| Литке. Портрет в интерьере эпохи (продолжение 3)
VI
В каждом новом мысе, который открывался при плавании брига к северу, мореплаватели ожидали увидеть северную оконечность Новой Земли, но каждый раз они обманывались, так как дальше снова обнаруживался берег, покрытый снегом.
Литке определил координаты мыса, принятого им за мыс Желания, за которым начинались воды Карского моря; однако укрепиться в правильности его опознания не представилось возможным, поскольку на разных картах положение этого мыса указывалось с весьма большими расхождениями. впереди остались только ледяные обломки, и, наконец, лед, усматриваемый по курсу сплошной стеной, соединился с берегом. Литке писал: «Таким образом, разрушилась приятная мечта наша проникнуть в Карское море, и нам осталось только возвратиться по следам своим к Маточкину Шару… люди наши, благодаря бога, были все до одного здоровы и со свойственною мореходцам беспечностию пели и забавлялись по обыкновению, сколько позволяли обстоятельства».
На обратном пути литке обследовал вход в пролив Маточкин Шар, однако ввиду близости осенней непогоды не решился послать гребные суда, чтобы произвести морскую опись пролива, то есть выполнить промер глубин и топографическую съемку берегов пролива для составления карт, руководств и пособий для плавания.
Еще удалось уточнить положение пунктов юго-западного берега Новой Земли, но сильные штормы заставили отложить попытки дальнейшего продвижения и взять курс на Белое море.
«Плавание в ледовитом море – не ямская гоньба от станции до станции, – делился чувствами командир со своими офицерами, огорченными не менее его самого. – прискорбно мне видеть себя в необходимости оставить недовершенным начатое нами дело; тем более, что такое безледное лето, какое было нынешнее, вероятно не всегда у берегов Новой Земли бывает. Но пусть вас успокоит мысль, что причиной тому препятствия физические, столько же, как и льды, неодолимые».
Федор Петрович питал чаянье на то, что в Адмиралтейском департаменте сочтут уважительными причины, по которым он не смог полностью выполнить полученное задание, однако червь сомнения все-таки исподтишка грыз его до самого момента доклада в морском министерстве.
Вице-адмирал Гавриил Андреевич Сарычев в усеянном орденами мундире, с пышными эполетами и реденькой прядкой волос, зачесанной на лоб, как у Наполеона, поглядывал на лейтенанта Литке, казалось, хоть и строго, но доброжелательно. И уже с откровенным любованием смотрел седоголовый академик Федор Иванович Шуберт, крупнейший авторитет в области астрономии теоретической и практической, автор «Руководства к астрономическому определению долготы и широты мест»; специально для флотских офицеров он издавал ежегодно астрономические таблицы под названием «Морской Месяцеслов». Когда министр предоставил ему слово, он четко, как на заседании военного совета, заявил: «Имею удовольствие донести департаменту, что прилежание и точность, с коими Литке наблюдения свои производил и вычислял, достойны похвалы всякой и ему великую честь приносят... Я посему считаю моею обязанностью уверить департамент, что лейтенант Литке сим путешествием отличил себя наилучшим образом и оказался достойным награждения».
Результаты экспедиции были признаны отличными. Матросам, унтер-офицерам и чиновникам (то есть штурманам, лекарю и их помощникам) был выдан «в единовременное вознаграждение» годовой оклад жалованья, лейтенанту Лаврову и мичману Александру Литке пожалованы ордена, а их командир досрочно получил воинское звание капитан-лейтенанта.
Высокая оценка не только не привела начальника экспедиции к самоуспокоению, но, наоборот, заставила еще раз проверить, насколько достоверны доставленные им сведения. Получив в Петербурге возможность сверить нанесенные им на карту открытия последнего плавания с картой голландских мореходов, он обнаружил такое большое расхождение по долготе в местоположении мыса Желания, которое не могло быть объяснено ни погрешностями в счислении пути, ни ошибками в наблюдениях Виллема Баренца. Логически рассуждая, Литке пришел к выводу, что он принял за мыс Желания совсем другой мыс, скорее всего, известный Баренцу как мыс Нассау. Совсем неизвестным остался южный берег Новой Земли, не было определено положение даже крупных островов Вайгач и Колгуев, требовали проверки и уточнения сведения о проливе Маточкин Шар и других важнейших географических объектах.
Двадцатишестилетнему капитан-лейтенанту Литке было поручено продолжить обследование Новой Земли и близлежащих побережий. «опытность и искусство ваши известны уже начальству из журналов и карт, составленных по прежним вашим плаваниям в тех местах», – говорилось в инструкции Адмиралтейского департамента.
В этот раз командиру удалось нанять двух лоцманов: мезенского мещанина Павла Откупщикова, «человека, хотя и неграмотного, но со здравым рассудком и опытного», который участвовал в плаваниях к Новой Земле, и кольского мещанина Матвея Герасимова, который знал лапландский берег. Впоследствии Литке высоко оценил их работу: «Я весьма был доволен обоими нашими лоцманами, отличавшимися сколько добрым поведением, столько и усердием своим. Оба они… были нам полезны местными сведениями своими и некоторым образом способствовали успеху нашей экспедиции».
Экспедиция 1823 года, как и предыдущая, началась с описания мурманского побережья, и продвинулась дальше к западу от мест прошлогоднего плавания. В записках Литке я нашел упоминание о месте, мне знакомом: «В девять часов миновали мы губу Уру, лежащую в 31/2 милях от Корельской. Она вдается к югу на 5 1/2 миль, ширины имеет от 2 до 3 миль и везде большую глубину».
Вспомнился год 1955-ый, когда весь наш курс судоводителей был направлен для прохождения воинских сборов на корабли Северного флота. Дорога на поезде от Ленинграда до Мурманска нам показалась очень длинной, наверное, потому, что уже в первый день пути была пропита и проедена вся наличность, какая у кого была. Мы с Генкой Андреевым оказались хитрее: на какой-то станции мы купили банку клюквенного варенья, которую растянули почти до самого Мурманска. Все остальные вместо пищи пили только горячую воду из титана, а мы добавляли на стакан воды по ложке варенья, и голод чувствовался меньше.
В Североморске нас распределили по кораблям, и я вместе еще с полутора десятками курсантов попал на эскадренный миноносец «Отчаянный». Как я понимаю, мы там никому не были нужны, ничем толковым нас не занимали, даже на малые и большие приборки – непременный ритуал распорядка дня – ходить было не обязательно, то есть вроде как бы обязательно, но если не пошел, то ничего из этого не следует. Днем мы, в основном, забирались в разные «шхеры» (укромные места) и занимались кто чем хотел – в основном, «кемарили» (спали). У меня была удобная «шхера» – на аварийных брусьях за койками в кормовом кубрике (кстати, на этих брусьях было определено и мое штатное спальное место). А удобно он было тем, что когда вахтенный офицер спускался в кубрик, чтобы проверить, нет ли в нем уклоняющихся от работ и занятий «сачков», то меня на этом месте не было видно.
Кормили на «Отчаянном» просто, но довольно сытно, а сверх пайка еще каждому в обед выдавалась большая жирная селедка; было подлинным блаженством разделывать и поглощать ее.
После отбоя радио в кубриках почему-то не выключалось, и мы, как и все матросы, слушали удивительный рассказ знаменитого кукольника Сергея Владимировича Образцова о французском певце Иве Монтане, иллюстрируемом его песнями (а может быть, это происходило перед отбоем?).
На берег мы съезжали за месяц только один раз, чтобы в реденьком лесу наломать березовых веток на веники для бани.
Да, так вот об Ура-губе. Это был единственный выход в море нашего эсминца – из бухты Ваенга. Нам (мне, во всяком случае) даже позволили на переходе находиться в рубке и наблюдать за работой командира штурманской боевой части. После несуетливой обстановки на мостике торгового судна мне показалась чрезвычайно напряженной ситуация на командном пункте военного корабля в несложных, в общем-то, условиях плавания. По громкоговорящей связи непрерывно звучали какие-то команды, рапорта об их исполнении, перебиваемые неразборчивыми сообщениями с отсчетами каких-то приборов, штурман лихорадочно что-то подсчитывал… Нет, не хотел бы я быть военным моряком!
А губа Ура, в которой мы стали на якорь, была, как во времена Литке, пустынной и унылой. От холодного ветра, продувавшего до костей, не защищали наши тоненькие шинелишки, и хотелось поскорее укрыться во внутренних помещениях корабля, спрятаться там, на аварийных брусьях…
VII
Карта маршрутов северных экспедиций Ф.П. Литке
…Закончив опись побережья Лапландии, Литке проложил курс к Новой Земле, и параллельно ее берегу продвигался на север так далеко, как только это было возможно. Бриг достиг той же широты, что и предыдущим летом. Повторные определения убедили командира, что берег, принятый им в прошлом году за мыс Желания, в действительности был мысом Нассау, местоположение которого было определено еще Баренцем. Отдавая дань уважения своему предшественнику, Литке назвал именем Баренца группу островов, находящихся вблизи достигнутой крайней точки плавания, и отметил в своих записках:
«…разительное сходство определений Баренцева с нашими есть наилучшее доказательство искусства этого славного, но несчастного мореплавателя. В наше время почти ничего не значит определить верно долготу какого-нибудь места. Труды знаменитых мужей всех народов, возведя менее нежели в полвека науку мореплавания на ту степень совершенства, где мы ее ныне видим, доставили нам легкие и верные к тому средства; стоит только уметь употреблять эти средства; но тогда, когда и для измерения высоты светила не было другого инструмента, кроме астрономического кольца, основанием же долгот могло быть только корабельное счисление, всегда ошибочное, требовалось, конечно, необыкновенное искусство, великая опытность и превосходное соображение для достижения выводов точных».
Спустившись к Маточкину Шару, Литке отправил лейтенанта Лаврова на катере для описи северного побережья пролива и привязки его к южному побережью, нанесенному на карту штурманом Розмысловым более полувека назад. Лаврову было также поручено, достигнув восточного входа в пролив, осмотреть с гор, насколько это будет возможно, Карское море. Оставшиеся на бриге занимались описью западного входа в Маточкин Шар, астрономическими и другими научными наблюдениями.
Лавров в точности выполнил данное ему поручение, но обнаружил, что восточный вход в Маточкин Шар забит льдом от берега до берега. Это известие вынудило командира отказаться от заманчивой возможности пройти через пролив в Карское море, чтобы обследовать восточное побережье Новой Земли, до сей поры не нанесенное на карту.
Направившись к Карским Воротам, к южной оконечности архипелага, экспедиция производила опись контура берега, изменение глубин и определение местоположения приметных с моря ориентиров. Литке всякий раз с уважением упоминал имя Баренца, когда обнаруживалось, что тот или иной мыс или группа островков отмечены на его карте.
Множество крестов, усматриваемых на полуострове Костин Нос, свидетельствовали о том, что это место часто посещалось русскими промышленниками, которые вели свой промысел у берегов Новой Земли. А кому за одно лето не удавалось выполнить намеченное, тот оставался здесь на зимовку, отмечая крестом успех в начале своего предприятия и надежду на дальнейшее преодоление препятствий.
Пролив Карские Ворота и простирающееся море были, сколько видит глаз, свободны ото льда, и это внушило надежду, что наконец-то удастся осмотреть восточный берег Новой Земли. Увы, этой надежде не суждено было осуществиться. Только что ввечеру лот показывал глубину тридцать пять сажен, как внезапный удар сотряс судно, за ним другой, третий... Не было сомнений: корабль наткнулся на каменистую банку. Но то, что увидели мореходы, осмотревшись вокруг, повергло их в еще больший ужас: вокруг брига плавали куски дерева и крупные щепы. По-видимому, это были части разбитой кормы и руля, который, как стало ясно через несколько минут, был сорван с удерживавших его петель.
Судно потеряло ход, сокрушительные удары следовали один за другим. Помышляя только о спасении экипажа, Литке отдал роковую команду: «Руби мачты!». Уже занесены были топоры, но порывистый ветер и сильное волнение, принесшие беду, на этот раз поспешили сделать доброе дело: корабль медленно, как бы не спеша, сошел с камней.
Но что такое корабль без руля? Беспомощная игрушка волн… Невероятными усилиями всего экипажа в условиях неослабевающего шторма руль кое-как был водворен на место, но верхний крюк его крепления оказался напрочь сломанным. Оставшиеся не устраненными затруднения в перекладке руля заставили предположить, что и нижние крючья не в порядке; к тому же, весь набор корпуса даже на глаз представлялся расшатанным, а внутрь все заметнее поступала вода. Обнаруженной таким несчастливым образом злополучной банке Литке дал имя штурмана Прокофьева, участника предыдущих экспедиций, который в этом плавании вообще не участвовал. Командир посчитал несправедливым давать подводному препятствию имя кого-либо из соплавателей, так как никакой их вины в нечаянном открытии не было.
Значит, не суждено сбыться замыслу об обследовании восточного берега Новой Земли, который Литке вынашивал до последнего момента, и даже, учитывая позднее время года, был готов на зимовку. На поврежденном корабле важно было как можно скорее возвратиться в порт, но исследовательский азарт не оставил капитан-лейтенанта даже в этом положении, казалось бы, не оставлявшем никакого выбора. Направляясь в Архангельск, экспедиция попутно уточняет положение острова Колгуев и производит опись его побережья. Следующий пункт, подлежащий обследованию, – мыс Канин Нос, отмечающий вход в Белое море. Но налетевшая буря внесла свои поправки в намерение командира во что бы то ни стало выполнить предписание Адмиралтейского департамента. Сильный вал чуть не смел с палубы все предметы, на ней находящиеся, и окончательно сорвал руль, с таким трудов водруженный на место несколько дней назад.
Когда эту тяжелую деревянную конструкцию с огромным трудом удалось поднять на палубу, обнаружилось, что сломаны все крюки, на которых он должен удерживаться, и не только стихия в этом виновата. металл, из которого они были изготовлены, весьма низкого качества, и раковины на месте излома были такой величины, что в некоторые из них можно было вложить палец. Литке в своих записках с нескрываемой горечью пишет об этом:
«Если бы художники, занимающиеся приготовлением столь важных для корабля вещей, помышляли иногда, что от совершенства работы их будет зависеть участь нескольких десятков, или сот сограждан их, сохранение для государства знатных сумм и даже некоторым образом слава отечества, то, конечно, избегали бы того нерадения, которое в делах их иногда примечается и которое, по справедливости, должно быть поставлено наряду с величайшими преступлениями».
Литке пришлось вспомнить уроки Сульменева и Головнина, не столько по этому конкретному случаю, сколько по тому, что они своим примером внушили ученику и последователю мысль: «Безвыходных положений не бывает». На жилой палубе сотрясаемого волнами брига была устроена кузница, и судовой кузнец Филарет Абросимов отковал новые крюки, лучше прежних. Чтобы установить починенный руль, Федор Петрович воспользовался рекомендацией, изложенной в книге талантливого офицера, большого знатока морской практики Александра Яковлевича Глотова «Изъяснение принадлежностей к вооружению корабля».
По приходу в Архангельск корабль был разоружен и разгружен. При осмотре трюма обнаружилось, что болты, кренящие шпангоуты к килю, высунулись вверх на ладонь и больше. Зато навешенный в море руль оказался в таком состоянии, что мог бы успешно служить и дальше. Наклонив бриг, чтобы киль вышел из воды для осмотра его повреждений, обнаружили, что деревянные части форштевня – крайнего, наиболее прочного бруса в носовой оконечности судна – разбиты вдребезги, а металлические искорежены или поломаны. Кормовая часть киля была полностью разбита, во многих местах, как в носу, так и в корме, доски наружной обшивки были сорваны. Литке вспоминал: «Ужас объял меня, когда я увидел, в каком мы находились положении! спасением нашим мы обязаны единственно сплошному набору брига, ибо никакие помпы не могли бы преодолеть течи, если бы обнаружились не заделанные шпации (промежутки между соседними шпангоутами). Еще два-три удара кормой – и соотчичи наши, вероятно, и до этой минуты не знали бы, где и какая постигла нас участь!».
Подводя итоги трех экспедиций на бриге «Новая Земля», Литке не мог не испытывать чувства удовлетворения за то, как много за эти три года было сделано. И, в то же время, чувство огорчения за то, что льды и непогоды не позволили сделать большее, что еще многие из поставленных целей так и не были достигнуты. Потому он облегченно вздохнул, когда узнал о том, что император Александр поручил возглавить ему следующую, 1824-го года экспедицию. Главные задачи экспедиции были, в сущности, теми же, что и в предыдущие годы: достичь крайней северо-восточной точки Новой Земли и, по возможности, описать ее восточный берег. Федору Петровичу были подчинены еще два экспедиционных отряда, перед которыми были поставлены самостоятельные цели, что позволяло основным силам не отвлекаться на их выполнение.
| |
