В безбрежном Южном океане (окончание)

Снова в море Дейвиса

В южном полушарии – все наоборот. В северных широтах март – апрель – это весна, а в южных – осень. «Обь» следовала к Мирному, чтобы передать зимовщикам полученные для них в Кейптауне продукты и забрать часть сезонного состава экспедиции. За другой частью сезонников должна подойти «Лена», которая проводила комплекс гидрографических работ в водах Антарктики.

Море Дейвиса уже заполнилось битым льдом, среди которого паслись высокие столообразные айсберги. Днем еще ничего, но пора круглосуточного полярного дня уже закончилась, и ночью была темень сплошная. «Обь» пробивалась через ледяные поля, обходя айсберги. Мощные прожектора, лучи которых были направлены прямо по курсу, лишь на небольшое расстояние просвечивали несущуюся наискосок крупу снежных зарядов. Иван Александрович, капитан, и вахтенный помощник капитана поочередно то приникали к тубусу радиолокационной станции, то вместе с нами, впередсмотрящими, напряженно вглядывались в снежное крошево пурги. В темноте рулевой рубки слабо светились шкалы приборов, царило тревожное молчание, лишь изредка прерываемое указаниями рулевому – изменить курс, чтобы пройти в разводье между ледяными полями или обойти небольшой айсберг. Надо было спешить – нельзя предугадать, когда льдины смерзнутся и станут непроходимы. Ведь «Обь» и так потеряла несколько суток из-за похода на выручку «Сойе».

Неожиданно рубку обдало сзади неярким светом: это открылась ведущая в нее из внутренних помещений дверь, и кто-то вошел. Вошедший со света, как это обычно бывает, сначала ничего не видел в сплошной темноте и стоял, не понимая, где капитан, к которому он хотел обратиться.

– Кто вы такой? – спросил вахтенный помощник.

– Я – котельный машинист, я к капитану. Где тут капитан?

– Я здесь, – обернулся Ман. – Что вам надо?

– день рождения у меня. Отметить надо бы. Я тоже человек, имею право…

– Обратитесь к первому помощнику, – прервал Ман.

– Да обращался я, он разрешил взять две бутылки, а у меня товарищи, что это нам – что слону дробина.

– Идите к первому помощнику и с ним разбирайтесь, – заметно раздражаясь, повторил капитан.

– Да, если бы начальству, так ему все можно, а нам, работягам, значит, возьми две пол-литры и помалкивай. Да я…

– Убирайся! – неожиданно визгливо заорал капитан. – Вон с мостика!

Вахтенный помощник подтолкнул подвыпившего просителя к выходу из рубки – святого места на корабле, куда и в отличных-то условиях плавания строго-настрого запрещен вход тем, кому это не положено по службе. В рубке надолго установилось тяжелое молчание.

Я, как и прежде, смотрел в освещаемую лучами прожекторов мутную пелену, вахтенный помощник прилип к экрану радиолокатора. Капитан, глядевший вперед в бинокль, вдруг скомандовал:

– Стоп машина!

И через полминуты:

– Средний ход назад!

И только после прямо по носу лучи прожекторов уперлись в отвесную и ровную, гладкую, как срезанную ножом поверхность ледяной стены огромного айсберга, уходящую вправо и влево куда-то в бесконечность.

Два вопроса назойливо крутились в моей голове: первый – как капитан разглядел по курсу судна ледяной барьер, а мы его не увидели, и второй – почему ничего не показал радиолокатор?

Я осмелился и задал первый вопрос Ивану Александровичу. Ответ удивил еще больше:

– Ничего я не увидел, но мне какое-то внутреннее убеждение подсказало, что надо остановить движение. Так всегда следует поступать: если в чем-то сомневаешься – остановись, осмотрись, и только после этого осторожно двигайся дальше.

До ответа на второй вопрос додумался я сам. Гладкая поверхность отвесной стенки айсберга, как зеркало, отбросила, не рассеивая, электромагнитную энергию, излучаемую радиолокационной станцией. Отраженный сигнал ушел в сторону от антенны радиолокатора, поэтому на экране ничего и не было видно. Вот мне, судоводителю, два урока на всю жизнь.

«Мы вызываем Антарктиду!»

«Обь» заняла позицию к востоку от Мирного, сообщение с поселком – с помощью вертолета. Туда, в Мирный, переправляются овощи, фрукты, замороженные мясные туши, оттуда – работники сезонных отрядов со своим имуществом. Среди них – много знакомых: вот «мальчики Кунина» – строители, а вот и аэрофотосъемщики  – маленький музыкант слава Бовин и гигант-Нептун Саша Федюхин.

Остановка у Мирного была непродолжительной. Нам не удалось упросить руководство экспедиции позволить нам побывать на могиле Николая Буромского и Евгения Зыкова, похороненных на небольшом островке. Прощай, женька, и прости, что кто-то из нас строго судил тебя за твое вольготное, без тормозов, поведение. Только твое имя навсегда останется на картах мира: и через год-другой, и когда уже нас не будет, там сохранятся остров Зыкова, ледник зыкова. Потом забудут, кто был этот Зыков – шелапутный штурманский ученик, а имя останется. Прощай, Женька.

Грустным получилось и прощание с последними уходившими на вертолет людьми, остающимися на зимовку здесь, в Антарктиде. Это были два журналиста: спецкор «Правды» Анатолий Анатольевич Введенский, мой добрый знакомый по «Кооперации», и ранее знакомый мне лишь заочно спецкор газеты  «Водный транспорт» Георгий Брегман. Мы крепко, по-мужски, обнялись, троекратно расцеловались. У Толь-Толича были мокрые глаза. Я отвернулся.

Через несколько дней в Мирный ушло по радио написанное мною стихотворное послание:

Самый длинный в мире

«Обь» идет к востоку, к 97-му градусу восточной долготы, чтобы оттуда, от края ледника Шеклтона, начать выполнение самого протяженного в истории океанографических исследований разреза длиной в пять тысяч миль – до самой вершины Бенгальского залива. Курс – прямо на север.

Курс на север, заданный рулевому, – это по показаниям гироскопического компаса, работа которого основана на свойстве оси быстро вращающегося волчка сохранять неизменным свое положение в пространстве.

А магнитный компас, стоящий прямо перед рулевым, указывает курс, отличающийся от направления на север почти на семьдесят градусов. Дело в том, что магнитные полюсы Земли – точки на земной поверхности, н которых свободно подвешенная магнитная стрелка занимает вертикальное положение – не совпадают с географическими, указывающими положение концов земной оси. Отклонение направления на магнитный полюс от географического меридиана, то есть от направления на север, больше всего сказывается вблизи полюсов, а мы как раз находились неподалеку от южного магнитного полюса. В показания магнитного компаса необходимо вводить поправку, значение которой приводится на навигационных картах.

Здесь, в южных широтах океана, стали встречаться в небольших количествах киты. Вынырнет массивная туша, выпустит фонтан, похожий на облачко пара из кипящего чайника, блеснет гладкой кожей – и снова под воду, кормиться мельчайшей морской живностью – планктоном.

Для учета перемещения судна при плавании в антарктических водах, особенно при проведении океанографических станций, нередко использовался метод привязки к малоподвижным айсбергам. Первоначальное положение айсберга относительно судна наносилось на карту по направлению и расстоянию, полученным с помощью радиолокатора. А затем отслеживались те же величины, и на карту наносилось место судна относительно айсберга, который считался неподвижным.

Как-то раз, принимая вахту, получаю от вахтенного помощника указание: до приметного на экране радиолокатора айсберга пеленг и дистанция такие-то. Подхожу к локатору, чтобы опознать тот самый айсберг. Какие-то сомнения вызвала у меня отметка эхо-сигнала на экране: то ли форма пятна слишком правильная, то ли яркость его больше, чем у обычных отметок от айсбергов. Дай, думаю, погляжу, что за айсберг такой. Выхожу на крыло мостика, погода прекрасная, видимость, как говорят летчики, «сто на сто». А по тому направлению, которое мне передал штурман… вовсе не неподвижный айсберг, а движущееся  крупнотоннажное судно! По его характерному профилю узнаю – китобойная база. Немедленно оповещаю вахтенного помощника, тот – капитана. Интересно, кто же это ведет промысел здесь, в пустынных водах? На мои запросы клотиковой лампой по азбуке Морзе – никакого ответа, на вызов по радио – тоже. То ли в секрете от конкурентов держат свои координаты, то ли в этом районе промысел китов вообще запрещен и им незачем открывать свое местонахождение – так и осталось неизвестным. А нам урок: используя радиолокатор, не ленись посмотреть картину на местности невооруженным глазом. Иначе случится вот такой конфуз.

Позади антарктические льды, становится теплее и теплее. Геологи решили на самом длинном в мире разрезе взять пробу осадочной толщи дна самой большой трубкой: длина – 12 метров, диаметр – 15 сантиметров. Надо было видеть, с каким благоговением извлекали геологи из поднятой на палубу трубки длиннющую колонку грунта, какой гордостью сияли их лица!

Появилось новое увлечение: с кормовой палубы во время океанографических станций ловить акул. Первая пойманная акула вызывала всеобщее любопытство: интересно было потрогать ее шершавый бок, с опаской посмотреть на ее усеянные зубами мощные челюсти, разглядывать неизменных акульих спутников – рыб-лоцманов и прилипал. Но скоро это надоело, и вид пяти-шести противных рыбин уже никого не удивлял. Особенно досаждала эта самодеятельность боцману Сапронову, и однажды ночью он, никого не спрашивая, выбросил эту нечисть за борт. Акулий бум быстро пошел на спад.

Как расколоть кокосовый орех?

Снова тропики, снова дядя Саша-начпрод выдает тропическое вино – «Рислинг» или «Алигате». Любители загара заполняют вертолетную площадку. А впереди – заход на кокосовые острова. На этом коралловом атолле посреди тропических вод Индийского океана еще никогда не звучала русская речь, а единственным судном, посетившим его с научной целью, был «Бигль» Чарльза Дарвина. Что же, у нас был достойный предшественник.

Весь состав вахты на мостике напряженно вглядывался в линию горизонта, разделявшую безмятежно-голубое ясное небо и ласковую темно-синюю гладь океана. Солнце сияет вовсю, над нами – ни облачка. Бинокли переходят из рук в руки, но островов не видать. Капитан Ман объявляет: «Бутылку коньяка тому, кто первым увидит берег!» И вот я различаю одну, другую крохотную черточку, перпендикулярную линии горизонта. Конечно, это верхушки пальм! «Вижу берег прямо по носу!» – объявляю громогласно.

Коньяка я так и не получил.

Странный вопрос: чьи они, эти острова? Если верить справочнику, острова принадлежат Великобритании, а управляют ими из Сингапура. Судно осторожно втягивается в лагуну, становится на якорь. к корме, где столпились, пожалуй, все свободные от вахты, приближаются на лодке два туземца. Знатоки английского языка пытаются вступить в переговоры насчет кокосовых орехов. Туземцы явно нас не понимают. Кто-то предлагает обмен: я тебе – журнал «Огонек», а ты мне – кокосовый орех. Вместо ответа абориген демонстрирует публике свой иллюстрированный журнал – он не хуже «Огонька». Но вот появился направляющийся к «Оби» быстроходный катер. Над ним развевается флаг размером не меньше самого катера. К нашему удивлению, флаг – темно-голубого цвета, а английский «Юнион Джек» ютится на нем в уголке у древка. Вот уже на голубом фоне различимы звезды Южного Креста. Австралия! Значит, под ее управлением находятся сейчас эти острова. Капитан приказывает в знак уважения к стране пребывания поднять на фок-мачте флаг Австралийского Союза…

На острове Дирекшн находятся постройки, в которых живут сотрудники метеостанции и телеграфной станции, обслуживающей кабельную связь между Азией, Африкой и Австралией. Они здесь вроде наших зимовщиков, только наоборот – выезжают из родных мест не на холод, а на жару. А малайцы здесь работают  у мистера Росса, в частной собственности у которого находятся острова.

На Кокосовых островах

При первой высадке на остров мы, конечно, устремились на поиски кокосов. А чего их искать, вот они, на пальмах (высоко, не забраться), а вот и просто на земле валяются. Скорее, скорее, попробовать эту волшебную жидкость – кокосовое молоко, о котором столько наслышаны. только как до него добраться? Орех по форме немного похож на дыню довольно больших размеров, но, в отличие от дыни, он твердый, вроде бы как деревянный, и ножику совершенно не поддается. Нашли валяющийся около какой-то постройки толстый стальной лист и кусок рельса. Митрич, считающийся самым сильным из нас, заносит рельс над головой и с маху лупит по лежащему на стальном листе ореху.  Орех упруго отлетает в сторону, а рельс грохает по металлу. Еще попытка, другая – результат тот же. Сашка пытается стучать орехом по рельсу – бесплодные усилия! Все по очереди тщетно пробуют разбить, раскрыть, раздавить проклятый орех, чтобы добраться до желанного молока. Наконец, наши страдания заметил оказавшийся неподалеку малаец. Резким ударом мачете он срубает макушку ореха у черенка, затем руками раздвигает обнажившиеся в месте среза волокна и извлекает собственно орех как таковой. По форме он похож на яйцо, только больших размеров и по-настоящему твердое, вроде скорлупы грецкого ореха. А у тупого конца яйца – три темных пятнышка, как пробочки, проткнув которые, получаешь доступ к молочку. Само молочко  не оправдало наших вожделений – так себе, вроде бы жиденький соевый напиток, а вот жевать копру – плотную мякоть, находящуюся под скорлупой, – приятное занятие.

Геофизикам потребовалось выполнить измерения магнитного поля судна, а для этого нужно было последовательно привести судно на восемь заданных курсов. В море, на ходу корабля с этим никаких проблем не связано, но совсем другое дело тут, в ограниченном для маневрирования водном пространстве лагуны. Капитан принял решение применить довольно редко используемый в морской практике способ удержания судна на заданном курсе на двух якорях и заведенных с кормы тросах, прикрепленных к якорной цепи. По теории, судно должно устойчиво удерживаться в заданном положении. Однако в этот раз практика разошлась с теорией. дизель-электроход, с большим трудом приведенный на заданный курс, тут же уваливается на десяток-другой градусов, и всю процедуру приходится начинать сначала. Мне ни раньше, ни потом не приходилось видеть Ивана Александровича таким раздосадованным.

Когда я во второй раз высадился на берег, то решил обойти небольшой  остров Дирекшн по периметру. В прибрежной полоске копошилась разная живность: приподняв туловище на суставчатых ножках, быстро бегали маленькие крабы, скользнула в воду, извиваясь, золотистая змейка, прятались в свои створчатые раковины гребешки. Я подобрал несколько ракушек и обломков кораллов. Вместе с большим кокосовым орехом они остались у меня на память об этом кусочке суши в лазурном океане.

А многие мои соплаватели на память взяли еще и крабов, надеясь довезти их в стеклянных банках до родного порта. Как-то я зашел по делам в радиорубку и увидел странную картину: дежурный радист суетливо передвигался по палубе на четвереньках, пытаясь что-то накрыть футляром от портативной пишущей машинки. Оказывается, у него сбежал из банки краб, вот теперь он стремился его поймать… Появился краб и в нашей каюте: его принес Женя Баранов, пробовал кормить какими-то листочками, невесть откуда взятыми, разговаривал с ним, как заботливый папаша с младенцем, но все было тщетно: крабы с коралловых островов не живут в неволе.

Прощай, южное полушарие!

Тропическая жара – она и есть тропическая жара. Но особенно неуютно чувствуешь себя в тропиках на судне, построенном для плавания в арктических льдах. Во внутренних судовых помещениях трудно находиться более нескольких минут. Строители из сезонного состава экспедиции соорудили просторные шатры на крышках люков первого и второго трюма и перетащили туда свои постели. Я приспособился ночевать  на шлюпочной палубе, под шлюпкой левого борта. Все бы ничего, однако ночные порывы ветерка срывают простыню, а если не укрываться ею, то полощут по коже, как будто бы кто-то все время водит по телу мягким опахалом. Выискиваю позицию за ветром, но она уже занята женским персоналом экспедиции – Верой Сергеевной, Майей, Лялей. Конечно же, дамам должна быть предоставлена возможность уединения.

Вот мы и снова пересекли экватор, на этот раз – с юга на север. Переход совершился скромно, без всяких торжеств. над горизонтом, прямо по носу, низко-низко уже появилась неяркая звездочка – альфа Малой Медведицы, именуемая также Полярной. Вот и расстались мы с южным полушарием – кто на время, а кто навсегда. Но все мы навсегда простились с особенным отрезком жизни, мы возвращаемся назад уже не теми, что оставляли северные широты. Мы стали богаче на целую Антарктиду, старше на все штормы Южного океана, серьезнее на долгие мили маршрутов среди айсбергов и ледяных полей. Еще впереди то время, когда «Профессор Хромов», «Игорь Максимов», «Капитан Ман» станут названиями кораблей, но уже мы все – и будущие академики и лауреаты самых престижных научных премий, и скромные мотористы и уборщицы, и нынешние практиканты-гардемарины – мы теперь собратья по антарктической экспедиции, и этого уже ничем изменить нельзя.

Экспедиционный рейс завершился океанографической станцией в вершине Бенгальского залива, на внешнем рейде Калькутты, куда планировался заход, чтобы забрать партию груза на советские порты.  Вода была какая-то желто-серая; видимо, Ганг приносил мутные взвеси с индийских полей; по рейду сновал лоцманский катер, но подходил не к нам, и, наконец, выяснилось, что захода в Калькутту почему-то не будет, снова загремела по клюзу выбираемая якорная цепь и привычно запели натруженные дизели. Курс – на остров Цейлон.

В поисках подходящей бумаги

Что мы знали о Цейлоне? Скорее мало, чем много:

что этот остров не то отделяет от Индии, не то связывает с Индией Адамов мост;

что здесь в горах находится древний отпечаток человеческой ступни, который буддисты считают следом Будды, а христиане и мусульмане – следом Адама;

что здесь расположен тот самый город Канди, в который поехал Ганди;

что Цейлон населяют сингалы (они же – сингальцы или сингалезы) и тамилы (правда, Женя Баранов упорно утверждал, что в горных лесах живут еще древнейшие жители страны – ведды, которых не коснулась цивилизация);

что Цейлон поставляет на мировой рынок самый знаменитый чай, который мы ни разу не пробовали и который называется «Липтон».

Кто-то, кажется, Олег, робко намекнул, что на Цейлоне бывают не то мангусты, не то лангусты – Рики-Тики-тави.

«Обь» подошла к Цейлону  в районе порта Тринкомали на западной стороне острова. Там неугомонные геофизики выполнили свои измерения силы тяжести. Это было очень важно для определения силы тяжести, так как, по их словам, в этом месте она имеет какое-то предельное на поверхности мирового океана значение. А оттуда капитан Ман со свойственной ему смелостью повел дизель-электроход на совсем небольшом расстоянии от берега, так что временами даже лица людей можно было различить. И, обогнув остров, судно вошло на внутренний рейд порта Коломбо – столицы государства.

Как приятно было после плавания походить по твердой земле, полюбоваться океаном с ночной набережной, посидеть в дешевом китайском ресторанчике, заказав фруктовый салат и ароматный, крепкий чай со льдом. Конечно, нельзя было избежать и всеобщего поветрия – покупки фигурок слоников, вырезанных из прочного дерева черного или коричневого цвета с клыками из настоящей слоновой кости. Слоники приобретались соответственно рангу: начальство покупало тех, которые побольше, а уж мы, безденежные практиканты, – самых маленьких.

Я был озабочен приобретением приличной бумаги для оформления дипломной работы. Очевидно, в Коломбо это был неходовой товар, и только после усердных поисков хозяин одной лавочки вынес из подсобки пачку французской бумаги благородного желтовато-кремового цвета с водными знаками.

Совсем другая жизнь…

Вскоре после выхода из Коломбо мы, получив по радио разрешение от руководства нашего училища, сдавали экзамены за пятый курс. Валентин Петрович экзаменовал нас по девиации магнитного компаса с полной серьезностью. Поставленные им вопросы были емкими и требовали обстоятельного ответа. Мы очень старались и не подвели своего учителя.

по технике безопасности нас экзаменовал старший помощник капитана Николай Михайлович Свиридов. Он отличался доброжелательным отношением к курсантам, с ним было легко стоять вахту, да и за ее пределами он оставался нашим старшим товарищем. Его логика в вопросах техники безопасности была проста и доступна: не суйся, куда не надо, не рискуй без крайней необходимости, а если попадешь в трудное положение – действуй решительно, без колебаний. А заполнять бумаги, разные там акты о несчастных случаях, вы научитесь, когда жизнь заставит.

Принять у нас экзамен по дисциплине, носившей название «Морские порты», мы попросили начальника радиофизического отряда Михаила Петровича Серегина, который в редакции Морского атласа руководил отделом военно-морских баз и портов. При каждой встрече с нами дружелюбно протягивал руку, расспрашивал о житье-бытье.  У нас был с собой учебник по морским портам, но он показался нам скучнейшим, и при самостоятельном изучении мы застряли где-то на четвертой странице. Похоже, что наш экзаменатор продвинулся в этом деле не дальше нас. Когда мы обратились к нему за консультацией, он старательно объяснил, что «порт» – это по-французски «дверь». Каждый из нас троих (этот экзамен сдавали только судоводители) на экзамене начал свой ответ с того, что «порт» – по-французски «дверь». Да, в общем-то, этим и заканчивал. Михаил Петрович выставил всем «пятерки».

Проплыли по борту скучные берега Красного моря, проходим Суэцкий канал. Часть участников экспедиции в Суэце отправилась на берег, на экскурсию, и мы встретимся с ними уже на выходе из канала, в Порт-Саиде. А мы, судоводители, и гидрограф Олег оставлены на судне, чтобы проследить за прохождением канала. Чтобы не мешать работе в рулевой рубке, мы устроились на верхнем мостике, откуда был отличный обзор, но, к сожалению, нельзя было наблюдать за действиями лоцманов. Мы шли в составе каравана, в местах, где канал расширяется, расходились со встречными караванами судов. А по ярко-желтому песку Синайской пустыми размеренным шагом шел другой караван – цепочка неторопливых верблюдов.

В Средиземном море после тропической жары теплый воздух казался прохладным. Верхняя палуба опустела: строители сезонного состава разошлись по каютам, сотрудники морской экспедиции писали отчеты и упаковывали оборудование, которое нужно было увезти с судна. Экипаж был занят привычной работой по очистке и покраске всего, что нужно покрасить, а мы вносили последние штрихи в дипломные работы. Отзыв руководителя на мою дипломную работу был написан Валентином Петровичем Кожуховым с присущим ему изяществом стиля и фили­гранной точностью выраже­ний. Иван Александрович Ман, рецензент, написал отзыв карандашом, размашистым почерком, строчки его письма скатывались на листе вправо и вниз. Отзыв был по­ложительным, в конце его капитан высказал пожелание о необходимости расширения исследований в разрабаты­вавшемся мною направлении.

Дипломные работы мы втроем – Виктор Никитин, Саша Чупыра и я защищали, когда судно проходило проливом Ла-Манш. Погода была пасмурная, туманная, было зябко и неуютно. Состав заседавшей в кают-компании комиссии под председательством Мана мог сделать честь ученому совету солидного научного учреждения: профессора, доктора и кандидаты наук, заслуженные капитаны. Олег Строганов, спецкор «Известий», послал корреспонденцию о нашей защите в свою газету, и на берегу мы не без гордости отыскали ее в библиотечной подшивке

через несколько дней судно ошвартовалось в рижском порту, и началась уже совсем другая жизнь.

А на память о семи прошедших месяцах у меня сохранился красивый значок, на котором изображен белый материк Антарктиды на фоне голубого океана, гордо разрезающий лед форштевень дизель-электрохода, самолет над ним и скромный пингвин в левом нижнем углу. Картинку обрамляет надпись: «Участнику антарктической экспедиции СССР». На обратной стороне значка выбит его порядковый номер – 367.

Знак "Участнику антарктической экспедиции СССР"

еще на память сохранился документ, подводящий финансовый итог моего участия в экспедиции:

«Квитанция к приходному ордеру.

Принято от Вейхмана В.В. остаток проездных (сумма прописью) Три руб.

18/VII 1957 г.

Главный бухгалтер – Гербаус.

Кассир – Фокина».

И на квитанции штамп: «Уплачено».