| Литке. Портрет в интерьере эпохи (продолжение 7)
XV
Инструкция предписывала посвятить зимние месяцы обследованию Каролинского архипелага, находящегося в тропической зоне океана. Архипелаг занимает огромное пространство и состоит, по крайней мере, из нескольких сотен отдельных или собранных в группы вулканических островов и атоллов. Однако положение многих островов если и было определено до плавания «Сенявина», то весьма приблизительно, а огромные пространства в пределах архипелага вообще никогда не были обследованы. Но, как и на предыдущих этапах экспедиции, он уделил изучению быта и нравов обитателей посещаемых им мест не меньшее внимание, чем поиском еще не нанесенных на карты островов, астрономическим и физическим наблюдениям.
В местах захода своего корабля в разные страны он сталкивался с культурой и бытом народов, их населяющих, с различиями в их поведении, обычаях и национальной психологии. Еще в плавании на шлюпе Головнина молодой мичман увлекся этнографией, а, будучи уже командиром шлюпа «Сенявин», сформулировал цель своих исследований: «Обосновать мысли и получить понятие, сколько-нибудь справедливое, о странах и народах отдаленных». Основные сведения Литке получал в непосредственном общении с людьми, населяющими эти страны. чтобы не упустить или не позабыть что-нибудь существенное из увиденного за день, он взял себе за правило не ложиться спать, пока не занесет на бумагу все, что могло бы представить интерес для поставленной им перед собой задачи. Вахтенные, видя до предутренних часов освещенный свечой иллюминатор капитанской каюты, не переставали удивляться: «Когда же он спит?». Натуралисты, сверх меры занятые сбором образцов растений и минералов, ловлей и препарированием птиц и насекомых, их зарисовыванием и описанием, успевали еще помочь капитану в собирании одежды, орудий, утвари и украшений аборигенов.
Этнограф Литке пишет о жителях Чили и колошах – индейском племени на побережье Аляски, обитателях островов Океании, эскимосах Северной Америки и алеутах. Для него характерен непредвзятый, доброжелательный взгляд на обыкновения тех племен и народов, с которыми он встретился в своем путешествии. О деревеньке, которую он посетил в Чили, Литке замечает: она населена «дружелюбнейшим и ласковейшим в свете народом». О креолах (детях русских отцов и алеуток-матерей) он пишет: «Они составляют красивую, проворную и способную природу людей». Об алеутах с Лисьих островов: они «добры, сметливы и ловки; море – их настоящая стихия... Они вполне заслуживают название морских казаков».
Но капитан Литке весьма далек от того, чтобы изображать туземцев этакими безгрешными пейзанами. О тех же алеутах он с неприкрытым огорчением пишет: «Привыкнув в общении с русскими к их пище, к чаю и особенно пристрастившихся без меры к горячим напиткам, употребляют они все средства, хотя бы непозволительные, к удовлетворению этих новых потребностей».
Как истинный исследователь, он уделяет внимание нравам и воспитанию детей, домашнему быту, нарядам женщин, народным пляскам и музыкальным инструментам. Например, при посещении Чили Литке записал, что танцы и музыка составляют «любимое занятие для дам чилийских». Он подробно описал наряд женщин, фигуры народной пляски, состав оркестра и даже заметил о мелодии, им исполняемой: «Она весьма приятна, имеет постоянный и точный трехчетвертной такт, который музыканты никогда не теряют».
В Каролинском архипелаге Литке положил остановиться у острова Юалан (теперь – Кусаие), где, как он писал, «безопасная гавань предоставляла удобства для производства наблюдений». Во время трехнедельного там пребывания он в живом общении с местными жителями досконально изучил их быт и нравы.
В своих записках Литке постоянно подчеркивает добродушие и смирный нрав юаланцев: «Беспримерно добрый и любезный народ»; «Добрый и тихий нрав народа»; «Удивительная доброта нравов сего народа, которому едва ли можно найти подобный в свете». Капитан не мог обижаться на местных жителей, даже когда они отрывали его от научных наблюдений: «...Видя эти добрые, спокойные, веселые лица, столь же далекие от робости, как и от дерзости, невозможно было ими не заняться».
Со скучной обстоятельностью Литке описывает орудия труда островитян, их жилища, семейный уклад, пытается разобраться в структуре их общинно-родового строя. в своих записках он приходит к довольно неожиданным выводам о том, что старшины родов все почти бестолковы, и объясняет это тем, что они проводят время в праздности, в отличие от простого народа и даже собственных жен, которые хоть что-нибудь да делают.
В общении с представителями первобытной цивилизации Литке придерживался выработанного им стиля: ласковое и снисходительное обращение, соединенное с твердостью и настойчивостью, а когда нужно, то и демонстрация силы как единственного средства сохранить постоянный мир и согласие.
Капитан даже успел привыкнуть к тому, что юаланцы называют его не иначе, как «юрос Лицке» («юрос» на местном наречии – начальник, старейшина). Один их местных «юросов», по имени Нена, в знак особого уважения к Федору Петровичу, предложил обменяться с ним именами. Получив согласие, он объявил толпе соплеменников, что отныне он – юрос Лицке, а Нена сидит в палатке, поставленной для выполнения научных наблюдений. «С этого времени, – замечает Литке, – мы были в самых дружеских отношениях с жителями...»
Постоянно шел обмен подарками: местные приносили плоды хлебного дерева, сахарный тростник – в изобилии, но кокосы и бананы в меньшем количестве; их было на острове не так много, и все они, как можно было понять, находились в собственности старейшин. Посетители шлюпа получали на память разные запасенные на этот случай предметы – от пуговиц и зеркалец до особо ценимых топоров и ножей.
Оставив остров Юалан, литке направился в дальнейшее плавание по Каролинскому архипелагу, надеясь не столько отыскать новые земли, сколько уточнить положение островов, уже нанесенных на карты, но с очень большими ошибками в координатах. ведь инструменты и методы, которыми пользовались их первооткрыватели, были чрезвычайно неточными по сравнению с теми, которыми пользовался капитан «Сенявина».
Но удача улыбнулась ему, когда он ее совсем не ждал. Вахтенный матрос, следивший за горизонтом с салинга фок-мачты, доложил: «Вижу землю!». Это был большой и очень высокий остров, явно вулканического происхождения, окруженный кольцом рифов. Ни на картах, ни в атласах прежних мореплавателей ничего подобного ни в этом месте, ни в пределах всего архипелага не значилось.
Когда шлюп приблизился к острову, его окружили появившиеся из-за рифа парусные лодки местных жителей. Они подошли к кораблю вплотную, но подниматься на палубу корабля туземцы боялись. но, наконец, насколько человек все-таки поднялись. Все они получили подарки за смелость и спустились в свои лодки, только один из них, наиболее щедро награжденный, никак не хотел уходить. Ему втолковывали, что корабль уходит на другое место, откуда смельчаку добраться до дома будет очень трудно, но он не поддавался на уговоры. Уже наступали короткие тропические сумерки, и Литке вышел с секстаном на мостик, чтобы измерить высоты звезд для определения местоположения судна. Неожиданно гость вцепился в капитанский секстан мертвой хваткой, и Литке даже порезал руки, пытаясь удержать инструмент. стоявшие рядом офицеры и матросы, опомнившиеся от внезапного нападения, с трудом разжали пальцы дико визжавшего аборигена, а тот, выскользнув из их рук, прыгнул за борт и, как тюлень, поплыл к своей лодке.
Жители этого острова, который они называли Пыйнипет (теперь – Понапе), произвели самое отталкивающее впечатление на Литке, как он ни старался избавиться от предвзятости, вызванной неприятным происшествием. Тщательно выбирая слова, он записал в дневнике, что они разительным образом отличаются от юаланцев: «Лица широкие и плоские, нос широкий и сплющенный, губы толстые; волосы у некоторых курчавые, большие, на выкате глаза, выражающие зверство и недоверчивость. Веселость их выражается буйством и неистовством. Всегдашний сардонический смех с бегающими в то же время по сторонам глазами не придает им приятность. Я не видал ни одного спокойно-веселого лица. Что возьмут рукой, то с каким-то судорожным движением и, кажется, с твердым намерением не разжать руки, покуда есть возможность».
В поисках прохода через риф была послана шлюпка с лейтенантом Завалишиным и натуралистом Мертенсом. Вернувшись, Завалишин рассказал, что найти проход ему не дали окружившие шлюпку сотни островитян на своих лодках; хотя очевидного недружелюбия они не проявляли, даже бросали ему кокосы и плоды хлебного дерева, но в их лодках можно было увидеть прикрытые рогожкой пучки стрел и мешки с камнями.
На следующий день новая попытка Завалишина подойти к рифу для отыскания якорного места встретила еще большие препятствия. островитяне на лодках теснили шлюпку, и если сначала их докучливость ограничивалась шумными криками и плясками, то затем, подойдя вплотную, они пытались сорвать со шлюпки железный румпель и уключины, а один из них занес дротик на лейтенанта. Завалишин поднял пистолет, который держал наготове, и выстрелил поверх головы нападающего.
При следующих попытках пройти за риф противодействие островитян стало столь напористым, что даже пришлось выпалить из пушки – разумеется, холостым зарядом. Но вскоре пришлось убедиться, что предупредительные выстрелы не производят на туземцев большого впечатления.
Литке не допускал и самой мысли о том, чтобы, как когда-то Магеллан, воздействовать на аборигенов силой огнестрельного оружия. Запись в дневнике отразила его убежденность: «средство это считал я слишком жестоким и готов был лучше отказаться от удовольствия ступить на открытую нами землю, нежели купить это удовольствие ценой крови не только жителей ее, но, по всей вероятности, и своих людей. И потому, не упорствуя далее в поисках якорного места в этой бухте, которая, в ознаменование неудачи нашей и негостеприимного нрава хозяев, названа портом Дурного Приема, продолжали мы опись западного берега острова».
Жители острова Лугунор, одного из следующих на пути экспедиции, охотно поделились с мореплавателями своими географическими познаниями и начертили мелом на палубе расположение всех известных им островов каролинского архипелага, вплоть до той черты, где, как они объяснили, небо упирается в землю и под него нужно подлезать. был им известен и остров Пыйнипет. О воинственных пыйнипетцах они отзывались с почтением и боязнью, как об исполинах силы и храбрости, а обо всех замеченных на корабле красивых вещах, включая полированную мебель красного дерева, спрашивали – не с Пыйнипета ли они?
Лугунорцы оказались гостеприимными, очень доброжелательными и доверчивыми. когда Литке выполнил все запланированные наблюдения и объявил о намеченном на следующий день отплытии, это произвело на острове суматоху. Один из старшин с бесхитростной сердечностью открыл причину переполоха: когда вы уйдете, мы будем плакать; вы вернетесь в свою Россию, а мы будем часто вспоминать: «Что-то там делает капитан Лицке?».
Поиски островов, которые были открыты мореплавателями прежних времен, а затем утеряны из-за незнания их точного местоположения, открытие новых островов и научные наблюдения – это заняло более пяти недель. Чтобы пополнить запасы продовольствия, отремонтировать сильно износившиеся гребные суда, с которых производилась опись побережий, а к тому же, выполнить определение силы тяжести в том месте, где предполагалась наибольшая ее аномалия, Литке направил свой шлюп к Марианским островам, находившимся под управлением испанского губернатора.
За две с половиной недели было выполнено все намеченное, и все было бы хорошо, если бы не неприятное происшествие. Федор Петрович имел обыкновение по окончании работ прогуливаться для отдыха, попутно охотясь на встречающуюся мелкую живность. Надо же было такому случиться, что по собственной неосторожности он прострелил себе правую руку возле локтевого сгиба. Боль была не самым страшным наказанием за свою оплошность: в течение полутора месяцев он не имел возможности делать записи за минувшие сутки, события которых потом пришлось восстанавливать по памяти. А все астрономические наблюдения пришлось целиком возложить на штурмана Семенова.
Оставив Марианские острова, «Сенявин» опять вернулся в Каролинский архипелаг, чтобы продолжить прерванное его обследование. На карты были нанесены новые острова и целые их группы, для описи побережий которых к ним на баркасе отправлялся лейтенант Завалишин. В одних местах островитяне, едва завидев приближающийся корабль, отправлялись к нему на лодках, чтобы выменять местные плоды на ножи или топоры, в других – проявляли полное равнодушие к пришельцам и даже не спускали на воду свои лодки.
3 апреля 1828 года, почти через месяц плавания среди Каролинских островов, Литке окончательно взял курс на север. Необходимо было выполнить ту часть инструкции Адмиралтейского департамента, которая гласила: «На пути вашем... осмотреть то место, в коем на некоторых картах начали означать острова под именем Бонин-Сима».
| |
