| Одиссея капитана Радыгина
Когда составители обсуждали стихи для очередного сборника, Глеб Сергеевич Семенов возразил против включения стихотворения Радыгина: «Понятно, что автор хотел выразить свои патриотические чувства и рассказать о героизме наших моряков, но как он это делает? Вот, вы послушайте:
…Безногий сигнальщик набрал по Своду
Сигнал «Умираю, но не сдаюсь».
Эффектно, но совершенно неправдоподобно. Корабль горит и тонет, а сигнальщик, которому оторвало ноги, в последние секунды своей жизни занят тем, что набирает сигнал: накося, мол, выкуси. Нет, как хотите, не верю».
Двое других составителей, Всеволод Борисович Азаров, творчество которого было овеяно романтикой флотской службы, и Наталья Иосифовна Грудинина, во время блокады Ленинграда служившая матросом в Балтфлоте, стояли на своем: «Ну, знаете ли, Глеб, правда искусства сильнее правды жизни, и в том, что этот мальчик что-то домыслил, мы большого греха не видим, зато насколько эта гипербола усиливает производимое стихотворением впечатление».
Они оба − и Азаров, и Грудинина – чувствовали как бы личную ответственность за то, чтобы стихи опального курсанта Анатолия Радыгина попали в сборник молодых ленинградских поэтов, хотя, подходя по букве, он на момент составления сборника ленинградцем не являлся: его отчислили с выпускного курса Высшего военно-морского училища имени Фрунзе, за что − поди, разберись – не то за антисоветские высказывания, не то за аналогичные настроения. И полвека спустя исследователи биографии Анатолия почему-то умалчивают, какая формулировка фигурировала в приказе об его отчислении.
Радыгин был отправлен на флот, где должен был служить пять лет − время обучения в училище в зачет не шло. Дальше произошло не поддающееся объяснению: приказом главкома ВМФ Анатолий был восстановлен в училище. То ли ходатайства матери сыграли роль, то ли тот факт, что он был женат и у него был маленький сын. Но на этом странности не кончаются: он был восстановлен не в училище Фрунзе, а в Черноморское высшее военно-морское училище, что в Севастополе.
* * *
Отец Анатолия − музыкант, мать − танцовщица, доходы семьи из скромных скромные. Закончив семь классов, Анатолий решился на непростой шаг: он поступил в ремесленное училище, где кормили и даже худо-бедно обмундировывали. Дальнейший распорядок жизни он тоже заранее выбрал: конечно, море. без влияния художественной литературы не обошлось: Леонид Соболев и Новиков-Прибой, Станюкович и Гончаров. Что для других было скучноватой прозой, то для него явилось открытием мира. Он на картах атласа отмечал координаты, которые назывались в записках Головнина, Крузенштерна, Беллинсгаузена. Ему потом казалось, что он даже читать научился по «Двум капитанам» Каверина. А что уж тут говорить о Джеке Лондоне и Стивенсоне, о только что появившейся повести Хемингуэя «Старик и море»… Нет, флот, только флот.
А чтобы поступить в высшее морское училище и не обременять семью студенческим иждивенчеством, жил по строгому, придуманному для себя распорядку, наращивал мышцы, крутился на турнике, по утрам обливался ледяной водой.
Правда, была одна закавыка: какой флот − военный или торговый? Анатолий потом сам удивлялся, какая мелочь определила его выбор. На первомайском параде курсанты военно-морских училищ проходили через Дворцовую площадь четкими «коробками», в безукоризненном равнении чеканили шаг, вызывая восхищение зрителей. А курсанты мореходки, хоть и были одеты почти в такую же форму, шли перед трибунами в рядах демонстрации лишь слабым подобием строя, − ни равнения в рядах, ни маршевого шага, Нет, Анатолий не хотел проходить через площадь в такой неорганизованной толпе.
«Гражданская» высшая мореходка располагалась неподалеку от военно-морского училища имени Фрунзе, но «торгаши» (они же − «купцы») и «фрунзаки» встречались чаще всего на танцах в Мраморном зале ДК Кирова, где они соперничали, в общем-то, на равных. А вот «в городе» патрули «купцов» не трогали, а «фрунзака» в любой момент могли остановить и лишить увольнительной за небрежно застегнутую шинель или не надраенные до блеска пуговицы. Впрочем, такие промашки встречались редко, «фрунзаки» дорожили своей форменной одеждой, погончиками с белым кантом и золотым якорем, не то, что торгаши, которые умудрялись в форменные клеша вшить такие вставки, что их штанины развевались на ходу, словно две юбки. Однако те из курсантов военно-морского училища, кто задумывался о своем будущем, не так уж свысока смотрели на своих сверстников − гражданских мореходов. Что ждало впереди офицеров флота? Тупое прозябание на железной «коробке» где-нибудь в богом и людьми забытой Ваенге или Совгавани, где и на берег-то сходить некуда и незачем… То ли дело мореходцы: сегодня Роттердам, завтра − Хельсинки, послезавтра − какое-нибудь Рио-де-Жанейро или бананово-лимонный Сингапур…
Уже поступив на первый курс Высшего военно-морского училища, Радыгин прочитал в попавшем под руку журнале высказывание Эйнштейна, который говорил, что людям, которым доставляет удовольствие маршировать под звуки громкой музыки, головной мозг достался зря, они вполне могли бы довольствоваться одним спинным. «Странно, − думал Анатолий, − а вот мне строевые занятия, в сущности, нравятся. Нравится тянуть ногу на плацу и вместе со всем строем выполнять команды, которые майор Лазуркин отдает особенно выразительным, "строевым" голосом. Я даже нахожу поэзию в звуках торжественного марша, тем более, когда оркестр играет "Варяга" или "Прощание славянки"».
 «Да, действительно, ведь ритм − основа всякого стихосложения, от Тредиаковского до Долматовского», − убеждал себя Радыгин, баловавшийся стишками − для ротной стенгазеты, а потом и для «настоящей» военно-морской газеты, выходящей в Кронштадте. Он уже хорошо знал, какие стихи редакция безоговорочно берет, а какие откладывает в сторону, усмотрев в них лирическую грусть, то есть упадническое настроение, или недостаточное восхваление великого вождя и учителя. Стихи, написанные «для себя», Анатолий показывал только близким товарищам; у Жоры Афанасьева они вызвали восхищение, а у Боба Стаховского − снисходительную усмешку: «Брось ты это баловство, гёрлам стишки до одного места, им подавай суровую прозу, а лучше с ними руками, а не словами».
* * *
Биобиблиографическая справка в сборнике «Поэзия военных моряков российского флота» сообщает: «В январе 1956 года, с последнего курса, «за правдоискательство» был отчислен из училища и назначен строевым матросом на крейсер «Молотовск» эскадры Северного флота. Однако, по распоряжению Главнокомандующего ВМС Адмирала флота Советского Союза Н.Г. Кузнецова, через месяц был зачислен курсантом ЧВВМУ им. П.С. Нахимова. В августе 1956 года окончил это училище по артиллерийской специальности, получил воинское звание лейтенант…»
Что-то в справке не стыкуется.
разберемся по датам.
с декабря 1955 года Кузнецов уже не был главкомом, а с 17 февраля 1956 года не был адмиралом флота Советского Союза. Постановлением Совета Министров СССР от 8 декабря 1955 года Н.Г. Кузнецов был снят с должности первого заместителя министра обороны СССР и главнокомандующего ВМФ СССР. С 5 января 1956 года Главнокомандующим ВМФ стал адмирал Сергей Георгиевич Горшков. А николай Герасимович Кузнецов, все еще в звании адмирала флота Советского Союза, «находился в распоряжении министра обороны СССР».
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 17 февраля 1956 года он был понижен в звании до вице-адмирала и уволен в отставку по приказу министра обороны СССР от 18 февраля 1956 года.
* * *
Попробуем реконструировать события этого временного отрезка.
Еще в 1954 году Анатолий женился. Ничего больше мы не знаем о его жене Галине; впрочем, женитьба «фрунзака» на втором курсе или в начале третьего была делом не таким уж частым, но уж вовсе не было необычным. Какая у них была любовь − скоротечная или на всю жизнь − не нам судить. в 1955 году у Анатолия и Галины родился сын Сергей.
Но в курсантском положении каждый день видеться с женой и сыном и поучаствовать в воспитании милого ребенка было невозможно. Увольнение в город − по субботам и воскресеньям, да и то не каждый раз: то суточный наряд, то дежурное подразделение. Правда, на старшем курсе вроде бы еще разрешалось увольнение по средам вечером, но такая ли уж это приятная участь − убегать от семейного очага на ночь глядя, чтобы успеть в училище до отбоя. К тому же, по средам Анатолий разрывался между желанием побывать с женой и участием в очередной встрече литобъединения «Путь на моря», которым руководил добрейший Азаров. Всеволоду Борисовичу нравились стихи Анатолия. Но не те, которые он писал для стенгазеты по поводу очередного советского праздника, и даже не те, которые охотно печатали флотские и молодежные газеты:
Ты помнишь, товарищ, на улице где-то
Знакомую песню выводят корнеты,
И в поступи злой барабанного боя
Она зазвучала походной трубою…
«Анатолий, − по-отечески, без тени ехидства обращался к моряку Всеволод Борисович, глядя сквозь неправдоподобно сильные линзы очков в роговой оправе, − что-то уж чересчур явно из вашего стихотворения выглядывают строчки Светлова: "Ты помнишь, товарищ, как вместе сражались". А вот если прочитать подряд две строфы, то и не разберешь, где светлов, а где вы:
…Ей такт отбивали копытами кони,
Рождалась мелодия в сабельном звоне,
Качаясь в седле, сочиняли поэты
Горячее слово для музыки этой…
Всю ночь приближались
Кошмаром косматым
Гнедой жеребец
Под высоким начдивом,
Роскошная лошадь
Под стройным комбатом».
Анатолий смущенно молчал: ведь в редакции, где его стихотворение приняли к печати, никто и словом не намекнул на выпирающее сходство строчек мэтра и молодого автора.
Зато как приятно было, когда Азаров похвалил за коротенький стих:
…Эскадра спит в полярном порту,
А мачты в ряд, как сосны в аллее.
Эсминцы прижались бортом к борту,
Как люди. Рядом всегда теплее.
А еще всем литкружковцам понравилось стихотворение, которое Анатолий привез с летной практики на Северном флоте:
Как тянется время в полярных широтах,
Когда издалека кого-нибудь ждем!
Девчонка на пирсе в замызганных ботах
Давно терпеливо стоит под дождем.
…На базе с утра закипает работа,
У всех деловой, озабоченный вид.
И только Любовь одинокая, в ботах,
И мерзнет и мокнет, но все же стоит.
«Эти твои "замызганные боты" − говорил кап-два Игорь Смирнов, − куда убедительнее, чем твое же:
…Путем легендарным войдет в века
Эсминец, закутанный в дым и пламя…
Пойми, Анатолий, что, когда ты надуваешь щеки или встаешь на ходули, достигается эффект, противоположный желаемому».
К продолжению
| |
