни одной радиостанцией не был принят. Среди немногих спасшихся капитана не было.

А вот с этим, заместителем капитана порта, я не раз общался по работе в аттестационном центре, и неизменно встречал его уважительное и добросердечное отношение. Мне безмерно горько было стоять у его гроба, среди его товарищей, седых капитанов, многие из которых были моими учениками.

С началом нового учебного года у меня неизвестно откуда появился ассистент – в должности старшего преподавателя. То есть, вообще-то говоря, известно откуда – это однокашник, друг-приятель Бондарева, декана факультета, появившийся в академии после каких-то нестыковок не то на флоте, не то в бизнесе, где он имел какие-то общие интересы с Бондаревым. Мой новый ассистент просто подошел ко мне в перерыв и сказал, что в такой-то группе он будет теперь вести практические занятия. С программой дисциплины он не был знаком и познакомиться с нею желания не продемонстрировал. Я предложил ему походить ко мне на лекции, да и на практические занятия в параллельной группе, которые проводил я сам, но он так ни разу на них не появился. « Ничего себе ассистент!» – только и мог сказать я себе.

Ничего со мною, ведущим преподавателем, не согласовав, он сочинил пару методичек к проведению занятий – ни хороших, ни плохих, а просто не отвечающих тем целям, которые я преследовал при постановке курса. Пожаловался я заведующему кафедрой Букатому, но его тоже не спросили при назначении мне ассистента.

Потом этот «ассистент» исчез, как будто бы его и не было. Бондарев сказал мне, не вдаваясь в подробности, что его не будет в течение месяца, и чтобы я на это время заменил его. Ну, месяц так месяц, мне даже лучше без этого незваного помощника. Но месяц прошел, а его нет как нет, и Бондарев не может сказать ничего определенного. Тогда обращаюсь к Букатому: «Ну, подменил я этого, с позволения сказать, ассистента, а что же дальше? Так и тянуть эту внеплановую нагрузку?».

«Ассистента» я увидел года через полтора, когда он снова появился у своего дружка Бондарева. Ни у того, ни у другого в мыслях не было не то чтобы извиниться, но хотя бы объяснить свое поведение.

А однажды Букатый с озабоченным видом остановил меня, когда я собирался отправиться на лекцию. Я подумал, что, возможно, курсантам этого потока, как бывало, медики делают какие-нибудь прививки перед предстоящей практикой. Однако причина была совсем иная.

Я не знал, что Лушников, работавший в Польше, продолжал числиться на полставки профессора в нашей академии. И вот теперь, воспользовавшись «окном» в своих занятиях за кордоном, он приехал прочитать пару лекций в академии. С обычной бесцеремонностью никто меня не предупредил ни о теме этих лекций, по-видимому, считавшихся имеющими отношение к курсу безопасности мореплавания, ни о самом факте их проведения, ни даже – что в такой ситуации было бы естественным – не пригласил послушать эти лекции.

Чтобы как-то увязать с тематикой прочитанных Лушниковым лекций последующие свои лекции, я попытался выяснить у курсантов, о чем шла речь. Никто ничего не смог мне сказать.

В российской системе морского дипломирования сохранились введенные в незапамятные времена категории квалификации судоводителей: «штурман малого плавания», «капитан малого плавания», «штурман дальнего плавания», «капитан дальнего плавания». Когда-то эти названия отражали объективную реальность: штурман малого плавания имел право служить помощником капитана на судне, совершавшем рейсы, скажем, в пределах Азовского моря, а штурман дальнего плавания – выходить в Средиземное или еще в какое далекое от родных берегов море. Эти названия давно утратили первоначальный смысл, но для «внутреннего» употребления еще годились. Однако с выходом морских специалистов на международный рынок рабочей силы они стали вызывать недоумение как работодателей, так и морских властей: какие, например, должности, на каких судах и в каких рейсах может занимать моряк с дипломом штурмана малого плавания? Может быть, на маленьких судах или в маленьких рейсах? Словом, стала жизненно необходимой радикальная реформа системы дипломирования моряков и рыбаков с тем, чтобы она полностью отвечала требованиям международных стандартов.
С первых дней работы в академии я в той или иной степени занимался этой проблемой, но теперь требовалось уже комплексное ее решение на государственном уровне.

Ведомство пообещало выделить солидное финансирование на разработку комплекта нормативных документов. Когда речь зашла о больших деньгах, к этой проблеме энергично подключился Бондарев. Исполнителями темы были оформлены не только руководители подразделений академии, но и представители заказчика, что делало сделку взаимовыгодной: сам поставил задачу, сам с собой согласовал, сам принял результат и сам же себе за это заплатил. Я тоже оказался зачисленным в состав исполнителей этой хоздоговорной темы, но никакого задания не получил. Прошел месяц, второй, но все так же нигде ход работы не обсуждался, обмена мнениями не проходило. Словом, дело обстояло так, что как будто бы если где-то что-то и делается, то в глубоком секрете.

Не привыкший к такой организации работ и не желая получать деньги неизвестно за что, я составил общую схему поэтапной разработки комплекта документов с выделением тех принципиальных вопросов, которые для этого требовалось решить. Схему передал доценту Яркову, который действовал от имени и по поручению Бондарева, но так и не получил никаких заданий на дальнейшее участие в работе. Я понял, что Бондарев попросту оттер меня от участия в руководимой им теме, по-видимому, опасаясь конкуренции с моей стороны. Действительно, ему было чего бояться, поскольку я на состоявшейся научной конференции на пальцах разъяснил ему полную несостоятельность одобренной им проработки одного из разделов темы доцентом Даниловым, который, по полному незнанию морского права, перепутал элементарные понятия. Словом, ни к Яркову, ни к Бондареву я больше по вопросу моего участия в хоздоговорной работе больше не обращался.
Однако свою точку зрения на спорные вопросы, возникшие при проработке темы, я написал большую статью относительно законодательного закрепления норм международных конвенций о подготовке и дипломировании моряков и рыбаков. В этой статье обосновывалась и отстаивалась точка зрения, решительно противостоящая мнению Бондарева, Яркова и Данилова. Время показало, что я был прав.

*

Вступившая в силу новая редакция Международной конвенции о подготовке и дипломировании моряков потребовала проведения обучения и переподготовки по программе обеспечения безопасности и защиты морской среды всех членов судовых экипажей. Все моряки, начиная от самой младшей должности – практиканта, матроса, моториста или уборщицы – и до самой главной – старшего механика и капитана, были обязаны пройти курс начальной подготовки, которая охватывает следующие разделы:
способы личного выживания;
противопожарная безопасность и борьба с пожаром;
оказание первой медицинской помощи;
тревоги, учения, действия при авариях и предотвращение загрязнения моря.

Некоторым категориям моряков оказалось необходимым, сверх того, пройти дополнительную подготовку по расширенным программам: по спасательным шлюпкам и плотам, по медицинскому уходу за больными, по борьбе с пожарами.

Прохождение подготовки подтверждалось свидетельством международного образца, без которого моряки не допускаются к работе на судах.

Валишин тщательно следил за всеми документами Международной морской организации и подхватывал всякое новшество, от внедрения которого можно было получить материальную и моральную выгоду. По-видимому, он объяснил ректору, что развертывание при академии современного комплекса по начальной подготовке моряков сулит немалый и практически постоянный доход, в особенности с учетом того, что каждый моряк через пять лет должен повторно проходить курс начальной подготовки. Здесь могли бы пройти обучение тысячи моряков и рыбаков, ведь ближайший центр, отвечающий международным требованиям, находился в соседней Польше, и обучение там стоило бы значительно дороже, чем в нашей академии.

Когда я еще работал в морском тренажерном центре, Валишин командировал меня в Санкт-Петербург, где я познакомился с организацией начальной морской подготовки, побывав на учебно-тренировочном судне Балтийского пароходства. Многое из опыта петербуржцев было полезно перенять, а заодно и учесть те недостатки, которые связаны с самой идеей использования судна, отслужившего свой срок, для создания на нем учебно-тренировочного центра. Размещение такого центра на суше избавляло от необходимости содержать штат работников, не занятых непосредственно в процессе обучения, чтобы поддерживать судно в состоянии, пригодном для такого вида эксплуатации, и периодически производить его ремонт, словом, затрачивать дополнительно значительные средства. Правда, моя работа в тренажерном центре вскоре после этой командировки завершилась, и практического участия в развертывании учебно-тренировочного комплекса я не принимал.
А Валишин и Пимошенко проявили расторопность в создании комплекса, вложив в это немалые средства. Оборудовались учебные кабинеты с набором реального аварийного и спасательного имущества, приобретались необходимые спасательные плавучие средства, строился плавательный бассейн, создавался пожарный полигон с набором средств пожаротушения, изготавливался сварной отсек для отработки действий по заделке пробоин и борьбе с водой, организовывался центр медицинской подготовки. Я не очень интересовался этими работами – у меня своих забот хватало.

И вдруг на сорокалетнем юбилее моей педагогической деятельности выступил Валишин и – неожиданно для меня – сказал, что не видит другой кандидатуры, чтобы возглавить кафедру, которая будет обеспечивать обучение в создаваемом комплексе. Пимошенко, сидевший рядом с Александром Гусмановичем, согласно кивнул головой, и не было сомнения, что это их совместное предложение.

Новой была сама идея создания кафедры: ни в одном из учебно-тренировочных центров не существовало такого учебно-научного подразделения, как кафедра, а обучение вели инструкторы или капитаны-наставники.

Но гораздо более неожиданным было то, что предложение было адресовано мне. Валишин, конечно, знал, что я тщательно изучил документы, на основании которых должна проходить подготовка моряков, но это не помешало ему всего два года назад подвести меня под сокращение штатов. Может быть, теперь он хотел загладить свою вольную или невольную вину? И такими же чувствами руководствовался Пимошенко? Что-то плохо в это мне верилось. Какое же тут может быть рациональное начало?

Я вспомнил, что всего неделю-другую назад Пимошенко спросил мое мнение относительно кандидатуры доцента Розена на должность руководителя центра. Что я мог ему сказать? Розен – превосходный гидрограф, отличный электронщик, авторитетнейший преподаватель, на своем месте технического директора морского тренажерного центра он попросту незаменим, а для руководства новым комплексом особых технических знаний не требовалось. На эту работу скорее всего подойдет судоводитель, а поручать уважаемому Борису Самуиловичу осваивать совершенно новое дело – в его возрасте и с его здоровьем – попросту негуманно. Впрочем, последнюю фразу я вслух не произнес, но оно и так было понятно.
Похоже, что Пимошенко и Валишин были со мною согласны, и, по-видимому, перебирали возможные кандидатуры из числа преподавателей-судоводителей. А таких кандидатур в наличии было очень немного. Бондарев – но он занят своими деканскими обязанностями. Данилов – за время работы в академии никак особенно себя не проявил. Рамм – он бы мог, но и возраст у него почтенный, и часто он стал болеть в последнее время. Остается – кто?..

Однако месяц проходил за месяцем, тренажеры и учебные кабинеты комплекса активно оборудовались, но никаких попыток привлечь меня к этой работе не предпринималось, даже, вроде бы, как раз наоборот: мои попытки вникнуть в происходящие события встречались с холодной любезностью – не лезь, мол, не в свое дело. И на самом деле, думал я, мало ли кто что пообещал, а пока что я – «человек со стороны».

Наконец, когда в новом комплексе уже начались занятия с первыми наборами моряков, меня пригласил проректор по учебной работе Вадим Валентинович Калашник и предложил написать заявление на занятие должности заведующего кафедрой.

*

Вопрос, который я задал Вадиму Валентиновичу, только на первый взгляд казался невинным: «На чье имя писать заявление – Пимошенко или Валишина?».

Заявление на имя Пимошенко означало бы, что новая кафедра будет структурным подразделением в составе академии.
Заявление на имя Валишина – значит, кафедра будет в составе морского тренажерного центра – акционерного общества закрытого типа, имеющего все атрибуты самостоятельного юридического лица: наименование, печать, текущий счет в банке и прочее.

Калашник уверенно ответил: «Конечно, пишите на имя Пимошенко».

Нужно было определить круг ответственности кафедры. В моих мыслях фигурировала первая в стране, а, может быть, и в мире, кафедра безопасности мореплавания. Главной целью этой кафедры должна была бы стать разработка теоретических вопросов управления безопасностью и практическая подготовка как курсантов академии, так и специалистов флота. На новую кафедру, кроме обеспечения начальной морской подготовки и обучения на радиолокационном тренажере, по моему мнению, должны быть переданы с других кафедр курсы безопасности мореплавания, морского права, охраны труда, медицинской подготовки и экологические дисциплины.

Я изложил Калашнику свои соображения, он с ними согласился. Оформили их в виде проекта приказа по академии, и я отправился к ректору. «А это еще зачем?» – недоуменно спросил Александр Петрович и жирными черными линиями вычеркнул из перечня закрепленных за кафедрой дисциплин и безопасность мореплавания, и морское право, и всю экологию. «Ну, – подумал я, – если не удалось закрепить за кафедрой безопасность мореплавания как учебную дисциплину, пусть она хоть в названии кафедры сохранится». Название кафедры ректору тоже не понравилось, но я сослался на международные конвенции, во исполнение требований которых создавалась кафедра, и он неохотно согласился. Еще он потребовал включить в круг ответственности кафедры повышение квалификации моряков. Но ведь существовал целый факультет повышения квалификации во главе с деканом. Я полюбопытствовал: «А как же факультет повышения квалификации? В каких отношениях будет с ним новая кафедра?». Пимошенко с досадой на мою непонятливость ответил: «Ни в каких, они занимаются своим делом, а вы будете заниматься своим».

Составленное экономистом академии, Нонной Васильевной, положение об оплате труда предусматривало вузовские ставки для всем сотрудников кафедры и, сверх того, надбавку «за особую важность выполняемой работы». Кроме того, «при выполнении плана подготовки специалистов» полагалась еще премия. Но плана подготовки вообще-то не существовало, и на вопрос – в каких случаях будет выплачиваться премия – Нонна ответила что-то вроде «там поглядим».

Еще с одним вопросом пришел я к Калашнику: «Как оплачивать работу преподавателей кафедры с курсантами академии?». Обучение для моряков флотских организаций было платным, они либо сами вносили в кассу требуемую сумму, либо судовладелец перечислял ее на счет академии. Для курсантов академии обучение начальной подготовке было частью учебного процесса, не требовавшей от них никакой оплаты. Так что же – за обучение курсантов платить преподавателям по одним ставкам, а за работу с платным контингентом – по другим? Я считал, что такое решение было бы несправедливо, что при работе как с моряками плавсостава, так и с курсантами все преподаватели должны получать зарплату в соответствии с разработанным положением, то есть с надбавками и премиями.
Решение Вадима Валентиновича совпало с моим мнением.

Выданный Балтийскому морскому тренажерному центру сертификат министерства транспорта свидетельствовал о том, что центр по материально-техническому и методическому обеспечению учебного процесса, подготовке инструкторско-преподавательского состава отвечает требованиям к учебно-тренажерным центрам, осуществляющим подготовку лиц морских профессий по начальной морской подготовке и по расширенным программам, а лицензия давало право вести обучение.

Любопытная получалась картина: лицензию получил морской тренажерный центр, от имени которого выдаются свидетельства о прохождении подготовки, а подготовку в соответствии с требованиями международной конвенции проводят работники другой организации – кафедры безопасности мореплавания, структурного подразделения академии. Какие бы то ни было руководящие или надзорные функции морского тренажерного центра по отношению к кафедре безопасности мореплавания не установлены никаким документом.

Такая нестыковка носит не только отвлеченно теоретический характер, но имеет вполне определенные юридические последствия практического свойства. Если лицензию на право подготовки получает тренажерный центр, то на каком основании подготовку фактически ведут преподаватели, работниками этого центра не являющиеся? И кто несет ответственность за качество подготовки – академия или тренажерный центр?

И еще одна нестыковка просматривалась: плата за обучение поступает в кассу академии и зачисляется на ее банковский счет, а свидетельства выдает тренажерный центр, у которого в банке свой собственный расчетный счет. Создавалось впечатление, что эта неразбериха чем-то была выгодна ректору, и это с самого начала настораживало.

Пимошенко неоднократно демонстрировал схему, в которой морской тренажерный центр значился как подразделение в составе академии, но документально это никак не было оформлено. Чтобы исключить возникшее противоречие, я подготовил проект договора, по которому лицензированный тренажерный центр как бы нанимает академию (в лице нашей кафедры) для осуществления преподавательской деятельности в принадлежащем ему учебно-тренировочном комплексе. Я считал, что такой договор снимет имеющее место противоречие и установит распределение ответственности. Валишин, как мне показалось, отнесся к моей идее одобрительно и не возражал против заключения такого договора, но Пимошенко и слушать об этом не хотел. Так и остались юридически не оформленными отношения между академией и центром.

Когда я был назначен исполняющим обязанности заведующего кафедрой безопасности мореплавания (по совместительству с основной работой на кафедре судовождения), кафедры, собственно говоря, как таковой еще не было. Не было ни закрепленных аудиторий, ни принятого на подотчет имущества, ни самого помещения кафедры, хотя было уже восемь преподавателей и трое сотрудников, должностное положение которых еще никак не было определено.

Среди преподавателей и сотрудников кафедры старейшим был Михаил Александрович Дементьев, капитан 1 ранга в отставке. У нас с ним давно уже возникли общие интересы: он нередко приглашал меня посмотреть его подборку материалов по характерным аварийным случаям или обменяться мнениями по поводу выполнения требований Международной морской организации. Дементьев уже несколько лет проводил занятия с курсантами перед их направлением на первую плавательную практику, примерно по той же программе, по которой теперь должна была проводиться начальная морская подготовка. По странной прихоти ректора, эти занятия не включались в сетку расписания и проводились по воскресеньям. На это, впрочем, Михаил Александрович не сетовал – по воскресеньям так по воскресеньям, но, занимая должность заведующего лабораторией, пытался добиться, чтобы ему предоставляли двухмесячный отпуск, положенный преподавателю, а не месяц, как лицу учебно-вспомогательного состава. Он даже обращался в профсоюзный комитет, однако содействия не добился – профком никогда не вступал в разногласия с администрацией. Теперь, с созданием кафедры, он получил должность старшего преподавателя, а, значит, и право на желанный двухмесячный отпуск. Для занятий с курсантами Дементьев своими силами создал кабинет по борьбе за живучесть и спасательным средствам, не затратив на это ни копейки из средств академии. Регулярно посещая стоявшие в рыбном порту суда, он каждый раз привозил то спасательный круг, то раздвижной упор, то какие-то ржавые железяки – струбцины, болты с крюками и барашками, скобы. Это имущество, которое нельзя было приобрести обычным путем ни за какие деньги, он тщательно очищал от ржавчины, окрашивал – что надо, в синий, что надо – в красный цвет – и укреплял на стендах, надписи на которых сам старательно выписывал. Однако с созданием учебно-тренировочного комплекса его кабинет был ликвидирован, а все его собранное годами имущество, которое даже не числилось за академией, забрали в учебные классы комплекса, даже не спросив Михаила Александровича и тем обидев его.

Другой преподаватель кафедры, Николай Аркадьевич, когда-то был моим учеником, но с тех пор прошла уже четверть века. В академию он пришел с должности сменного капитана-механика на судах портового флота, и накопленный им опыт обещал быть полезным на новом месте. У Николая просматривались очевидные педагогические способности: уравновешенный и сосредоточенный, он умел без напряжения овладеть любой аудиторией, обстоятельно вникнуть в любую мелочь. Даже Дементьев, скупой на похвалу, отзывался о нем как о толковом специалисте и перспективном преподавателе. К тому же, всегда получалось так, что, когда нужно было внести исправление в расписание занятий или подменить заболевшего преподавателя, это делал Николай Аркадьевич. Врач Слободчук, кандидат медицинских наук, уже год проработал на кафедре судовождения и теперь переводился на новую кафедру. Придя из системы здравоохранения, в которой он проработал много лет, он еще неловко чувствовал себя в преподавательской среде, хотя в аудитории с курсантами или слушателями у него проблем не было. В этом учебном году на факультетах академии из-за наложения учебных планов удвоилась нагрузка по медицинской подготовке, но Слободчук безропотно тянул лямку. По совместительству работали на полставки три офицера военного факультета, кроме того, из соседнего военно-морского училища был приглашен занимавший там должность профессора специалист по борьбе с пожарами на судах. Единственная проблема, которая возникала с совместителями, – это согласование расписания занятий по нашей кафедре с их занятостью на основной работе. Тут, как всегда, помогал разобраться Николай Аркадьевич.

Новый радиолокационный тренажер для обучения судоводителей безопасному расхождению судов в море был приобретен академией взамен старенького, прослужившего уже два десятка лет. Академия (а не морской тренажерный центр) получила лицензию на право обучения на этом тренажере, что стало еще одним источником дохода, который приносила кафедра. Преподаватель Красиков, который уже несколько лет занимался на тренажере с курсантами, охотно перешел на нашу кафедру с кафедры Кулагина. Поток судоводителей флота, приходящих для обучения на нашем тренажере, был небольшим, но стабильным.

Я – сэнсей

БГАРФ - Балтийская государственная академия рыбопромыслового флота (4)