Проза Владимира Вейхмана
Главная | Регистрация | Вход
Четверг, 28.03.2024, 20:57
Меню сайта
!
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Море Бобровое

Глава третья

 Славен город Тобольск – столица всея Сибири! Через него проходит торговый тракт – из стольного города Москвы через Ростов Великий, Ярославль, Тотьму и Великий Устюг на Вологодчине, Лальск на Вятской земле, Кай-Город на Каме, Соликамск, Верхотурье за Камнем и Тюмень. далее в старину путь лежал на север – в торговый город Мангазею, а теперь – на восток, через Томский острог до Иркутска. Оттуда одна дорога ведет в таинственное Китайское царство, а другая – через Якутск к морю-океану, за которым, говорят, и огнедышащие горы на Камчатской земле, и вовсе неведомая страна Апония со всякими чудесами апонскими. А торговые люди со своими обозами-караванами, идут ли они на восток, идут ли они на запад, непременно останавливались на отдых да для пополнения припасов в Тобольске, и охотно делились и со старыми, и с малыми своим богатейшими впечатлениями.

Каких только былей и небылиц не наслушался отрок Емельян, сын Софрония Басова! Когда в детских игрищах шли стенка на стенку, Емельян отчаянно лез вперед, хоть силенкой не отличался. Но его сотоварищи, те, что постарше или покрепче, всегда защищали визжавшего в азарте побоища храбреца. А Емельян, обученный грамоте, имел что порассказать своим сверстникам и из книжек вычитанное, и от прохожих торговых людей услышанное. Для себя-то он твердо решил: на батиных хлебах не останется, суждено ему сыскать фортуну на Восточном или каком еще океане, и будут там ему и богатство, и слава, и высокие чины.

И когда молодой Емельян Софронович поверстан был на военную службу, он с превеликим желанием пошел в казаки, понимая, что вот тут и выпал его жребий.

В якутском казачьем войске служил он не за страх, а за совесть, и своим рвением быстро обратил на себя внимание казачьего головы Афанасия Шестакова. Сам-то Афанасий в науках не шибко был силен, но в людях-то уж он разбирался. Ему понравился этот самолюбивый, отчаянной, подчас неразумной храбрости молодой казак, не в пример старшим не увертывавшийся от службы, а напрашивающийся на нее. И когда Шестаков снаряжал казачьи отряды в поход на Северный и Восточный океаны для поиска богатых пушным зверем новых земель и сбора ясака с коренного населения, он назначил Басова головой экспедиции к устью Лены для отыскания морского пути оттуда в Камчатку. А из Камчатки путь должен был пролечь к Курильским островам. Под началом у Басова было добрых три десятка бывалых уже – не чета ему, молодому, – казаков.

Тут и свела судьба молодого да прыткого Емельяна басова с другой замечательной личностью – монахом Игнатием, который на собственные средства построил эверс – небольшое одномачтовое судно с прямым парусом, да еще косыми – стакселем и кливером. Эверс был выделен для задуманного плавания, в которое монах отправился вместе с казаками. А до пострига Игнатий звался Иваном Петровичем Козыревским. Есаул Козыревский вместе с атаманом Анцыферовым и отрядом казаков еще семнадцать лет назад, в 1711 году перешел с Камчатки на Курильские острова, присоединив их к России, а потом два года подряд сам водил казаков на Курилы. Он проведал о путях в Японию – «страну Апонию», но несчастливая судьба круто с ним обошлась.

в душу Емельяну крепко запали рассказы Игнатия о несметных богатствах Камчатки. там предприимчивые авантюристы мгновенно наживали огромные состояния, ни в полушку не ставя ни чужую, ни свою собственную жизнь. Главный приказчик Камчатки Владимир Атласов, нещадно тиранивший юного Козыревского, без стеснения присваивал принадлежавшую казне пушную рухлядь: соболей многими сороками, лисиц сотнями, драгоценных морских бобров – каланов – десятками. За что и был убит в Нижнекамчатском остроге взбунтовавшимися казаками – не без участия Козыревского. понял Емельян: хочешь обеспечить себя на всю жизнь – никому не доверяй, ни с кем и ни с чем не считайся, как не считался  знаменитый атаман.

Выйдя из устья лены, экспедиция встретила непроходимые льды. Поднялись на зимовку вверх по лене, да там, на речке Сиктях, эверс был раздавлен льдами. Монах Игнатий, поняв, что путь до Чукотского носа заказан, вернулся в Якутск навстречу своей еще неведомой тогда несчастной судьбе. А казаки, построив три небольших суденышка, еще в течение двух последующих лет пытались продолжить плавание. упрямый Емельян никак не мог поверить в неудачу порученного ему предприятия, все понуждал своих подчиненных: пускай покорячатся! Людей не жалел, себя не жалел, только в глазах появлялся ястребиный блеск. однако, в конце концов, пришлось повернуть назад.

Вернувшись в Якутск, казаки уже не застали шестакова,  погибшего в другом походе той же экспедиции, а новый казачий голова в 1733 году отправил Басова в нерегулярную казачью команду в Охотск с производством в сержанты.

Ох, как гордился Емельян своим ундер-офицерским званием! Он ни секунды не сомневался, что заслужил этот возвышавший его над другими казаками чин, иначе, чем «господин сержант», обращаться к себе не дозволял, и в вольных разговорах часто намекал, что чины и повыше ждут его в недалеком будущем. Емельян оказался в личном подчинении у командира Охотского порта, пославшего его для сбора ясака на желанную Камчатку. С редкой честностью выполнял свои обязанности Басов, мздоимства не дозволял ни себе, ни другим –  Володимера-то Атласова за единственную утаенную чернобурку порешили! И снова было замечено усердие казака: командир порта отправлял его за провиантом в Якутск, и, в конце концов, доверено ему было ответственнейшее дело: доставить в Москву обоз с добытой пушниной. Ах, подфартило Емельяну Басову, подфартило! Другой бы служивый попросту сопроводил ценный груз да вернулся обратно, а Емельян понял, что выпал ему случай, и, попав в Сибирский приказ, он может порадеть и для российского государства, и для себя.

Басов знал из разговоров в Охотской канцелярии, что к востоку от Камчатки есть иные земли, хотя письменные свидетельства тому неведомо куда исчезли на многие годы, а, зная, сообразил, что может поиметь от этого большую выгоду. несмотря на невысокое свое сержантское звание, проявил в Сибирском приказе сноровку и настойчивость, не гнушался шапку ломать перед последним дьяком. И сбылось заветное мечтание: получил он грамоту на право приводить в российское подданство жителей новооткрытых земель в Восточном океане и, само собой, собирать дань для государевой казны – ясак.

Окрыленный удачей, Басов из Москвы направляется в Иркутск, где по предъявленной им бумаге из Сибирского приказа получает подарки для коренных жителей в новооткрытых землях, охотничий провиант, – только на этом везение и закончилось. Фортуна отвернула свой лик от разогнавшегося сержанта. Командир Охотского порта государев патент принимает с должным почтением. Но денег на снаряжение судна он не даст: хочешь отправляться за море-океан – на здоровье, отправляйся, но уж средства на это предприятие сыщи сам, где хочешь. А какие средства у казака? В поисках выхода осенью 1742 года он отправляется на Камчатку, благо подвернулась оказия – сопроводить в ссылку опального князя Долгорукого. В Большерецке встречается с одним из руководителей Второй камчатской экспедиции Мартыном Шпанбергом и добивается от него разрешения отправиться на казенной байдаре[1] по следам Ивана Козыревского – на Курильские острова. Но Шпанберг повел себя непонятно: с полпути возвращает басова назад. Почему? Какие-то свои планы были у хитрого и честолюбивого Шпанберга…

Что делать? Пошел Емельян по местным богатеям-торговцам, уговаривал скинуться на постройку судна, намекал, что он не просто сержант, а еще и тайные поручения имеет от государевой службы – что не так, крикнет: «Слово и дело!», и поминай смутьяна, как звали. Увертывались купцы от ответа, а денег не дали. Был у Басова старый знакомый – Никифор Мокиевич Трапезников, иркутский посадский, купец и промышленник, державший заимку вблизи Большерецка. Поторговывал с камчадалами, отправлял пушнину в Охотск. Оттуда – в родной Иркутск, а, может, и подальше, через пограничную Кяхту в Китай. Доходили до него смутные слухи о восточных островах, и так заманчиво было слухам этим поверить. А Емельян на колени становился: «Ну что тебе стоит, Мокич, кинь мне кость!» и хоть рисковым человеком был Никифор, но не настолько же, чтобы трудом нажитые капиталы выбрасывать на ветер. Так поддержит ли он предприятие такого же рискового Емельяна Басова, который нацелился на далекие острова, а то ли есть они, то ли нет?

Сведения о том, поддержал ли Трапезников затею Басова, противоречивы. Некоторые историки пишут, что Трапезников категорически отказал настырному сержанту, другие, наоборот, утверждают, что он финансировал экспедицию. Истина, скорее всего, лежит, как всегда, посредине. По-видимому, осторожный Никифор Мокиевич внес определенный вклад в снаряжение вояжа, но при условии, что Басов и сам найдет достаточные средства, чтобы разложить риск на несколько персон.

А тут как раз слух об островах и подтвердился. Вернулся в Петропавловскую гавань «Святой апостол Павел» под командованием Алексея Чирикова, доложившего об открытии морского пути в Америку и островах на пути к ней. а следом на гукоре «Святой Петр» – небольшом судне, построенном из обломков погибшего пакетбота, – спутники Витуса Беринга, которые перезимовали на острове, названном именем скончавшегося командора. Не пустыми вернулись бедолаги-мореплаватели, а с хорошей добычей – семьсот шкур морских бобров. Это ж какое состояние, какие деньги! И плавание-то не столь далекое, и ясно, ради чего стоит рисковать!

Емельян уговаривает таких же, как он, рисковых и не шибко богатых казаков организовать «складственную артель». В артель, кроме самого Емельяна – главного компанейщика, вошел казак Евтихий Санников да еще четверо промышленников и посадских. Не очень-то доверяли друг другу сотоварищи, да понимали, что в одиночку никому из них такое дело не поднять. Согласились пойти с ними в качестве вожатых два казака – участника плавания Беринга, да двенадцать охотников, а мореходом – шкипером по-иностранному – был Евтихий. другие-то сотоварищи лихи были в тайге на лыжах-снегоступах да в поле на мохнатой якутской лошаденке, а мореходным искусством не владели. Басов, само собой, определен был передовщиком – старшим промышленником. Он обеспечивал снаряжение судна, командовал общим хозяйством, указывал, как вести промысел, и за это имел еще два пая при дележе добычи.

нижнекамчатский плотник Петр Колокольников взялся построить шитик в долг, под будущую добычу, скрепя сердце – а ну как не вернутся?

Шитики представляли собой плоскодонные суда, оснащенные мачтой с парусом из шкур, веслами и рулем. В корме было  помещение для команды, насчитывавшей иногда до пятидесяти человек, а в средней части – навес для защиты груза, которого могло быть до тысячи пудов, а то и до полутора тысяч. Назывались шитиками эти суда потому, что их «шили» – скрепляли части набора и доски обшивки ремнями из кожи морского зверя или ивовыми прутьями, поскольку металл был недоступен. Шитики обладали прекрасной остойчивостью. Так как у них киль почти не выступал из днища, их было легко вытаскивать на берег.

В августе 1743 года шитик, получивший имя «Святой Петр», вышел из устья реки Камчатки на восток и на шестой день достиг острова Беринга, где добытчики и остались на зимовку.

Морского зверя на острове было видимо-невидимо. Не представляло труда забивать непуганых котиков, доверчивых каланов, неповоротливых морских коров. Когда год спустя «Святой Петр» вернулся в Нижнекамчатск, весть о богатой добыче быстро разнеслась по полуострову: сто сороков песцов и тысяча двести морских бобров. Гордился своей удачей Емельян, не скрывал торжества перед купцами, отказавшими ему в поддержке. И за шитик хватило расплатиться, и себе худо-бедно на каждый пай кое-что осталось.

Басов и его спутники говаривали, что в самую хорошую погоду усматривали на юге и востоке какую-то землю – не те ли это острова, которые видели корабли Второй Камчатской экспедиции? Эх, как застучало сердце у купцов, которые дали маху, когда поосторожничали, отказали Басову в содействии. Тут же стали готовить новое плавание. И опять тут мнения историков противоречивы. По данным одних из них, в организацию второй промысловой экспедиции Басова вложили свои средства Никифор Трапезников и молодой, рвущийся к первым ролям среди предпринимателей Андреян Толстых.

другие историки живописуют, как поборол Никифор Мокиевич гордыню и сам пришел к сержанту басову проситься в долю  в следующем походе. того ради пришлось шапку ломать, что у Басова была грамота Сибирского приказа, закрепившая за ним права на открытие новых земель, и готовый к плаванию шитик…

А у Басова снова, как когда-то, засверкал ястребиный блеск в глазах. Понимай, дескать, когда был я в нужде, ты мне руку не протянул, а теперь и без тебя обойдемся.

Трапезников не стал действовать силой, он знал людские души и полагал, что там, где сила не возьмет – деньга прошибет. Главное – знать, кому дать, да не жалеть посулов изменщику. «Зря ты гордость свою проявил, сержант со своей грамотой. Мы, купцы посадские, люди тоже не последние, и оборотистые не менее тебя, а уж хитрее куда как».

Во втором плавании, в котором участвовало уже тридцать два человека, «Святой Петр» подошел к небольшому гористому острову, расположенному южнее острова Командорского, но места для безопасной стоянки на его берегу не оказалось – скалистые берега, кекуры – каменные столбы да подводные камни в полосе прибоя. Нет, конечно, это была совсем не та земля, которая в первую зимовку маячила далеко-далеко на востоке. С трудом выбрав место для высадки, воздвигли на острове деревянный крест и отошли от берега.

Была у Емельяна басова мечта, которую он втайне вынашивал вот уже почти два десятка лет – со времен встречи с иноком Игнатием. А, впрочем, какой он Игнатий: давным-давно он лишен «священства и монашества» и, снова обретя имя ивана Козыревского, осужден к смерти за участие в убийстве трех камчатских приказчиков, включая Владимира Атласова. Закованный в кандалы Козыревский, положивший начало присоединению Курильских островов к России, подал челобитную о смягчении наказания, да, не дождавшись ответа, умер в тюрьме. А Басов помнил его прожект – дойти до «Апонского государства». Что не удалось исполнить тогда, в молодые годы, отправившись в экспедицию по Лене, Емельян еще раз попробовал, выйдя на байдаре из Большерецка, да передумал тогда Шпанберг. А ну как сейчас такой шанс выпал? И еще чаялось Емельяну найти Землю Жуана-да-Гама, ту самую, которая значилась на иноземной карте к восходу от северных Курил и которую командору Берингу не удалось обнаружить, хоть это и входило в задание его экспедиции.

Ни с кем не поделился Емельян своими мыслями, а приказал Евтихию править на полдень, на юг.

Погода не благоприятствовала плаванию, туман да туман почти все время стоял. месяц водил шитик по морю-океану Евтихий, колдовал над маткой-компасом, говорил, что на полдень они идут, и вот – на тебе! Открылся берег, и не составило труда узнать тот же Командорский остров, на котором промышляли в прошлый раз, хотя, по соображению, он должен был находиться в прямо противоположной стороне. Евтихий все сваливал на неведомые океанские течения да на ненадежность показаний компаса: скрытое под океанским дном железо не в ту-де сторону притягивало. Поди, проверь, какие там течения, какое там железо. Пришлось на острове зазимовать. Зимовка славно прошла, набили пушного зверя богато.

по весне 1746 года снова отправились в путь. Стиснул зубы Емельян: не сбылась мечта – журавль в небе – и приказал править на восход, за синицей в руки, туда, где грезились  дальние острова.. У его сотоварищей ропот пошел – зачем им какая-то неведомая земля? Но басов глянул на сумневающихся ястребиным взглядом, и снова они пошли бороздить море-океан в тесноте да сырости невеликого суденышка. Крутые волны швыряли шитик, промысловики и вкус свежей провизии забыли. Не раз видели какие-то острова совсем вроде бы поблизости, но то ночь наступала, то туман падал, а как рассветет или рассеется туман – островов тех нет как нет. мореход Санников вел суденышко неведомо куда, пока, наконец, месяц спустя не показался впереди берег, а на нем – подошли поближе – тот самый крест, который они сами в позапрошлом году поставили. Тут уж по-матерному ругали, кто как умел, незадачливого морехода. Всей ватагой стали решать – что дальше делать. Басов на своем стоит: надо плыть встречь солнца, к островам, которые не раз уже видели. Все остальные были против: хватит болтаться посреди этой распроклятой стихии, у нас и так пушнины вдвое против прошлогоднего, каждому хватит пожить вволю. Емельян ухватил самого горластого супротивника за грудки, а охотники-промышленники ему: «Не трожь! Давай промысел!» Даже слеза прошибла Емельяна, но пришлось подчиниться и высадиться на остров. оставались на нем недолго: зверя набили столько, что больше нельзя было уже принимать пушнину на глубоко осевший шитик. Отошли от острова и направились на запад, к камчатскому берегу.

Потом Емельян не раз задумывался: почему же они так блуждали по морю, шли в одну сторону, а оказывались в другой? То или прав Евтихий – течения носили их туда-сюда, а то ли, может быть, мореход поддался на посулы промышленников-соперников да и нарочно правил так, чтобы не попасть на те, дальние острова?

Невиданное богатство привез на Камчатку Басов со товарищи, но, пока они два года странствовали, уже и иные купцы – торговые люди не дремали. Трапезников, войдя в компанию с другими купцами, отправил морехода неводчикова к тем дальним островам, о которых было известно от Чирикова и спутников Беринга и которых так и не достиг Емельян Софронович. Те же купцы – кто через подставных лиц, а кто в открытую – стали скупать паи у компанейщиков Басова. Едва ли ни первым продал свои два пая явному конкуренту Андреяну Толстых мореход Санников, чем укрепил подозрения Емельяна. А у главного соперника, Никифора Трапезникова, в руках оказалось аж девять паев! отказываясь взять с собой на промысел Трапезникова, теперь уже главного своего компаньона, Емельян уже с трудом удерживает в складственной артели перевес паев в свою пользу. Он решает всех перехитрить и укрепить свою монополию на промысел на большом Командорском острове, где хранилось оставленное по описи казенное имущество с погибшего корабля командора, и добивается от Большерецкой канцелярии запрета плавания туда всем, кроме него самого.

С новым мореходом – Дмитрием Наквасиным, якутским служивым человеком, своим шурином, басов на «Святом петре» в 1747 году снова отправляется в промысловый вояж. Видел он Ближние Алеутские острова, где до него уже побывал мореход Неводчиков, но высадиться на них не сумел, и возвратился на оставленный им в прошлом году остров. Но, видно, удача оставила упрямого передовщика: у острова его шитик напоролся на камни. На зимовке пришлось заняться починкой. А шурин Дмитрий прямо на прибрежном утесе, на поверхности, нашел камень – не камень, а, похоже, – самородная медь. Без больших усилий наломали пуд с лишним. С той поры остров и стал называться медным.

 Добыча шла так себе – ни хорошо, ни худо. Добыли бобров морских около тысячи, песцов без малого сорок сороков, а все мало казалось. Рискнули поохотится на котиков, забили аж две тысячи, но насчет продажи сомневались – кто знает, как пойдут их шкуры.

 

По весне возвратились в Нижнекамчатск, расплачиваться с компанейщиками. А медь отправлена была в Иркутск, а оттуда в Санкт-петербург. Сам Ломоносов высоко оценил качество подвергнутого анализу образца самородного металла. Встал только вопрос – а достаточны ли для промышленной разработки его запасы на удаленном острове?

 Пока в удаленных друг от друга на огромные расстояния концах Российской империи не спеша развертывается подготовка к решению этого вопроса, басов все еще стремится ухватить за хвост жар-птицу удачи, с трудом осознавая, что он уже проиграл степенным, неторопливым с виду купцам-торговцам. Из-под его контроля уже ушло большинство паев в артели, владеющей «Святым Петром», и шитик уходит в 1749 году в промысловую экспедицию на остров Медный без бывшего закоперщика, и ведет его тот же шурин Дмитрий, но фактическим хозяином стал теперь Никифор Трапезников. Добычу «Святой Петр» привез поменее, чем в прошлые годы, а вскоре терпит крушение на Ближних Алеутских островах…

Нажитое Басовым богатство уходит, как вода сквозь пальцы, и он даже не может объяснить себе, куда подевались плоды его трудов. Надежда – на разработку месторождения меди, но никто из купцов-богатеев не хочет вкладывать свои кровные в это сомнительное предприятие. Емельян Софронович в Большерецкой канцелярии добивается предоставления ему монопольного права на разведывание запасов меди на своем острове. Он получает инструкцию из Иркутска: разведать и доложить – «той найденной самородной меди в утесе довольно ль имеется, и сколько жил в том утесе имеется, и какою толщиною значит, и тот утес камня крепкого или разборного, и каким образом оную (медь) доставать и инструменты иметь надлежит». Словом, все по горной науке.

Для выполнения порученного исследования  Басов пытается получить дозволение на снаряжение казенной экспедиции. Но нижнекамчатские чиновники, выслушивая его, отводят взгляд в сторону и цедят, как сквозь зубы, что-то неопределенное. тем временем нерчинское горное начальство присылает на Камчатку знатока-рудознатца Петра Яковлева, который добросовестно, в течение двух летних сезонов обследует Медный остров и докладывает, что на острове промышленных запасов меди нет.

Решение начальства бесхитростно и сурово: взыскать с сержанта Басова все расходы, связанные с командировкой специалиста Яковлева на остров Медный: прогонные, кормовые и всякие прочие. Негоже из-за досужих фантазий неудачника казне государыни-императрицы нести протори и убытки.

Никогда еще не бывал мгновенно обнищавший Емельян Басов в таком отчаянном положении. терзаемый обидой на несправедливое, по его мнению, решение, предпринимает самый рискованный в своей жизни шаг: из оставшегося запаса островной меди, добавив олова, отливает фальшивые монеты.

Эх, сержант Басов, потерял ты богатство, потерял мечту, а теперь и честь потерял. Преступление быстро раскрылось. В том же 1755 году неудачливый фальшивомонетчик взят под стражу и в железах, под конвоем отправлен в далекий Иркутск для дознания и суда. Семь долгих лет неспешно тянулось следствие. В сентябре 1762 года государственному преступнику «учинено на публичном месте, при барабанном бое, позорное наказание». Палач каленым железом нанес ему на лоб литеру «В», а по щекам – «О» и «Р». С вырванными ноздрями первооткрыватель пушного промысла на островах Восточного океана был отправлен на нерчинскую каторгу, где немного времени спустя и умер в полной безвестности.

 

[1] Байдара –  большая лодка с каркасом из дерева или костей морского зверя, обтянутым тюленьей или моржовой кожей. Байдара могла вмещать от 7-9 до 20-30 человек.

К продолжению

Вход на сайт
Поиск
Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Copyright MyCorp © 2024
    Сайт создан в системе uCoz