Фима (окончание)

Когда у Фимы появилась новая аспирантка – эстонка Тийма, первоначально Таня не придала этому никакого значения. Не первая же это девушка среди его подопечных! Тийма  – рослая, широкая в кости, с мягким выговором, свойственным этому языку угро-финской группы, всегда улыбающаяся, приходя к Фиме домой, никогда не вступала с Таней ни в какие разговоры и смотрела как бы сквозь нее. Таня тоже не испытывала желания вступать в какие бы то ни было разговоры с эстонкой, так что со стороны их обоюдное пребывание в одном помещении с Фимой выглядело довольно странно. Тийма, называвшая Фиму не иначе как «профэссор», не только все чаще стала его посещать, задавая вопросы по теме своей диссертации, но и сопровождала своего наставника на заседания ученых советов, на симпозиумы и конференции, выезжая за свой счет вместе с ним в командировки. Предел терпению Тани наступил, когда Тийма пригласила Фиму приехать на летний отдых в курортное местечко к ее родственникам в Эстонии. Фима, как ни в чем не бывало, стал собираться в дорогу, и Таня  задала вопрос таким тоном, как будто бы она ничего не знала: «Фима, куда ты собрался?». Нелепый ответ мужа привел Таню в состояние истерического припадка, и сквозь рыдания и всхлипы она выговорила категорическое: «Выбирай – или она, или я!». Выбирать Фиме вовсе не хотелось, он наорал на жену, а та, хлопнув дверью, ушла из дома и оставалась у родителей, пока умная мама не утрясла конфликт.

Фима стал часто болеть, на подзеркальнике в его комнате выстроилась шеренга пузырьков и коробок с лекарствами, которые он принимал в строго установленном врачами порядке. Впрочем, иногда он забывал этот порядок, и тогда кричал в соседнюю комнату: «Танька, какие таблетки я сейчас должен глотать?!».

Наконец, он все-таки слег; Таня, хотя и пыталась не выдавать свою растерянность, толком не знала, как надо обходиться с больным, какую пищу ему надо готовить, и тут снова выручала мама-профессор, а когда и ей, и Тане, работавшей ассистентом в одном из  вузов, одновременно нужно было идти на занятия, приезжал папа-профессор, с которым Фима мог вести разговоры на темы своей прежней науки – философии, и за время болезни они даже согласовали план будущей брошюры, которую они и написали совместно и вскоре опубликовали, пользуясь тем, что к этому времени идеологический пресс был ослаблен.

Впрочем, несмотря на успех этой брошюры, больше Фима к философской тематике не обращался, всецело посвятив себя новой науке, в которой он стал признанным авторитетом, обильно цитируемым в диссертациях и монографиях.

Танин папа внезапно скончался, да и мама стала быстро сдавать. Тане пришлось взять на себя заботы и о ее здоровье. Она разрывалась между своим домом и домом мамы, хотя и тут, и там помощи от нее было мало.

В это тяжелое время Фиму и хватил первый инсульт.

Ставить его на ноги взялись две прежних жены – Женя и Зоя. Им давно уже нечего было делить, и, несмотря на разницу в характерах, а может быть, даже благодаря ей, они не то чтобы подружились, но сблизились общей заботой и общим своим несчастьем. Пожилые женщины, опытные и деловитые, они составили график дежурств и четко его выполняли, поочередно ходили за продуктами и готовили обед, вместе мыли отяжелевшего Фиму в ванне и проделывали предписанные врачами процедуры. Таня решительно не знала, как себя вести в этой ситуации. Она хотела было обидеться, но мудрые женщины втянули и ее в процесс ухода за Фимой, безапелляционно давали ей нехитрые поручения и даже оставляли и ей приготовленный на двоих ужин.

Когда Фима окончательно встал на ноги, Женя и Зоя перестали дежурить у его постели и общались с ним и друг с другом больше по телефону. Таня принципиально в разговоры с ними по телефону не вступала, и когда в трубке слышался голос одной из них, она немедленно передавала трубку Фиме.

На работе у Фимы тоже произошли перемены. Его подопечный, тот самый Ваня, который когда-то положил глаз на Таню, не только защитил кандидатскую диссертацию, довольно слабенькую, но прошедшую без сучка, без задоринки благодаря авторитету научного руководителя, стремительно написал и докторскую диссертацию, тоже слабенькую, но успешно проведенную по накатанной дороге. Новоиспеченный доктор наук, еще не став профессором, получил в своем институте кафедру, одним из преподавателей которой был Фима.

Здоровье Фимы все-таки оставалось неважным, вести лекционную нагрузку ему было трудно, и Иван освободил профессора от нее, переведя Фиму на полставки доцента – доктора наук. Такой подлости от своего ученика Фима не ожидал, но обращаться с протестом было некуда.

Доходы в семье значительно упали, хотя Таня и защитила кандидатскую диссертацию, написанную под руководством мужа, и стала в своем институте старшим преподавателем, а потом и доцентом. Приехавший из своего далека старый приятель Фимы, перед тем как придти к нему, купил бутылку коньяка и большой пакет апельсинов. Таня строго ему выговорила: «Валера, мы теперь живем очень скромно, и такие покупки, как ваша, нам теперь не по карману. Поэтому, пожалуйста, больше не делайте таких подарков, они могут быть восприняты Фимой как унижение». И угостила гостя специально испеченным к его приходу пирогом с черникой, подгоревшим с краю.

Оставаясь членом нескольких ученых советов. Фима непременно ездил на их заседания, особенно когда предупреждали, что его присутствие необходимо для кворума. Таня вызывала такси, осторожно сводила мужа по лестнице и усаживала в машину. Насчет обратной дороги она заранее созванивалась с кем-нибудь из знакомых членов ученого совета.

Юридическое общество отметило научные заслуги Фимы, присудив ему золотую медаль имени царского сановника, основателя общества. Получить такую медаль считалось большим почетом: за сто двадцать лет с момента ее учреждения она вручалась едва ли больше полусотни раз. Фима убрал тяжелый золотой диск с рельефным изображением основателя в письменный стол и показывал гостям, которых год от года становилось все меньше. Вытаскивать медаль из ящика стола было грустно: Фима взвешивал на ладони тяжелый металл, разглядывал золотые бакенбарды основателя, прогоняя от себя нагло влезавшую в голову мысль: «И это – всё? Это – то, чего ты столько лет добивался?». Что еще делать с медалью, он совершенно не знал. На грудь ее не повесишь – она предназначена для хранения в футляре, каждому встречному не станешь говорить: вот, мол, я – лауреат. Разве что при надобности можно заложить в ломбард, как он не раз закладывал оставшиеся от отца золотые часы «Павел Буре», когда нужно было выручить кого-нибудь из товарищей.

Второй инсульт застал Фиму врасплох. Не потому врасплох, что его не ожидаешь, а потому, что ему не могли теперь помочь его бывшие жены. Зоя несколько месяцев назад погибла, попав под трамвай. «Странно, – думал Фима, – как это можно угодить под трамвай? Ведь он ходит только по рельсам, а Зоя – человек осторожный, как она оказалась на рельсах?». Ему трудно было осознать, что у Зои в последние годы заметно ухудшился слух, а в бестолковые послеперестроечные годы дворники перестали, как бывало, сбивать лед с мостовой.

А Женя уехала в Америку, навестить дочь, которая давно перебралась туда. Жене мало что там нравилось, в особенности общество, в котором она вынуждена была вращаться, не зная английского языка и не имея много долларов. Ее, превосходного знатока русской речи, выворачивало наизнанку, когда она слышала помесь одесского базарного жаргона с идишем, обильно уснащенную исковерканными терминами американского обихода.

После относительного выздоровления Фима стал плохо слышать, он включал телевизор на полную громкость, не желая пользоваться специально купленными для него наушниками, которые лишали его свободы передвижения по комнате. Таня пыталась скрыть раздражение, по многу раз требуя отключить громкость и надеть наушники, а Фима давал волю эмоциям, бросал наушники на пол и кричал на Таню. Ему не нравилась приготовленная Таней пища, и он нередко вставал из-за обеденного стола, отодвинув от себя нетронутую тарелку. Все, что свойственно женщинам Таниного возраста, исчезло из ее жизни, и она со своим остреньким носом, стеклами очков без оправы и тоненьким голосом стала все больше  походить на старушку.

Фимину должность на кафедре Иван и вовсе сократил, возиться с больным стариком вовсе не входило в его намерения. Ваня стал еще более грузным, он добился принятия в члены нескольких общественных академий и теперь нацелился на звание члена-корреспондента Российской академии наук. В первый раз на выборах его прокатили, но Ваня не огорчался, он знал, что с первого раза редко кто проходит.

Фима обижался, что его стали редко посещать друзья. Таня не сказала ему, что самый близкий друг Иосиф уже несколько лет как умер. Как он и говорил, скорее в шутку, после смерти несколько его стихотворений были опубликованы в литературных журналах и были замечены ценителями. Его растрепа-дочь потеряла смысл жизни в России после того как вчерашний самиздат стал доступен всем без ограничений, и уехала в Израиль. Говорили, что она живет там на скромное социальное пособие, передачи российского телевидения не смотрит, безвылазно сидит в своей съемной квартире и только по четвергам отправляется с тележкой-каталкой на овощной рынок, который там называется «шук».

Изя получил все возможные регалии, выпестованный им театр он передал преемнику, но сумел, невзирая на возраст, не стать «памятником себе»: и занят и в разных жюри, и профессорствует в институте. Его часто показывают по телевизору.

Имя профессора Михайлова было присвоено научно-исследовательскому кораблю, но молодые «научники», не говоря уже о членах экипажа, плохо представляли себе, чем был знаменит этот профессор.

Но все это уже не имело никакого значения для Фимы. Он много спал и видел сумбурные сны: довоенное детство, Самуила Яковлевича Маршака, руководившего кружком юных писателей, в который ходил Фима, и уже послевоенное время, когда товарищ по этому кружку удержал его от попытки выброситься в окно с четвертого этажа, потому что не было сомнений в том, что вошедшие в подъезд люди в форме пришли, чтобы арестовать его. Странно, что совершенно непохожие друг на друга Женя и Зоя сливались в его снах в одно лицо. А когда он очень сильно храпел, его будила Таня, чтобы он не задохнулся.

Хоронило Фиму Юридическое общество. Народу на гражданскую панихиду пришло немного, впрочем, из института, в котором он работал, привели группу студентов. Иван на панихиду не пришел.