| Литке. Портрет в интерьере эпохи (продолжение 8)
Из записок Литке:
«Небо сохраняло довольно долго вид тропический, погода была ясная, и температура уменьшалась немного, но 15 апреля в широте 26° вдруг все изменилось: время настало сырое, небо помрачилось, и термометр упал до 17°, что для нас было уже слишком свежо. 17 числа поутру показался на NO берег; продолжавшийся весь день мелкий дождь с самой густой пасмурностью… препятствовал нам осмотреть его тогда же, и мы оставались в недоумении, принадлежит ли он к островам Бонин или нет. На другой день было яснее, и виденная накануне земля оказалась островом Розарио, или Неудачи. Это – низменный, голый, каменный островок с обрубистыми берегами менее одной мили в поперечнике и со многими вокруг него кекурами (Кекур – отдельно стоящая столбообразная скала. – В.В.)... Для мореплавателя, ищущего земли, чтобы освежиться или исправить свое судно, нет места, которое бы справедливее заслуживало такое название, как этот остров. Омываемые ужасными бурунами берега его угрожают гибелью, а бесплодные скалы – голодной смертью в случае спасения».
Оказавшись на том месте, где на английских картах обозначены острова Бонин, мореплаватели никакой земли не обнаружили. Только на следующий день на горизонте показались четыре группы островов, которые подходили под описание островов Бонин, но их положение совершенно не соответствовало месту на карте.
Под вечер на одном из островов был замечен дым, а потом люди, стреляющие из ружей. Литке отправил на берег шлюпку с мичманом Ратмановым, Мертенсом и Китлицем, чтобы оказать помощь несчастным, наверняка спасшимся после какого-нибудь кораблекрушения.
Действительно, оказалось, что это боцман и матрос с выброшенного здесь на берег английского китобойного судна. Весь экипаж спасся, а по берегу были разбросаны обломки судна и бочки с чистейшим спермацетом – прекрасным средством для изготовления кремов и мазей, излечивающих воспаление от ожогов и смягчающих болевые ощущения. Команду подобрал зашедший вскоре на остров корабль того же судовладельца, а эти двое добровольно остались сторожить ценный груз до прихода следующего судна, которое было обещано прислать на следующий год, но оно так и не пришло. Еще подходил к острову военный корабль под английским флагом, но сторожа не отправились на нем, ожидая прихода своего судна, а также потому, что боялись службы на британском военном флоте, о суровых порядках на котором они были наслышаны. Литке взял на борт этих новых робинзонов, неплохо, впрочем, устроившихся на своем острове, – они даже развели поросят, один из которых, как собачонка, привязался к матросу.
Обсерваторию расположили на берегу небольшой бухты, возле рощи, поросшей столетними деревьями. Семенов, приготовившись записывать в журнал результаты наблюдений, спросил у капитана – как назвать место, где они находятся? нелегкая это задача – давать названия островам и архипелагам, проливам и бухтам. Обычно использовались имена знаменитых мореплавателей, да и офицеров собственного корабля. Открытую в Каролинском архипелаге группу островов назвали в честь своего шлюпа островами Сенявина. А для этой бухты ничего подходящего на ум не приходило.
«А зачем мы здесь высадились?» – спросил юнкер Крузенштерн. И сам же ответил: «правильно, производить маятниковые наблюдения. Так давайте назовем эту бухту бухтой Маятника».
На том и порешили.
Пологий песчаный берег бухты позволил выполнить еще одно важное дело. Не первую неделю было замечено, что в трюм интенсивно поступает забортная вода, которую постоянно приходилось откачивать, но обнаружить место течи изнутри судна никак не удавалось. А тут на мелководье накренили судно так, что обнажилась часть днища с одного борта. Тщательный осмотр позволил выявить причину течи. При креплении досок корпуса было ошибочно просверлено отверстие, которое вовремя не было обнаружено и укрылось под медной наружной обшивкой. Под давлением воды медная обшивка в этом месте прогибалась внутрь отверстия, пока, наконец, не прорвалась совсем.
3 мая 1828 года окончили работы в обсерватории и опись гавани тригонометрическими средствами. «Сенявин» направился на север, к Камчатке, попутно был произведен осмотр еще двух групп островов Бонин-Сима. Дурная погода сменялась полным штилем, похолодало так, что пришлось доставать шубы. И только 29 мая положили якорь в Петропавловской гавани.
Шлюп «Моллер» к этому времени уже покинул Петропавловск. С того дня, когда корабли экспедиции расстались, Станюкович провел целый месяц у острова Уналашка, провел съемку западного побережья Америки – правда, программу работ пришлось сократить из-за плохой погоды. Затем направился к Гавайским островам, зашел в Гонолулу; открыл остров, названный именем своего шлюпа – остров Моллера, определил положение еще трех островов. В Петропавловске Станюкович, по-видимому, уже получил сообщение о присвоении ему очередного чина капитана 2 ранга. Тем самым старшинство Станюковича в экспедиции было дополнительно подтверждено, и претензии на него капитана «Сенявина» как равного по чину лишились оснований. Станюкович тоже смягчился по отношению к своему сопернику и как знак примирения назвал его именем мыс на острове Унимак в группе Лисьих островов. Правда, и здесь не обошлось без крохотного, но подвоха: на карте название мыса было приведено в немецкой транскрипции, так что оно по-русски читалось как «Лутке», да в этом виде и сохранилось.
В Петропавловске Литке, помимо дел, обычных при заходе в порт, нужно было завершить оформление карт и журналов за зимнюю кампанию для отправки в Адмиралтейский департамент. Во время стоянки он сделал закупки ржаной муки и оставил в Петропавловске несколько матросов для приготовления сухарей на следующую зиму. Пришлось отправить в Охотск на попутном транспорте старшего офицера, лейтенанта Завалишина, здоровье которого ухудшилось настолько, что медики сочли невозможным дальнейшее его участие в экспедиции. Эта была большая утрата для капитана – на Завалишине лежали все работы по морской описи побережий, и именно он во всех необходимых случаях замещал командира. Остался на берегу до следующего захода шлюпа на камчатку и художник и орнитолог Китлиц – на полуострове он мог бы собрать гораздо больше материала для своих коллекций, чем в морском путешествии.
XVI
Из тихоокеанской сельди (специалист никогда не скажет – «селедки») самая лучшая – олюторская, то есть обитающая в Олюторском заливе Берингова моря, в особенности нагульная, выловленная в сентябре. Еще знаменитая «Книга о вкусной и здоровой пище» отмечала ее исключительно высокие качества: наиболее крупная, очень вкусная, содержит много жира – до трети от общего веса.
Юра Рахимкулов, Юрий Аминович, мой давний знакомый, крепко выручил кафедру, которой я заведовал. Он читал курс радионавигационных приборов, руководил практикой студентов на учебно-производственном судне. Но зарплата старшего преподавателя невысока, и он отправился на заработки в объединение рыболовецких колхозов, где ему предложили должность начальника связи в колхозе «Ударник», что в селе Кострома, на побережье Карагинского залива Камчатки.
Колхоз располагал несколькими промысловыми судами, в основном это были МРС-150 – малые рыболовные сейнеры с мощностью главного двигателя 150 лошадиных сил. Длина такого суденышка составляет 19,7 метра, то есть примерно две трети длины корабля экспедиции Литке, ширина – 6 метров, полная грузоподъемность – 104 тонны, в экипаже насчитывалось 7 – 10 человек.
Для судов этого типа разрешалось плавание с ограниченным удалением от берега, но их капитаны в погоне за большими уловами нередко превышали этот предел, а скрыть это нарушение было несложно, выведя из строя имевшуюся на борту единственную маломощную радиостанцию. Поэтому жизнь у Юрия Аминовича была совсем нелегкая: от него требуют связь, а связи нет; судовые радиостанции постоянно приходилось ремонтировать; он станцию починит, а на сейнере ее снова выведут из строя.
Село Кострома не было центром цивилизации, скорее, совсем наоборот. В селе было четыре улицы с созвучными своему времени названиями: Советская, Строительная, Центральная и Школьная, а постоянного населения было всего около сотни человек.
Недолго выдержал Юрий Аминович, год вытерпел, а потом оставил свою начальственную должность и вернулся в Петропавловск, устроившись рядовым гидроакустиком, и то в рейсы его долго не брали – капитаны предпочитали плавать с бывалыми, проверенными в деле акустиками – ведь от них во многом зависит успех промысла.
Карагинский залив, Олюторский залив – все это места, которые прошел на своем шлюпе капитан-лейтенант Федор Литке. До него координаты даже выдающихся мысов никто не определял, и положение тех или иных пунктов было известно с огромными ошибками; например, расстояние от Карагинского острова до острова Верхотурова было преуменьшено в десять раз.
Отправляясь 14 июня 1828 года из Петропавловской гавани для описи берегов камчатских и чукотских, Литке полностью отдавал себе отчет в том, что выполнить предписание Адмиралтейского департамента относительно обследования Охотского побережья и Шантарских островов в его экспедиции не удастся. слишком уж объем возложенных на нее заданий несоразмерен времени, отведенному на их выполнение. Невозможно также выполнить в точности и тот пункт инструкции, который требовал подробно описать не только Олюторский залив, но и весь берег, лежащий к северу и югу от него, о котором нет другой карты, кроме Беринговой.
Он записал: «Я не имел возможности заняться подробной описью всего Камчатского берега, которая взяла бы столько времени, что мы до дальнейших и еще менее известных мест совсем бы не дошли; намерение мое было только определять географическое положение главнейших пунктов, между которыми подробная опись может быть включена после по частям с гораздо меньшими затруднениями».
Следуя своему решению, Литке пересек обширные заливы восточной Камчатки – Авачинский, Кроноцкий, Камчатский и Озерный, не приближаясь к их берегам, а лишь определяя местоположение выдающихся в море мысов. Он определил также положение и высоту видимых издалека исполинских вулканических сопок, включая великолепную Ключевскую. Только у Карагинского острова встали на якорь; капитан послал мичмана Ратманова на шлюпке для отыскания удобной гавани, о существовании которой ему было сообщено в Петропавловском порту по сведениям, полученным от коряков, и разрешил естествоиспытателям высадиться на берег.
Ратманов возвратился на третий день, не найдя гавани; однако его поездка показала, что остров имеет гораздо большую протяженность, чем указано на карте. Литке решил пройти проливом между материковым берегом и островом, привязав к описи пункты той и другой стороны.
Подойдя к материковому берегу, шлюп оказался против устья большой реки, от устья которой простирались надводные кошки; такие же кошки простирались от острова. (Литке объясняет название «кошка»: оно происходит от «коска», то есть маленькая коса. Это гряды мелких камней, возвышающиеся над водой и всегда соединенные с берегом, близ них обыкновенно бывает хорошее якорное место). Крашенинников, исследователь Камчатки, писал, что пролив между кошками имеет ширину верст десять; всё было по описанию в его книге.
Литке отметил в своих записках: «Увериться в справедливости известия этого было для меня весьма важно, поскольку существование такой гавани в этом месте дало бы мне средство описать все прилежащие берега, даже в осеннее время. По этой причине решил я посвятить несколько дней на обозрение западного берега Карагинского острова, и если найдется гавань, то, не медля, идти к северу, с тем чтобы воротиться сюда позже, когда пребывание в больших широтах будет невозможно, да и здесь отыскивание гавани было бы затруднительно и опасно».
Ратманов и Семенов были отправлены для продолжения описей. Тем временем моряки перегородили сетью в полную воду устье одной из речек, и вся зашедшая с приливом рыба досталась им в добычу. Больше всего в улове было горбуши, попались и гольцы, и камбала, и кунжа, и навага. Свежей рыбой полакомилась вся команда, да еще несколько бочек засолили.
Более чем через восемь десятков лет пролив между островом Карагинским и материком получит имя капитана – на всех картах он обозначен как пролив Литке.
На пути к Олюторскому мысу погода совершенно испортилась, свежий ветер обратился в шторм, при сильной качке судно черпало бортами воду. Когда ветер затих, упал густой туман, за которым берег не был виден. Маловетрие и штиль не позволяли продвигаться вперед, а туман не давал определять положение берега, и Литке подумал – хорошо, что успели хоть произвести опись Карагинского острова, а если бы вместо этого отправились на север, то истратили бы все время на переход и ничего не успели бы сделать.
При плавании в тумане не сбавляли парусов, и свежий ветер быстро уносил вперед, так что, когда горизонт очистился, обнаружилось, что остров Святого Лаврентия уже пройден и шлюп следует серединой Берингова пролива. Слева и справа видны вершины обоих материков – Азии и Северной Америки. Вот и мыс Восточный (теперь мыс Дежнева), крайний пункт Евразии, прошел по левому борту.
Стать на якорь Литке решил у чукотского берега, в губе Святого Лаврентия (не путать с островом того же имени!). Требовалось проверить хронометры, выполнить магнитные наблюдения, произвести исправление поврежденного рангоута.
Поблизости находились селения чукчей, тут же вступивших в контакт с мореходами. Литке, по обыкновению, хотел получить как можно больше сведений об их образе жизни, быте и занятиях, даже нашлись два переводчика, использовавшиеся как толмачи на ярмарках и в общении с комиссарами русских властей. Однако толку от этих переводчиков было мало; как заметил Литке, «иногда самый простой вопрос, состоящий из двух слов, переводили они по нескольку минут и, как по глазам слушающих заметно было, так, что никто их не понимал. Я часто вынужден был толковать сам по пальцам, спрашивая только названия главных вещей, и обыкновенно с большим успехом, нежели через толмача».
В течение почти трех недель выполнялась опись побережья Чукотского полуострова, вдающихся в берег бухт и заливчиков и отделенных от него проливами островов, среди которых выделялся наиболее крупный – остров Аракамчечен.
Капитан щедро раздавал обнаруженным географическим объектам имена своих соплавателей: так появились гавань Ратманова и гавань Глазенапа, губа Аболешева, гора Постельса и мыс Мертенса. подвигу знаменитого адмирала, чье имя носит шлюп, посвящены названия пролива Сенявина и горы Афос; Литке записал: «С 19 июня 1897 года эти два имени сделались неразлучными в воспоминании каждого россиянина и особенно каждого русского морехода». В этот день у греческого полуострова Афос произошло сражение, в котором русская эскадра под командованием Сенявина разбила турецкий флот.
Не были забыты и славные предшественники плавания экспедиции Литке: их имена отражены в названиях «мыс Беринга»; «губа архангела Гавриила» – по имени корабля первой экспедиции Беринга; «мыс Столетия» – имя дано 10 августа 1828 года; ровно сто лет назад здесь находился командор Беринг. Обнаруженная гора получила имя Чирикова («несчастного» – добавляет Литке, по-видимому, имея в виду его раннюю смерть из-за расстроенного чахоткой и цингой здоровья). На Карагинском острове один из мысов был назван именем исследователя Камчатского полуострова Степана Крашенинникова. Мыс Чаплина получил название в честь офицера из команды Беринга, а мыс Кинга – в честь моряка, заменившего Джеймса Кука после его гибели, как написал Литке, «имевшего грустную роль продолжать журнал своего благодетеля и имеющего право на нашу благодарность за многие полезные сведения о географии этой части света».
Менее года назад, 8 октября 1827 года, произошло сражение у Наваринской гавани, что на греческом полуострове Пелопоннес, в котором русская эскадра разгромила центр и правый фланг турецко-египетского флота. Весть об этой победе уже дошла до Петропавловска, когда туда заходил шлюп экспедиции, и Литке присвоил новооткрытому мысу название «Наварин», а близлежащей горе – имя адмирала Логина Петровича Гейдена – голландского морского офицера в прошлом, принявшего русское подданство, который командовал в этом сражении русской эскадрой.
| |
