| Давид, Александр и Каганович
Глава из повести
"Воскреснет ли старый комендант?"
Началось все совершенно заурядно. Листаю случайно попавшую мне в руки книжицу под названием «Революционный держите шаг», с красными грозовыми тучами на обложке и красным всадником на вздыбленном красном коне. И встречаю свою (не такую уж распространенную) фамилию:
«В мае двадцатого года, будучи секретарем Сиббюро ЦК РКСМ (Сокращения см. в словарике в данном разделе сайта. В.В.), я приехал в Пермь подобрать группу работников для укрепления комитетов комсомола в Сибири. Пермский губком сформировал большую группу добровольцев. Я был счастлив, что со мной отправились в освобожденные сибирские края милые пермские друзья – Шостин, Вейхман, Крылов, Петухов, Тайц, Юрлов, Альперович, Бабкин, Репин и … Казаковцев…»
Интересно, кто бы это мог быть – Вейхман? Отцу тогда было только десять дет, значит, не он. Давно, в детстве, я слышал о дяде Абраме, расстрелянном белыми, - понятно, не он тоже. Был еще дядя Давид, но о нем я почти ничего не знаю, кроме того, что он был старше отца, что вместе с отцом он находился в заключении на Колыме – не знаю, за что, - и, как и отец, был реабилитирован посмертно. Может быть, он?
Но кто же автор воспоминаний, тот, который «будучи секретарем Сиббюро ЦК РКСМ»? Перелистываю страницу назад – вот он «Ал. Мильчаков, Генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ в 1928-1929 гг.» Был, оказывается, такой генеральный секретарь.
Вот так я и втянулся в поиски, которые заняли полтора десятилетия. В ходе них постепенно все четче и четче из глубины времен прорисовывались черты двух молодых людей, жизненные пути которых пересеклись в те далекие времена – юных романтиков, энтузиастов молодежного движения: видного комсомольского деятеля Александра Мильчакова и его «милого друга», деятеля куда более скромного масштаба, Давида Вейхмана, моего дяди. За их судьбами стояла судьба целого поколения, юность которого пришлась на октябрьский переворот и гражданскую войну, молодость – на двадцатые годы. Его бóльшая часть была «повыбита железом»: кто пал смертью храбрых на войне сороковых-роковых, а кто сгинул в трясинах ГУЛАГа в тридцатых-проклятых…
Александру Мильчакову, сыну железнодорожного стрелочника и портнихи, в 1917 году было четырнадцать. Он окончил с отличием три класса четырехклассного вятского реального училища. Давид Вейхман, сын часового мастера, скитавшегося по Уралу в поисках заработка, из-за частых переездов семьи толком не знал, где он родился: в анкетах указывал то Кизел, то Шадринск. Образование скромное: три класса пермского городского училища.
Еще в реальном училище Александр проявил себя как организатор молодежи: в 1917 году он руководит группой коммунистически настроенных учащихся. Впрочем, думаю, что «коммунистически настроенными» их назвали намного позже; скорее всего, это были просто «мальчики и девочки, желавшие добра» (так характеризовал подобные группы Александр Фадеев)…
 Александр считает себя комсомольцем с 1918 года, Давид – с 1917-го; 8 декабря 1917 года собрался I Уральский съезд социалистических союзов молодежи, в котором, по-видимому, Давид принимал участие.
Уже в конце 1918 года Мильчаков работает в Уральском областном Совете. Летом 1919-го он, как паренек грамотный и толковый, отправлен в Пермь помощником секретаря губревкома.
Александр Мильчаков
А Давид в 1919-м добровольцем ушел в Красную Армию и служил восемь месяцев рядовым в отряде особого назначения, пока не был демобилизован из-за болезни позвоночника.
Тогда, скорее всего, Давид и встретился с Александром, который к этому времени стал секретарем Пермского губкома комсомола. 5 сентября 1919 года открылся первый Пермский губернский съезд РКСМ. Его решения полны якобинского максимализма, например, вот это: «Вести борьбу с другими юношескими культурно-просветительными организациями, призывая их вступить в члены РКСМ, а в крайнем случае – распускать их». Или еще: решение «об изъятии из семейной обстановки всей молодежи путем устройства коммун (общежитий) молодежи в целях оздоровления подрастающего поколения». Насчет «изъятия из семейной обстановки» – это точно. Александр ушел из дому, круто поссорившись с отцом. Давид, насколько мне известно, кочуя с места на место в последующие годы, не поддерживал связи с родителями.
История комсомола Прикамья отмечает участие Александра и Давида в создании молодежной печати:
«Большую роль в организации молодежи сыграла "Страничка юного коммунара”, которая стала появляться в губернской газете "Красный Урал” с 27 сентября 1919 г. Ее первыми редакторами были Иван Маврин, Александр Мильчаков, Давид Вейхман и Владимир Кузовенко. "Страничка” рассказывала об опыте комсомольской работы, агитировала, звала молодежь в свои боевые ряды, на субботник, в школы ликбеза. Из "Странички юного коммунара” выросла газета пермских, позже уральских комсомольцев "На смену!”»
Но уже в марте 1920 года Мильчаков был назначен секретарем Сибирского бюро РКСМ. А два месяца спустя он обращается за помощью к приятелям-пермякам. Пермский губком комсомола направляет для работы в Сибири самых лучших работников губернии:
«Ввиду отсутствия союзных работников в Сибири пленум Пермского губкома нового состава командировал 13 активных работников, которые могут вести работу в уездном, губернском и областном масштабе, подчеркивая этим свою солидарность с рабоче-крестьянской молодежью Красной Сибири».
Приехав вместе с Мильчаковым в Омск, все тринадцать были распределены по губерниям. Давид Вейхман попал в Томск, о чем свидетельствует сделанная в августе 1920 года фотография делегатов I Томского губернского съезда (конференции) РКСМ. Этот съезд, как и другие губернские съезды, проходившие в Сибири в августе-сентябре (первые или вторые), избрал делегатов на III Всероссийский съезд комсомола. На фотографии в четвертом ряду, в центре – Давид Вейхман, ответсекретарь Томского губкома.
28 сентября 1920 года, Омск. Фотография: делегаты III съезда РКСМ (2-20 октября 1920 г.) от комсомольских организаций Сибири – Омской, Томской, Алтайской, Семипалатинской, Енисейской, Иркутской и Якутской губерний. Третий ряд, четвертый слева – Д. Вейхман.
 Судя по фотографиям, Давид был небольшого роста, немного сутулый (по-видимому, сказывалась болезнь позвоночника), очень серьезный, вовсе не по возрасту; неизменно в тужурке с крупными пуговицами, застегнутой наглухо, до ворота.
Давид Вейхман
Перипетии жизни Александра Мильчакова в конце 1920 года воистину фантастичны. Незадолго до III съезда комсомола его вызывают в Москву, и вот он – заведующий школьным отделом ЦК РКСМ (это с незаконченным-то реальным училищем!). Его посылают в Пермь, проводить губернский съезд комсомола, и он избран делегатом III съезда от пермяков. А после съезда его руководство школьным отделом ЦК, вызвавшее нарекания В.И. Ленина, прервалось, и он отправлен «на низовую работу», инструктором в Верхне-Уральский уезд…
Но не оставили Александра в челябинской глубинке друзья-приятели из Цекамола, и уже месяца через три он снова на руководящей работе в Сиббюро комсомола, секретарь в Омске и в Новосибирске. А в декабре 1922-го – новый бросок: «дан приказ ему на запад»… Мильчаков назначен в Ростов-на-Дону, секретарем Юго-Восточного бюро комсомола, руководить краевой организацией на Северном Кавказе.
По маловразумительному пунктиру из архивных справок пытаюсь проследить следующий отрезок жизненного пути Давида.
Омский архив: «…Каких-либо данных на Вейхмана Давида Борисовича не установлено…»
Томский архив – то же самое.
Бывший Центральный архив ВЛКСМ: «Постановлением Секретариата ЦК РКСМ от 13 октября 1920 г. (протокол № 1, п. 24), т. Вахман (Вейхман? – имя и отчество неизвестны) направлен в распоряжение Тюменского губкома комсомола.
Постановлением Секретариата ЦК РКСМ от 1 декабря 1920 г. (протокол № 7, п. 6) т. Вихман (Вейхман) направлен в распоряжение Сиббюро ЦК РКСМ».
Новосибирский архив: телеграмма от 2 ноября 1920 г., полученная в адрес Сиббюро ЦК РКСМ: «Вейхмана распоряжения пермгубкома нет – выслать не можем – выезжает сам сегодня – Сиббюро пермскому губкому предлагать не может».
Вот так, знай наших! Надо понимать – сразу после III съезда комсомола Давида направили в Тюмень, а он по пути в Сибирь заехал к родителям в Пермь. В Сиббюро догадались, где его искать, но в ответ на запрос Пермский губком продемонстрировал свою независимость от Сиббюро.
А Давид на позже 1922 года обнаруживается на Дальнем Востоке. В Чите он редактирует газету «Юная рать», первую массовую газету молодежи Дальнего Востока. Затем во Владивостоке – сначала он – редактор художествено-литературного журнала «Тайфун», а потом журнала «Приморский огонек», по разнообразию информации, качеству печати, богатству фотоиллюстраций признанного лучшим дальневосточным молодежным изданием начала 20-х годов. В 1924 году Давид – член редколлегии первого и единственного на Дальнем Востоке пионерского журнала  «Костер»; позже об этом журнале напишут: «Хорошее качество печати, удачная верстка, много иллюстраций». Но наибольших успехов Давид добился как ответственный редактор газеты «Красный молодняк». историк М.И. Алексеенко отмечает, что Давид Вейхман возглавлял газету три с половиной года – рекордный срок для 20-х годов.
Кружок юнкоров при редакции газеты "Красный молодняк"
Вот «юбилейный» номер газеты «Красный молодняк» – ей исполнилось два года. На первой странице – фотография двадцатидвухлетнего редактора над его же передовой «По пути Ильича!», на третьей – еще одна фотография: кружок юнкоров при редакции, сотрудники газеты, а в центре – тот же Давид в своей неизменной тужурке с крупными пуговицами. Некий Егор Тарасов в поэме воспевает любимую газету:
«Крестьянин и рабочий,
Боец и военмор
Читать его охочи,
Он радует их взор.
Буржуй его не любит,
Для них газета – враг.
Все хитрости их губит
Наш "Красный молодняк”.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В газету молодежи
Могучий коллектив
Дыханье жизни вложит –
Стремительный разлив…»
Мало кто сейчас знает, что комсомольский значок с надписью «ВЛКСМ» появился лишь в середине 40-х годов. А до этого комсомольцы носили значок «КИМ» - Коммунистический интернационал молодежи. Туда, в исполком КИМа, летом 1924 года был направлен на работу Александр Мильчаков, избранный уже членом бюро ЦК ВЛКСМ. По тому времени, доверие исключительное. «Началось изучение немецкого и французского языков, изучение обстановки в отдельных странах, особенно Германии и Франции, куда мне предстояло поехать», - писал позже Александр. На изучение языков времени удалось выкроить ничтожно мало, уже осенью Мильчаков нелегально выезжает в Германию – в новом москвошвеевском костюме; встречается с Эрнстом Тельманом, другими руководителями немецких коммунистов, затем на съезде французского комсомола возглавляет делегацию КИМа. Партийно-комсомольская карьера Александра складывается блестяще. В 1925 году он выбран вторым секретарем ЦК ВЛКСМ, а в 1927-м – первым секретарем ЦК комсомола Украины. Делегат партийных съездов, он трижды входил в состав Центральной контрольной комиссии ВКП(б).
Давид таких успехов не достиг, но все же его переводят в столицу. «Постановлением секретариата ЦК ВЛКСМ (протокол № 28, п. 1) от 23 октября 1926 г. Д. Вейхман утвержден редактором журнала "Радио-пионер”».
Однако жизнь в Москве у Давида пошла совсем скверно.
«Председателю правления О-ва "Радиопередача” тов. Гузакову.
Уважаемый тов. Гузаков!
Считаю своей обязанностью как кандидат ВКП(б) и комсомолец сообщить о том преступлении, которое совершено мною по занимаемой должности.
Как редактор журнала "Радиопионер” я пользовался правом самостоятельно, с последующим утверждением зав. к/отделом, составления ведомостей на выплату гонорара т.т., сотрудничающим в журнале.
Это право было использовано мною в личных целях, в том смысле, что в ведомости мною включалась вымышленная фамилия "А. Санкин”, а затем по фальшивой доверенности деньги, выписанные на имя Санкина, получались мною в свое пользование.
Всего таким образом мною получено из кассы "Р-Передачи” 129 руб. 50 коп.
Убедительно прошу вас, тов. Гузаков, обратить внимание на те условия, в силу которых совершено преступление.
Условия эти таковы.
После моего приезда в Москву я оказался в чрезвычайно тяжелом материальном положении. Это тяжелое положение еще больше усугублялось отсутствием у меня жилища.
Мне пришлось поселиться в номерах, т.к. ни родных, ни знакомых, у которых можно было бы жить, я не имею в Москве.
За прожитие в гостинице мне приходилось платить более 100 руб. в месяц, что при моем заработке окончательно подорвало мое материальное положение, и в силу необходимости я залез в долги.
Наконец мне удалось достать комнату, но для этого я должен был уплатить жившей в ней женщине 350 руб., чтобы дать ей возможность выехать из Москвы. 150 руб. мне было отпущено авансом "Р-передачей”, остальные деньги собрал по крохам и таким образом еще больше задолжал.
После этого у меня из жалованья удерживали на покрытие аванса, и были месяцы, когда я получал только рублей 40-45 в месяц.
Вот в это-то время и произошел тот перелом, который вовлек меня в преступление, т.к. у меня на руках жена и дочь, которых нужно было тоже хоть как-нибудь содержать.
Обращаюсь к вам, тов. Гузаков, с горячей просьбой – помогите мне найти выход из тупика, в который я попал!
Искренне раскаиваюсь в совершенном мною и обещаю впредь честно нести звание коммуниста и комсомольца, честно выполнять свои обязанности, если вы сочтете возможным мою дальнейшую работу в "Р-Передаче”.
22/IV-27 г. Д. Вейхман»
Архивная справка:
«28 апреля 1927 г. Д. Вейхман снят с должности редактора журнала "Радио-пионер”. Дело передано для разбора в Контрольную комиссию ЦК ВЛКСМ».
Что же, история, по правде говоря, банальная. Романтический революционный идеализм не выдержал проверки жестким бытовым реализмом убогой советской действительности. К пирогу были допущены очень и очень немногие. Не получил Давид ни кола, ни двора, а остался со своей единственной тужуркой с крупными пуговицами, придававшей ему «партийный» вид. Только этот вид и сохранился у Давида от партийности, которой он лишился после выступления на заседании Центральной контрольной комиссии ВКП(б) старой большевички Софьи Николаевны Смидович и последующего единогласного голосования.
Вот и разошлись в противоположных направлениях жизненные пути Александра Мильчакова и Давида Вейхмана, разошлись, чтобы, вопреки Евклиду, встретиться и пересечься через какой-нибудь десяток лет в ином измерении…
Но это уже совсем другая история.
А комсомольская карьера Александра Мильчакова достигает тем временем своей кульминации. Его, вместе с другим комсомольским лидером – Николаем Чаплиным, приглашает к себе домой Сталин и ведет с ними обстоятельную беседу об оппортунизме Зиновьева и Каменева, не скрывая своей неприязни к ним, зло критикует Бухарина. «Оппозиционерам – крышка», - заключает он встречу.
Май 1928 года. Мильчаков – генеральный секретарь ЦК комсомола. Он казался себе орленком – тем самым, который взлетел выше солнца. Он, двадцатипятилетний вятский паренек, выходил на трибуну, и зал наполнялся его энергией, дышал его дыханием, ненавидел его ненавистью. А какие друзья у него появились! Сам Маяковский к Международному юношескому дню 2 сентября написал четыре стихотворения!
Брал гитару черноволосый красавец Иосиф Уткин:
«В смертельные покосы
Я нежил, строг и юн,
Серебряную косу
Волнующихся струн…»
Но это – после, а пока что Мильчаков чуть ли не ежедневно встречается с Орджоникидзе, Молотовым, Кагановичем, Калининым. Он озабочен организацией профессионального обучения молодежи. Масса людей направлена в педтехникумы, на курсы. Установлен ежегодный праздник учебы – 1 сентября. Каждый грамотный комсомолец должен найти одного неграмотного в городе или деревне, обучить его читать, писать.
Недолго продержался Мильчаков на посту генсека – неполный год. Чем-то он не устраивал Сталина в этом качестве. Формулировка, которая прозвучала на пленуме ЦК комсомола, была странной и маловразумительной: «обывательско-реалистическое делячество». С нею он и пришел на новую работу – в аппарат ЦК ВКП(б). После учебы на курсах марксизма-ленинизма он заведует сектором партийного строительства.
В начале 30-х Мильчаков – конечно, уже не Саша, не Александр, а Александр Иванович – переходит на хозяйственную работу, в наркомат тяжелой промышленности. Он, как теперь сказали бы, стажируется у видного организатора золотой промышленности А.П. Серебровского, и в 1933 году назначен директором золотопромышленного комбината «Балейзолото» в Забайкалье. Работа у него идет исключительно хорошо, его награждают орденом Ленина, премируют легковым автомобилем. Но образования, однако, не хватает, и Мильчаков – с согласия Сталина – в 1935 году поступил учиться в Промакадемию.
В 1937 году, после ареста Серебровского, А.И. Мильчаков назначен начальником треста «Главзолото», и его непосредственным начальником стал нарком тяжелой промышленности, он же – секретарь ЦК ВКП(б), Лазарь Каганович.
Лазарь Моисеевич был, в сущности, добрым человеком, но доброту разрешал себе проявлять только в кругу семьи. А на партийной и хозяйственной работе Железный нарком не позволял сантиментов ни себе, ни своим подчиненным, никому из которых он никогда не доверял.
Л.М. Каганович
Одиозность личности Л. Кагановича побудила некоторых деятелей, именовавших его «сатрапом», попытаться выделить его из круга кремлевских вождей как нечто чуждое большевизму, подчеркивая его еврейское происхождение и прозрачно намекая на приверженность идеям сионизма. Эта попытка откреститься от «железного Лазаря» не имеет решительно никаких оснований: Каганович был «верным и непоколебимым соратником Сталина», умевшим, «как никто, отразить и передать московским большевикам волю нашего гениального вождя и учителя, его указания и последовательное проведение этих указаний в жизнь» – так говорилось в хвалебном постановлении объединенного пленума МК и МГК ВКП(б) при проводах «верного и непоколебимого соратника» на должность наркома путей сообщения.
Каганович в совершенстве владел технологией лести. Он придумал и пустил в обиход лозунги: «Сталин – корифей науки», «Сталин - великий машинист локомотива революции».
Разумеется, не только беспредельная преданность Сталину позволила Кагановичу достичь вершин власти и удерживаться на них. Он обладал громадной работоспособностью, смекалкой, умел заставить подчиненных выполнять его волю. В этом умении он постоянно совершенствовался. Еще мягкий по характеру в молодости, он быстро понял, что, чтобы выжить, надо быть особенно осторожным: «Стоит чуть поскользнуться – и тебя нет». грубые ругательства, вероломство, интриги прочно вошли в его обиход. Свою жизнь Лазарь обезопасил ценой чужих жизней. универсальным методом решения хозяйственных проблем у него стало обвинение во вредительстве, угрозы и ликвидация людей. Это он, Каганович, предложил создать в республиках, краях и областях «тройки» для внесудебного рассмотрения дел по политическим обвинениям. Пять томов составили его письма в НКВД на арест 1587 работников железнодорожного транспорта. Это он лично подписал 191 список на осуждение – в основном «по первой категории», к расстрелу, на 36 тысяч человек – партийных, советских, военных и хозяйственных работников. В Наркомтяжпроме Каганович не проявлял колебаний, никто не был застрахован от обвинения во вредительстве.
Мильчакова арестовали 22 декабря 1938 года по ордеру, подписанному Берией и Вышинским, и по официальной санкции Кагановича. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Александра Ивановича по статьям 58-7, 58-8 и 58-11 (саботаж; террор; участие в контрреволюционной организации) к 15 годам заключения в лагерях с последующим поражением в правах на пять лет. Был Саша-бузотер, был генсек, орденоносец, был Александр Иванович – начальник золотопромышлености, стал зэк с номером, контрик с кликухой вместо имени.
Ноябрь 1939 года. Мильчакова в числе 20 заключенных погнали из Норильска пешком за 18 километров. Зэки – в недавнем прошлом руководители отраслей промышленности, партийные функционеры не низкого ранга – топали по промороженной тундре под конвоем, не сомневаясь в том, что это их последняя в жизни дорога. На месте, в лагерном пункте «Коларгон», отобрали «вольную» одежду, взамен выдали рванье. Комендант лагпункта – уголовник, приставленный в помощь охране, внимательно вглядывался в обросшее густой щетиной лицо Александра Ивановича, не веря самому себе, вдохнул: «Ба-атя?!» Два года назад начальник «Главзолота» побывал на невьянских приисках «Уралзолота». Короткая была командировка, но памятная. Старая демидовская вотчина, знаменитая единственной в России «падающей» башней, была знаменита и месторождениями рудного и россыпного золота. Начальник побывал в шахтах рудников Середовина и Осиновка; о комсомольской юности напомнила встреча с Виктором Смирновым, секретарем окружкома в 1919 году. Теперь тот был уже парторгом ЦК ВКП(б) на невьянских приисках… А мыли золото и прямо в городе, на Невьянском пруду, и рядом с ним – на реках Нейве и Быньге… Да, это там, на Урале, он встретился с этим не обделенным силенкой парнем – тогда старостой старательской артели. «Только почему он батей меня назвал? Мне-то всего тридцать шесть, и вряд ли я его старше»… А комендант шептал торопливо: «Батя, вас на шлёпку привезли, я точно знаю», - и сунул в карман драного мильчаковского бушлата пачку папирос…
Две недели тянулось ожидание, и хоть было о чем подумать, было что вспомнить, но ни воспоминания, ни просто связные мысли в голову не шли; просто хотелось тепла, хотелось помыться, сбрить бороду, поесть, накуриться (надолго ли хватило пачки?), хотелось жить, а не заканчивать свое существование вот так: бессудно, безвинно, под грязную матерщину пьяных расстрельщиков…
Много лет спустя Александр Мильчаков вспоминал о днях своей юности:
«В декабре 1918 года в Вятку эвакуировался Уральский областной Совет. Комитет комсомола направил меня в этот Совет для работы в качестве сотрудника. Скоро мне поручили привести в порядок для отправки в Москву бумаги, связанные с содержанием и расстрелом последнего царя и царской семьи в Екатеринбурге и брата царя, Михаила Романова, в Перми.
Это было увлекательнейшее чтение! Все бумаги и газеты тех дней я аккуратно раскладывал в хронологическом порядке».
«Увлекательнейшее чтение», - наверное, трудно ожидать иной реакции от пятнадцатилетнего мальчишки, вовлеченного в бурные события революции. Но ведь это пишет старый и больной человек, сам переживший мучительное ожидание неправой казни…
«Стою один среди равнины голой…» – с горечью мог сказать о себе есенинскими стихами бывший комсомольский генсек, возвратившись в столицу после реабилитации. Истреблены все генеральные секретари комсомола: Оскар Рывкин, Лазарь Шацкин, с которыми он когда-то яростно спорил, Петр Смородин, Николай Чаплин, которых он не просто уважал – любил нежно, Александр Косарев, сменивший его на этом посту… Не вернуть ни потерянных лет, ни погибших друзей-приятелей.
Мильчаков много писал о комсомольской молодости, о первом десятилетии. Не будем винить Александра Ивановича за то, что нарисованные им портреты партийных деятелей напоминали сусальные рождественские открытки: свобода физическая не принесла свободы духовной. Он жалуется на «попортивших книгу» редакторов, но не внутренний ли редактор водил его рукой, когда он писал об Андрееве, Ярославском, Постышеве? К примеру, М.И. Калинин, по словам Мильчакова, - любимец народа, выразитель революционных традиций: «Разговаривал с молодыми, как добрый отец разговаривает со взрослым сыном: прямо, откровенно, не обходя острых углов, и в то же время с любовной озабоченностью».
Да уж, было о чем Калинину с молодежью поговорить. Например, о том, как на Украине от голода умерло пять миллионов крестьян, а Михаил Иванович сказал, что они оказались в беде из-за того, что ленились и отказались честно трудиться. Или о том, как он безропотно подписывал постановления и указы, развязавшие руки НКВД для массового террора против своего народа. А, может быть, старичок Калинин с любовной озабоченностью поведал о том, как подарил своей любовнице соболье манто из царского гардероба, или о том, как несколько лет подряд он, занимавший пост главы мировой державы, униженно упрашивал Сталина выпустить из концлагеря жену, где она стеклышком давила гнид на рубахах заключенных?
«Землячка была очень строга в вопросах морали. К нарушителям партийной этики она была буквально непримирима. Долго не могла успокоиться, когда приходилось рассматривать дела, связанные с "хозобрастанием” отдельных коммунистов, усвоивших психологию и привычки мелких собственников, добивающихся личной выгоды и использующих служебное положение в личных целях. "Как это дурно влияет на неустойчивую молодежь и в служебной обстановке и в быту”, - говорила Землячка».
Ах, как непреклонна была в следовании принципам морали Розалия Самойловна! Только мораль у нее была какая-то особенная, не человеческая. Это за ее подписью после взятия Крыма Красной Армией была дана телеграмма с приказанием немедленно расстрелять всех зарегистрированных офицеров и военных чиновников. Специалисты до сих пор не пришли к единому мнению – сколько тысяч человек расстреляно, повешено, утоплено в море – пятьдесят или сто пятьдесят; за эти «особые труды» Землячку наградили орденом Красного Знамени.
Вот Сталину Александр Иванович не мог простить своей исковерканной судьбы: «Сталин открыл полосу массовых расправ над ни в чем не повинными людьми, терроризируя партию и страну».
Не мне судить, искренен ли был бывший комсомольский генсек, когда он противопоставлял Сталину – Ленина: «Ленин не допустил бы, Ленин рано от нас ушел». Когда-то Мильчаков на заседании оргбюро ЦК партии столкнулся с неприязненным отношением Молотова и Сталина к его предложению – издать речь Ленина на III съезде комсомола под названием «Заветы Ленина молодежи» и гордился тем, что не согласился с ними. Вот как, в описании А.И. Мильчакова, съезд отреагировал на эту речь: «Зал ликовал, крича: "Ленин!” Сердца всех полны безграничной любовью к Ильичу. Тысячи сияющих глаз обращены к нему…»
В марте 1935 года свидетель по делу Давида Вейхмана показал нечто иное:
«Вейхман выразился дословно так: "Троцкий – он был умный и как оратор исключительный. Помню, в 1920 году на 3-м съезде комсомола, когда Ленин делал доклад «О задачах комсомола», то его почти никто не слушал. Но когда выступил на трибуну Троцкий, то ему долго из-за шума не давали говорить. Громы аплодисментов и крики «Ура!» Пользовался он у молодежи исключительной популярностью”».
«…К речи т. Ленина отнеслись без интереса», - подтвердил на допросе сам Давид.
В январе 1961 года, во времена хрущевской оттепели, Мильчаков обратился в Центральный комитет КПСС с письмом:
«Выражая мнение многих партийных товарищей, я ставлю вопрос о привлечении Л. Кагановича к партийной ответственности за злонамеренные нарушения им революционной законности, за оклеветание и уничтожение честных коммунистов и беспартийных.
В 1937-1938 гг. я работал начальником Главзолота Наркомтяжпрома, Л. Каганович был тогда наркомом. Он вел себя невероятно развязно, постоянно подчеркивая при встречах с работниками: "Я не только нарком, я – секретарь ЦК партии”.
Излюбленным методом "руководства” Л. Кагановича были вопли о вредительстве, сеяние недоверия к советским людям, запугивание работников угрозой ареста. Он не стеснялся высказывать такие мысли: "Уж если мы (то есть он, Каганович) лишим работника своего доверия, мы его передадим в НКВД, а там следователи быстро прихлопнут”… Каганович, конечно, знал, как это делается.
…Л. Каганович усердствовал перед Сталиным, Ежовым и Берия в раздувании массовых репрессий.
…Накануне моего ареста он слушал мой подробный доклад о двухмесячной поездке по приискам, одобрял его, приговаривая: "Вот теперь вы сможете конкретно руководить приисками, зная их нужды и обстановку на местах”.
Расточая похвалы, Каганович уже дал санкцию Берия на расправу со мной…»
…Но исключенный из КПСС Каганович всех пережил. Пережил хитрого Молотова, который на пьянках в Кремле, по рассказу А.И. Мильчакова, незаметно подменял стакан водки нарзаном и притворялся таким же пьяным, как и другие члены Политбюро. Пережил доброго Калинина, которого там же Сталин таскал за бороду, приговаривая: «Пей за русский народ, всесоюзный староста!». пережил самого себя: фамилия «Каганович» в последние годы его жизни мало у кого вызывала память о Железном наркоме.
В начале 1991 года «Учительская газета» извлекла имя Кагановича из политического небытия и опубликовала посвященный ему обширный материал. В нем перечислялись «заслуги» Кагановича:
«В последнее время в различных органах массовой информации сказано много неверного, предвзятого в адрес Л. Кагановича. Я (журналист Н. Леонтьев – В.В.) подумал, что нужно дать слово самому Лазарю Моисеевичу. И пусть читатели сами судят о личности этого крупнейшего партийного и государственного деятеля "сталинской эпохи”.
…Было и немало негативного в его деятельности. Но это беда всей нашей системы и самого Сталина, который, выражаясь словами К. маркса, пытался вырвать Русь из варварства варварскими методами. В этом трагедия и И. Сталина и Руси…»
Позиция редакции вполне согласуется с опубликованными ею перлами самого неантердальца большевизма:
«Были перегибы? Были! Ну а где перегибов не было? Перегибы всегда были».
Уничтожение системой миллионов людей – это, оказывается, всего-навсего «перегибы».
«Было ли вредительство или не было вредительства? Сейчас объявляют, что не было вредительства. Это неверно, не согласен я, вредительство было».
Как же повезло отечеству, что в лагерях и «шарашках» чудом уцелели «вредитель» Туполев, «вредитель» Королев, «вредитель» Ландау! Иная судьба постигла «вредителя» Ивана Клейменова – одного из руководителей работ по ракетной технике, «вредителя» Николая вавилова – гениального энтузиаста биологической науки, «вредителя» Всеволода Мейерхольда – великого режиссера, который был уничтожен не без участия Кагановича.
А вот и «теоретическое» обоснование Кагановичем «прелестей» тоталитарного режима:
«Классовая борьба и есть борьба за демократию.
…Общечеловеческое нельзя противопоставлять классовому, наоборот, общечеловеческое надо выводить из классового».
И ведь это не в 37-м году сказано – в 1991-м!
С. Парфенов в очерке «Железный Лазарь: конец карьеры» рассказывает об одном из застолий в уральском городке Асбесте, куда Каганович был отправлен Хрущевым после разгрома так называемой «антипартийной группы Молотова-Маленкова-Кагановича»:
«…Тогда директор Северного рудоуправления Звездинский, крепко выпивший, подошел к "железному Лазарю”, взял за пуговицу:- На вашей коже нет ни сантиметра чистого, все в крови…Каганович, не дрогнув ни одним мускулом на лице, ответил:- Так надо было».Нет, не принес покаяния «кремлевский волк», как назвал его в своей книге его американский племянник С. Каган.«По существу моей партийной и государственной деятельности могу сказать, что на протяжении всей политической жизни я был верным сыном партии и рабочего класса, работая неустанно и борясь за победу учения Маркса-Ленина, за победу коммунизма», - писал Каганович в автобиографии при оформлении на работу в трест «Союзасбест».Если отбросить терминологическую шелуху, следует признать искренность Лазаря Моисеевича: он верно служил тоталитарному режиму, и именно этим объясняется его восхождение к вершинам власти.Место захоронения Давида Вейхмана, расстрелянного в 1937-м в Магадане, неизвестно. Не мог знать бывший комсомольский генсек, когда бахилами каторжника топтал магаданскую землю, что где-то здесь зарыт продырявленный череп одного из его «милых друзей».Александр Мильчаков похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. На том же кладбище похоронен и Каганович.
К следующей главе
| |
