Проза Владимира Вейхмана
Главная | Регистрация | Вход
Пятница, 29.03.2024, 13:28
Меню сайта
!
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Я – сэнсей

КВИМУ (3)

На кафедру пришел ассистентом «ускоренник» первого выпуска Борис Иванович Ривочкин, тот самый, который на госэкзамене по мореходной астрономии неожиданно растерялся на простейшем вопросе.

«А вот это наш отличник», – декан Полтавцев подвел меня к совсем молодому курсанту-«ускореннику», который с видом готового к победному старту спринтера переминался с ноги на ногу у классной доски, сверху донизу заполненной формулами и чертежами, как будто бы в точности перерисованными из учебника. Государственный экзамен по мореходной астрономии, на котором я впервые присутствовал в училище, протекал спокойно. Выпускники показывали хорошие знания, еще бы – ведь все они сдавали мореходную астрономию уже по второму разу, первый раз – в средней мореходке, где с ними занимался прекрасный преподаватель Романенко.

Я уже знал, что Ривочкин – самый молодой курсант в группе, но именно его товарищи, в большинстве своем – бывалые капитаны, избрали старшиной группы, – по-видимому, за рвение в учебе.

В своем ответе Борис Иванович ограничился несколькими фразами, как будто бы приглашая: посмотрите на доску, тут и без слов все понятно. Опустив конец указки, как сделавшей свое дело шпаги, Ривочкин замер в ожидании выпада противника – дополнительных вопросов по своему ответу.

Алексей Иванович, декан, готов был сказать: «Вопросов нет», но что-то заставило меня опередить его: «Скажите, пожалуйста, а как вы получили координаты полюса освещения светила?». Вопрос совершенно невинный, и ответ должен был укрепить положительное впечатление, которое произвел на меня по-мушкетерски лихой ответ экзаменующегося. Но Ривочкин ответил что-то совершенно невпопад. Я протянул ему Морской астрономический ежегодник: «Ну вот, допустим, как с помощью ежегодника получить координаты полюса освещения Солнца на сегодняшний полдень по Гринвичу?». Вопрос, что называется, детский, но Борис Иванович побледнел, заикаясь, произносил какие-то несвязные слова, не решаясь взять ежегодник в руки. Полтавцев якобы незаметно стал оттягивать меня за рукав от доски. Не хотелось портить декану его радужное настроение, и я отошел в сторонку.

При подведении итогов Алексей Иванович, едва была председателем комиссии названа фамилия Ривочкина, поспешил высказаться первым: «Отлично, конечно, отлично!».

Я не стал возражать.

Теперь Ривочкин глядел на меня, раскрыв рот, и трудно было определить, то ли он вправду преисполнен почтением, то ли напускает на себя. Его привычка к категоричным, нередко слишком поспешным высказываниям нередко порождала юмористическое к нему отношение коллег, но Борис Иванович не обижался, а сам готов был подшутить над собой. За дело он взялся с большим рвением, копался в моих конспектах, охотно брался составлять задачи к практическим занятиям. Не обходилось без казусов. Когда я поручил ему подготовить очередное задание, он сочинил такую задачу, с которой ни один курсант не справился. Чтобы разобраться, в чем дело, я сам сел за решение этой задачи, исписав целую тетрадь, прежде чем получил требуемый результат. Мне стало ясно, что курсантам, впервые столкнувшимся с этим типом задач, одолеть решение было не под силу, да и ни к чему. Понятно, что Ривочкин и не пытался его предварительно выполнить это громоздкое задание. На мой упрек Борис Иванович ответил: «А что, пусть они покорячатся!..»

До меня доносился слух о том, что Ривочкин время от времени пугал коллег намеками на свое сотрудничество с КГБ; говорили даже, то ли в шутку, то ли всерьез, что в нетрезвом виде он называл себя полковником КГБ. Я от него ничего подобного не слышал, он всячески хотел показать, как доверяет мне, и даже, чуть подвыпив, обращался ко мне со слезами на глазах с мольбой помочь ему получить квартиру он, не то умоляя, не то угрожая: «Владимир Вениаминович, киньте мне кость!». Конечно, решение квартирных вопросов ни в какой степени от меня не зависело.

*

Доцент Степанов, одновременно со мною приехавший из Владивостока, был человеком компанейским. Он всегда был готов помочь товарищу – соседу по дому. Надо вставить дверной замок – зови Ильича, лучше него никто этого не сделает. Навесить дверцы на купленный гардероб – только он подгонит их безо всякого перекоса. Нередко, когда мы пешком возвращались с работы домой, он соблазнял не проходить мимо попавшейся по пути «забегаловки», зайти и распить с ним бутылку вина. У меня приторно сладкое болгарское вино, кроме отвращения, других эмоций не вызывало. Николай Ильич сокрушался, но недолго, и сам выпивал второй стакан. У него был, по сравнению с остальными преподавателями нашей кафедры, наибольший опыт работы на судах. Какое-то время он был капитаном в Дальневосточном пароходстве, и как производственник получил в высшей мореходке ученое звание доцента. Преподавателем он считался неплохим, хотя никто на его занятиях не бывал, а Рамм, знавший его по совместной работе во Владивостоке и по природе не склонный проявлять свои чувства, с какой-то тщательно скрываемой брезгливостью уклонялся от оценок своего давнего коллеги.

Заведующий кафедрой обязан время от времени посещать занятия своих преподавателей и организовывать взаимопосещения. Подошла очередь побывать и на лекции доцента Степанова; Дмитриев пригласил с собою меня и Букатого. Тема лекции была самой заурядной, никаких открытий на ней не ожидалось, и посещение было назначено, скорее всего, просто «для галочки». Да и первые фразы лектора, обычные для этой темы, не вызвали никаких эмоций: «Если в видимости судна имеется только один ориентир, который можно использовать для взятия пеленга, наблюдатель получит не что иное, как только одну линию положения». Но не прошло и минуты, как мое внимание непроизвольно зацепилось за что-то – что именно, я еще сам не осознавал: «Некоторое время спустя можно взять не что иное, как второй пеленг того же ориентира». А дальше – «не что иное как» посыпалось одно за другим: «На практике используется не что иное, как графическое решение…»; «…по линии курса откладывается не что иное, как пройденное судном расстояние…». Я начал ставить палочки на листике бумаги; где-то на семидесятой я сбился со счета. Дмитриев и Букатый при очередном «не что иное как» вздрагивали и косились то на меня, то друг на друга.

При разборе лекции мы с Букатым, не сговариваясь, старательно молчали: Дмитриев – заведующий кафедрой, вот пусть он и страдает, подбирая выражения, в которых будет дана оценка риторическому мастерству преподавателя. Степанов надувал щеки и хмурил капитанские брови, но возразить ему было нечего.

Степанов – за старшего – и Ривочкин – с ним – были направлены на руководство учебной штурманской практикой, на тот же «Николай Зыцарь».

Мы не сразу узнали, что на практике происходило что-то неладное, пока не получили от Ривочкина странную радиограмму с просьбой поручить ему выполнение обязанностей старшего руководителя. По просьбе ректората командование отряда учебных судов поручило капитану учебно-производственного судна пресечь «бунт на корабле» и своей властью разрешать споры, возникшие, по-видимому, между преподавателями.

Разбирательство после окончания практики выявило некрасивую картину. С первых дней практики каждый из руководителей гнул свою линию, игнорируя своего коллегу, что, безусловно, сказалось на дисциплине курсантов и на качестве выполнения программы. Сложилось впечатление, что Ильич рассматривал свое руководство практикой как своеобразную форму отдыха, а когда дисциплина в курсантском коллективе упала, применил, используя его любимый оборот, «не что иное, как» недопустимые методы. То Степанов пытался силой отобрать у одного курсанта купленную в порту захода на день рождения бутылку водки «Смирнофф», то в другого, рассвирепев, швырнул гантель. В эти и подобные выходки было трудно поверить, но он умудрился настроить против себя весь курсантский коллектив, и от капитана «Зыцаря» поступил отзыв также крайне отрицательный. Что толку было задним числом убеждать Ильича, что как бы ни была остра ситуация, у преподавателя есть одно оружие – слово, и, обращаясь даже к самому беспардонному нарушителю порядка, надо держать руки за спиной.
Особенно настаивал на самом строгом наказании Николая Ильича доцент Рамм, с которым, по-видимому, у них была давняя, еще с Владивостока, взаимная неприязнь.

Ривочкин, конечно, был виноват не меньше Степанова, но он-то был всего-навсего молодой ассистент, а доцент Степанов уже не в первый раз руководил плавательной практикой. Кафедра возложила ответственность именно на него. Совет училища принял решение: по истечению учебного года прекратить трудовой договор с Николаем Ильичом. Обязанность претворить в жизнь решение совета легла на меня, поскольку тогда я исполнял обязанности заведующего кафедрой. Очень тяжело было отказывать в работе своему коллеге, но Степанов облегчил мою задачу, поведя себя в сложившейся ситуации нехорошо, пытаясь спровоцировать меня на такое отступление от процедуры увольнения, при котором вся ответственность за нарушение легла бы на меня.
Нет, он не следовал правилу – в любой ситуации уходить достойно.

*

 Курсант-«ускоренник» Лукашевич принес на кафедру выполненную им дипломную работу под названием «Анализ размещения аппаратуры на ходовом мостике современного рыболовного траулера». Я с удовлетворением рассматривал превосходные фотографии пультов управления и переборок рубок с размещенными на них панелями и циферблатами, многочисленными нажимными кнопками и ручками управления. Да, такую работу не стыдно показать специалистам, и какое это имеет значение, сам ли Лукашевич производил съемки или пригласил профессионала-фотографа?

Подписи под фотографиями были стандартными, для каждой кнопки указано ее назначение, всё, как надо. Но на одной подписи я споткнулся: «Электрическим скоком». «Что это значит?» – обратился я к дипломнику. Тот пробормотал что-то невразумительное. Я попытался растолковать причину моего недоумения: во-первых, непонятно, что такое «электрический скок», во-вторых, почему это словосочетание стоит в творительном падеже, и в третьих, где же в этом предложении главные члены? Лукашевич смотрел на меня в недоумении, явно не понимая, что я от него хочу: он уже давно позабыл, что такое «творительный падеж» и какие члены предложения – главные. Я позвал на помощь Виталия Михайловича, находившегося поблизости. Доцент Букатый предположил, что, возможно, имелась в виду аппаратура электрического шока. С ее помощью в трале создается электрическое поле постоянного тока, от которого рыба теряет подвижность, чем предотвращается ее выход из трала. Лукашевич слушал молча, затем взял ручку и быстро исправил в подписи одну букву; получилось – «электрическим шкоком». Дальнейшие наши с Виталием Михайловичем усилия не дали никакого результата. Глядя на нас прозрачными глазами, Лукашевич больше не произнес ни слова и не внес никаких исправлений в свою странную подпись под фотографией.

Дипломная работа Лукашевича была маленьким звеном затеянной нами с Виктором Оскаровичем работы, конечную цель которой нам еще трудно было четко сформулировать. Мы полагали, что комплексное профессиографическое исследование деятельности судоводителя, которое, как нам было известно, никем еще не выполнялось, даст полезные результаты, которые станут основой для разработки практических рекомендаций. Вообще, мне представляется, что подлинная научно-исследовательская работа не может иметь заранее поставленной конкретной цели; в ходе ее выполнения именно исследуется рассматриваемый предмет, явление или связь событий, и только затем определяется, что из этого следует. Методика нашего исследования предусматривала два основных направления работ. Одно из них, по существу, было продолжением работ, проводившихся по теме «Веер», и заключалось в изучении и анализе рабочего места судоводителя и содержания деятельности вахтенного помощника капитана. По сравнению с темой «Веер», организация наблюдений была значительно усовершенствована в сторону упрощения фиксации наблюдаемых операций, что позволило привлечь к выполнению работ курсантов старших курсов, проведя с ними нехитрый инструктаж.

Второе направление предусматривало оценку психофизиологических качеств личности, необходимых для успешного осуществления судоводительской деятельности. Для этих целей мы использовали известный в психологии труда опросный лист Отто Липмана, содержащий перечень из полутора сотен качеств. Каждому качеству предлагалась дать три оценки: степени его необходимости для профессиональной деятельности, частоты применения и возможности развития и усовершенствования: «Необходима ли для занятий вашей профессией оценка коротких промежутков времени (секунд и минут)? Оценка расстояний (метры, мили)? Быстрая смена различных действий разными конечностями? Готовность быстро менять направление внимания, воспринимать новые ощущения?..»

Около четырехсот судоводителей сосредоточенно выставляли баллы напротив вопросов опросного листа. В числе качеств личности, к которым судоводительская профессия предъявляет наиболее высокие требования, оказались чувство ответственности; справедливость в обращении с подчиненными, дисциплинированность, обязательность, аккуратность; способность определять цели и ставить задачи; способность быстро принимать решение при изменении положения; способность к экстренной концентрации внимания; динамический и статический глазомер; локализация звуков и т.д. В группу качеств, к которым предъявляются низкие требования, профессионалы включили выполнение работы по чертежу; память на названия, лица и цитаты; осязание; суставно-мышечную и вкусовую чувствительность…

Продолжая преподавать традиционные судоводительские дисциплины – мореходную астрономию, девиацию магнитного компаса, математическую обработку результатов наблюдений, в своей научной работе я уже поклонялся иным богам, обратившись к психологии труда, эргономике, инженерной психологии … Книги по этим новым научным дисциплинам стали моими настольными книгами. Для меня стали своими, обыденными, неведомые ранее понятия: система «человек-машина», информационная модель, человек-оператор…

*

Неожиданно я получил предложение выступить с лекцией о проблемах инженерной психологии в деятельности судоводителей. Предложение исходило от инженерного клуба при Клайпедской базе тралового флота, руководителем которого, как мне кто-то сказал, был отец одного из наших курсантов, правда, с другого факультета. Курсант этот учился неважно и имел многочисленные нарушения дисциплины, но, так как я к его обучению никакого отношения не имел, совесть моя в отношении возможных обвинений в коррупции была чиста. Я тщательно готовился к лекции – как-никак, название «инженерный клуб» предполагало заинтересованную и высококвалифицированную аудиторию.

Стояла неустойчивая погода с пронзительным холодным ветром, характерная для начала неуютной прибалтийской зимы. В Клайпеду я выехал накануне и заночевал в приветливом номере центральной местной гостиницы, забронированном и оплаченном гостеприимными хозяевами. Наутро за мной пришла машина, доставившая в службу мореплавания базы флота, в неожиданно холодное помещение, похожее скорее на вместительный сарай, чем на лекционную аудиторию, как она рисовалась в моем воображении. Меня поджидали два-три работника техотдела и службы мореплавания базы. Пришлось подождать, пока появятся другие слушатели. Ими оказались десятка два курсантов местного мореходного училища, судя по нарукавным знакам, со второго курса. Они расселись по периметру комнаты, не снимая шапок-ушанок и подняв воротники. Единственной реакцией слушателей во время моей лекции было посапывание покрасневшими от холода носами, но, однако, никто во время лекции не заговорил и ни одного вопроса мне задано не было.

Промерзший за два часа лекции водитель отвез меня к директору инженерного клуба. Тот рассыпался в столь свойственных прибалтам любезностях, благодаря меня за интересную и исключительно содержательную лекцию («Откуда он мог узнать, что моя лекция была интересной и содержательной?» – подумал я, отогреваясь в тепле его кабинета). Потом он отливающим медью ключом открыл замок стоявшего у стенки большого сундука (да, да, не сейфа, не металлического ящика, а именно купеческого сундука), откинул крышку, вынул толстую пачку скрепленных аптекарской резинкой купюр и вытащил из нее несколько штук. Я рассеянно спросил, где мне расписаться. Он замахал руками: «Что вы, что вы, какая тут расписка!».
Такого большого гонорара за лекцию я никогда не получал ни до, ни после.

*

На хоздоговорную тему я взял двух специалистов, один из которых отличился тем, что мастерски сложил из стеклоблоков перегородку в конце длинного коридора, за которой поставил стол для себя и своего коллеги, а другой ничем не отличился. Через год их сменили один за другим несколько не более успешных «инженеров научно-исследовательского сектора», но на ту мизерную зарплату, которую им можно было платить согласно штатному расписанию, лучших работников найти было невозможно.

На кафедре появились новые преподаватели: направленный после окончания аспирантуры Евгений Михайлович Лушников, недавний выпускник Ваня Гошкодера. Доцент Рамм невзлюбил Ваню и за глаза называл своего ассистента не иначе, как «Кошкодера». На должность инженера я взял также Надежду Щербакову, выпускницу экономического факультета технического института. По моему поручению Иван и Надежда занялись анализом характеристик, составляемых по разным поводам на специалистов флота, в том числе на судоводителей. С этим заданием они справились успешно.

Я же попытался разобраться в тех оценочных процедурах, которые применялись к судоводителям флота рыбной промышленности. Одной из них была так называемая проверка знаний (в обиходе называемая то «техминимумом», то «аттестацией», хотя официально аттестацией называлась другая процедура, о которой речь пойдет дальше). Целью этой проверки считалось определение уровня соответствия профессиональных знаний требованиям, предъявляемых к нему должностью, на которой специалист работает или на которую претендует. Формально существовало несколько видов таких проверок: при приеме на работу, при назначении на более высокую должность или на судно более высокой группы, а также ежегодная и трехгодичная, которая должна была предшествовать аттестации. Кроме того, предусматривалась внеочередная проверка, которой подвергались лица, виновные в аварии или в других грубых нарушениях правил плавания и промысла. Проверка проводилась по перечню укрупненных разделов, который каждый судовладелец составлял по своему усмотрению. Для проведения проверки приказом по базе флота назначалась постоянно действующая проверочная комиссия, в которую обычно включались руководители служб и отделов. Комиссия в назначенном составе никогда не собиралась, а проверяемый брал в службе мореплавания или в отделе кадров «бегунок», с которым обходил соответствующих начальников. Это могло занимать до месяца в обычном режиме и укладывалось в час-полтора в режиме «наибольшего благоприятствования», когда человека либо нужно было срочно направить на судно, либо начальство и без всяких проверок ему доверяло. Никакой методики проверки не существовало; чаще всего проверка сводилась к беседе по обозначенной наименованием раздела тематике, а по ряду разделов она фактически представляла собой инструктаж, когда «проверяющий» разъяснял «проверяемому», например, особенности взаимоотношений с властями в рыболовной зоне прибрежного государства. По результатам проверки штурману или капитану выдавалось свидетельство, без которого портовой надзор не давал разрешения на выход в рейс

Об эффективности такой проверки можно было судить по эпизоду, не столько взволновавшему, сколько насмешившему морскую общественность Калининграда.

Одно из судов, обеспечивавших промысел вблизи берегов Северной Америки, возвращалось в родной порт и должно было пересечь Атлантику, чтобы далее проследовать через пролив Ла-Манш. Однако после океанского перехода штурмана обнаружили, что находятся вовсе не подходах к Ла-Маншу, а миль на триста севернее. На судне в качестве пассажиров находилось какое-то морское начальство, иначе никто бы и не узнал об этом шедевре морской безграмотности и безответственности. Назначенная внеочередная проверка знаний выявила, что капитан давно позабыл, чему его когда-то учили по навигации и мореходной астрономии, хотя в свидетельстве о последней проверке у него стояли твердые «четверки».

Другой вид проверки назывался экзаменом на более высокое судоводительское звание и проводился перед обменом «рабочего» диплома. Комиссия, проводившая экзамен, называлась в этом случае «специальной квалификационной», и, хотя диплом выдавал капитан порта, независимый от судовладельцев, она назначалась именно судовладельцем. Процедура экзамена чаще всего сводилась к более или менее обстоятельной беседе в службе мореплавания.

Аттестация как таковая была введена совсем недавно, и формы ее проведения еще не устоялись. В базе флота создавалась аттестационная комиссия, состоявшая из руководящих работников и так называемых представителей общественных организаций. Целью аттестации считалась комплексная оценка соответствия специалиста занимаемой должности и перспектив его продвижения по служебной лестнице. Служба, к которой по своей профессии относился специалист, готовила ему развернутую характеристику и проект рекомендаций аттестационной комиссии. Для унификации содержания характеристик в некоторых организациях использовались перечни качеств, обычно составляемые в отделах научной организации труда. Сотрудниками этих отделов, как правило, были неудавшимися работниками производства; они имели смутное представление о требованиях к профессионально значимым качествам большинства аттестуемых и еще более смутное – о методиках оценки персонала. Аттестуемый вызывался на заседание комиссии, которая чаще всего принимала рекомендации, касающиеся повышения квалификации – учебы в вузе или техникуме.

Дополнительным видом оценки, обязательным для всего судоводительского состава, было прохождение обучения на радиолокационном тренажере по безопасному расхождению со встречными судами. Без действительного свидетельства об этом виде обучения ни штурмана, ни капитаны не выпускались в плавание.

*

 

Ректор училища Юрий Поликарпович Клетнов, человек средних лет, в молодости был, как говорится, первым парнем на деревне. Смолисто-черные волнистые волосы, зачесанные назад, густые брови, смуглые щеки в сочетании с волевым подбородком и красноватыми белками глаз выдавали в нем человека, ни на секунду не сомневающегося в своем праве командовать и в правильности своих решений, какими бы сомнительными они подчас ни казались со стороны. Он окружал себя людьми, похожими на него самого, в общении чаще всего простоватыми, но столь же безапелляционно самоуверенными, во всяком случае, никогда не перечащими ему по сколько-нибудь принципиальным вопросам. Он любил хорошую компанию, вкусную закуску и не без оснований считал себя обладателем приятного голоса, хотя его музыкальный вкус нельзя было назвать идеальным.

Ю.П. Клетнов

За столом Юрий Поликарпович никогда не дожидался упрашиваний сотрапезников, а, достигнув определенного градуса, сам громко запевал песню из времен своей курсантской молодости:
«По далеким островам и странам,
С севера на юг и на восток,
Плавал по морям и океанам
Молодой веселый паренек…»

Или:
«…Мы любим водку, любим джаз,
Мы любим блеск веселых глаз,
И скучно будет девушкам
В училище без нас!..»

Я редко общался с ректором: помню безрезультатный разговор относительно несправедливости, допущенной по отношению ко мне при распределении квартир, да короткий отчет после возвращения с учебной штурманской практики. Судя по всему, ректор моей работой был доволен, я получал поощрения в его приказах по училищу, и поэтому было неудивительно, что, когда Владимир Иванович Дмитриев отправился на работу на Кубу, я был назначен исполняющим обязанности заведующего кафедрой судовождения – до проведения конкурса на эту должность.

Работа в этом качестве ни у кого никаких нареканий не вызывала, не считая ворчания Лушникова, которому я вынужден был поручить осваивать новую для него дисциплину, да шпилек, которые изредка отпускал Рамм, по-видимому, недовольный тем, что мои решения не всегда совпадали с его мнением.

Поэтому было неудивительно, что однажды ректор, повстречавшись со мной в коридоре, сказал: «Готовьте документы, будем объявлять конкурс».

Но… прошел месяц, другой, пошел третий, а объявление о конкурсе так и не появилось. Я чувствовал себя в двусмысленном положении: на должность заведующего кафедрой я не напрашивался, ректор сам предложил мне готовить документы; поверить, что он позабыл, я не мог – все-таки речь шла о выпускающей кафедре; никаких грехов за собой не знал.

После долгих сомнений и колебаний я все-таки подошел к Юрию Поликарповичу – опять-таки в коридоре – и, тщательно подбирая слова, спросил: «Я подготовил документы – что же теперь?». Мне показалось, что Клетнов воспринял мой вопрос с облегчением. Не глядя мне в глаза, он хрипловатым голосом произнес: «Обстановка изменилась, мы передумали» – и быстро скрылся за дверью своей приемной.

На заседании ученого совета, который должен был избрать заведующего нашей кафедрой, рекомендованная конкурсной комиссией кандидатура вызвала недоумение. Ректор прояснил ситуацию, опять-таки использовав местоимение «мы»: «Мы считаем необходимым выдвигать новые кадры, чтобы омолодить руководство кафедрой».

Мне было тридцать девять лет. Заведующим кафедрой был назначен мой приятель Виталий Михайлович Букатый, которому исполнилось тридцать пять.

Много лет спустя, когда мы в ресторане отмечали двадцатилетие одного из выпусков «ускоренников», Клетнов, уже бывший ректор, так же не глядя мне в глаза и тем же хрипловатым голосом сказал: «…Тогда не все от меня зависело» К тому времени я уже понимал, что легко отделался. В соседнем институте рыбной промышленности примерно в то же время под надуманными предлогами было уволено несколько доцентов, всех, как один, с ответом «да» в пятом пункте анкеты…

*

Еще во Владивостоке я выполнил большую серию экспериментов с новым прибором для измерения магнитных сил – дефлектором, теория и конструкция которого были разработаны моим научным наставником Валентином Петровичем Кожуховым со своими сотрудниками. Опытный образец прибора походил на изящную игрушку, и работать с ним было одно удовольствие.

Несколько лет спустя прибор был запущен в серию, пройдя модернизацию на заводе-изготовителе. Изящная игрушка превратилась в кое-как сварганенное громоздкое сооружение, части которого были скреплены непроизвольно отдающимися болтиками. Используемое в дефлекторе червячное соединение имело большой люфт, а у иных экземпляров вообще не работало.

Я поручил исследовать «модернизированный» прибор своему дипломнику Валерию Иосифовичу Рыбчаку, учившемуся у меня в группе «ускоренников» еще в Дальрыбвтузе. Там, во Владивостоке, во время одного из «ленинских субботников» его жена уединилась со своим начальником, который был и начальником Рыбчака, в его кабинете. Когда кто-то стал настойчиво стучать в дверь, испуганная женщина вылезла через окно на карниз второго этажа, но, не сделав и шагу, потеряла равновесие, сорвалась и разбилась насмерть. Двойное несчастье – измена жены и ее нелепая гибель – настолько подкосила Валерия, что он в своем двусмысленном положении не смог больше оставаться в городе, где каждый встречный, как ему казалось, на него смотрел с ехидным сочувствием. Рыбчак оставил институт и переехал к матери в Калининград, где продолжил обучение в нашем училище. Он добросовестно провел исследование, порученное ему как тема дипломной работы. Результаты мы изложили в написанной совместно статье. Эту статью Валерий представил вместо реферата, необходимого при поступлении в аспирантуру. К сожалению, в ленинградской аспирантуре он успехов не достиг и, в конце концов, исчез из поля моего зрения.

Вторым человеком, «сосватанным» мною в аспирантуру, был Борис Иванович Ривочкин. Поступление Ривочкина в аспирантуру тоже связано с дефлектором, но уже совсем иной конструкции. С этим прибором, выпускаемым в ГДР, я познакомился еще на «Авиаторе», составил его описание и разработал методику выполнения девиационных работ с его использованием. Но выполнить опытную проверку методики мне все было недосуг, поэтому, когда Ривочкин заявил о своем желании поступить в аспирантуру и попросил совета насчет темы реферата, я передал ему свои материалы, предложив провести их экспериментальную проверку.

Я немало удивился, когда узнал, что Ривочкин просто-напросто переписал имевшиеся у меня материалы, не выполняя никакого эксперимента, и представил их под своим именем…      

Вход на сайт
Поиск
Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Copyright MyCorp © 2024
    Сайт создан в системе uCoz