Проза Владимира Вейхмана
Главная | Регистрация | Вход
Пятница, 29.03.2024, 12:07
Меню сайта
!
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Там, среди шумного моря (продолжение 1)

VI 

Лето 1954 года в Архангельске выдалось неправдоподобно жарким. Нас, курсантов второго курса высшего арктического морского училища, направили на практику на ледокольный пароход «Леваневский». ледокольный пароход – это транспортное судно, которое за счет подкрепления корпуса, повышенной маневренности во льдах  и других качеств пригодно для самостоятельного плавания во льдах, в отличие от ледокола, назначением которого является проводка через лед других судов.

Пароход стоял под погрузкой в грузовом районе порта – на Бакарице. Руководитель практики, аспирант Владимир Яковлевич Ходырев[1], передал нас под начало помощника боцмана – подшкипера, которого все, и стар, и млад, называли «дядя Саша». Дядя Саша вручил кому шкрябку, кому котелок с краской и кисть, велел спуститься на закрепленные вдоль борта подвески, в просторечии называвшиеся беседками, и заняться традиционной матросской работой: оббивать ржавчину, замазывать образовавшиеся проплешины суриком, а затем покрывать борт равномерным тонким слоем черной масляной краски. Занятие, конечно, благородное, но так манила молочная теплота Северной Двины, что время от времени то один, то другой работник как бы нечаянно сваливался с беседки и блаженствовал в неспешных водах реки. Конечно, это было грубейшим нарушением техники безопасности, но дядя Саша не шибко поругивал нас; он и сам-то был не прочь искупаться, однако начальственное положение не позволяло.

Где-то там, далеко, на недосягаемой для практикантов высоте, был капитан с непривычной грузинской фамилией Качарава. Чувствовалось, однако, что он пользуется уважением в экипаже, хотя не раз мы слышали, как за глаза его называли «Черкес». За крутой характер, что ли?

Когда «Леваневский» отправился в рейс к загадочным берегам Земли Франца-Иосифа, мы, наконец, увидели капитана вблизи. Он обычно стоял в рулевой рубке на своем излюбленном месте – на правой стороне ходового мостика, правее машинного телеграфа, у открытой рамы лобового стекла, посасывая прямой мундштук традиционной капитанской трубки. В рубку он всегда приходил в обычном реглане чертовой кожи с меховым воротником, в видавшей виды капитанской фуражке. При подходе ко льдам поднимал к глазам большой бинокль и внимательно разглядывал горизонт. Было заметно, что правая рука его не очень хорошо слушается. Анатолий Алексеевич (так звали капитана) был немногословен, краткие команды рулевому отдавал спокойным негромким голосом. Разговоры вел, пожалуй, только с начальником радиостанции, который помогал ему настраивать новейшее по тому времени навигационное средство – радиолокатор. тогда радиолокатор был еще секретным прибором, и для пользования им нужно было иметь специальный допуск.

Капитан Анатолий Качарава

Я не помню, почему я отсутствовал на встрече капитана с практикантами, – наверное, стоял на вахте. Сейчас, спустя почти полвека, ничего не стоило бы схитрить, сказать, что я слышал всё из первых уст, – но это не так, нет, не слышал. И даже то, что мне рассказали мои товарищи, я пересказываю с максимальной осторожностью: ведь так легко добавить в услышанное тогда то, что я узнал уже много позже.

Капитан обратил внимание на картину, висевшую в его салоне. На ней было изображено тонущее судно, охваченное пламенем, и ведущий по нему артиллерийский огонь большой корабль с фашистским флагом. Капитан пояснил, что тонущее судно – это ледокольный пароход «Сибиряков», капитаном которого он тогда был, а большой корабль – немецкий линкор «Шеер». Тогда, в августе 1942-го, «Сибиряков» отправился в рейс с Диксона в понедельник. Как известно, все капитаны немного суеверны и избегают выхода в понедельник, изобретая всяческие причины, чтобы отойти от причала или сняться с якоря хоть в несколько минут первого в ночь на вторник. Но в военное время было не до суеверий.

В море «Сибирякову» встретился большой военный корабль. Сближаясь с «Сибиряковым» на большой скорости, линкор поднял фашистский флаг и потребовал остановиться немедленно. Линкору была нужна карта ледовой обстановки в проливе Вилькицкого и сведения о местонахождении каравана судов с ледоколом.

Качарава не выполнил требования фашистского корабля. Он приказал немедленно передать по радио на Диксон сообщение о встрече с неизвестным кораблем, повернуть к ближайшему острову, увеличив ход до максимально возможного, и дал команду открыть огонь из небольших орудий, которыми был вооружен ледокольный пароход. Линкор также открыл огонь из своих тяжелых орудий. Его снаряды накрыли «сибиряков», на судне было много убитых и раненых, начался пожар. Капитан приказал открыть кингстоны – затопить пароход, чтобы он не достался врагу. Тут на командном мостике разорвался вражеский снаряд, и капитан потерял сознание. Очнулся он только в лазарете немецкого корабля, раненный в живот и в руку (вот почему правая рука плохо его слушается!). Его спасли оставшиеся в живых сибиряковцы, которым удалось спустить на воду шлюпку, перенести в нее капитана и оставить погибающее судно. Но немцы задержали неуправляемую шлюпку и подняли девятнадцать моряков, находившихся в ней, на борт своего стального чудовища.

моряки договорились не открывать гитлеровцам должность Анатолия Качаравы. Они говорили, что капитан погиб, а этот раненый грузин – метеоролог с полярной станции. Под видом метеоролога Качарава находился в лагере для военнопленных, пока его подлинную должность не выдал радист. Это я точно запомнил: те, кто слушал капитана, говорили: «Он сказал, что его выдал радист». Е.М. Сузюмов  (Подвиг «А. Сибирякова», Воениздат, 1964) пишет, что Качараву выдал второй механик танкера «Донбасс» Вайбель. Как согласовать эти сведения – пока не знаю. После этого капитан попал в Штутгоф – лагерь смерти, из которого его освободило наступление Красной Армии.

После освобождения А.А. Качарава еще какое-то время оставался в Германии. Он был включен в состав комиссии, занимавшейся отысканием судов, которые в соответствии с решениями Потсдамской конференции должны быть переданы в счет репараций Советскому Союзу. Англичане не хотели отдавать немецкие суда, оказавшиеся в их зоне оккупации, прятали их в закутках портов, сообщая на запросы советской администрации, что не знают их местонахождения, и Анатолий Алексеевич занимался обследованием гаваней, причалов и пирсов, чтобы прямо пальцем указать на подлежащее передаче судно.

А за проявленное мужество в неравном бою с тяжелым крейсером противника капитан Качарава был награжден орденом Красного Знамени.

Когда был поднят со дна затонувший под вражескими бомбами возле кронштадта ледокольный пароход «Леваневский», однотипный с пароходом «Дежнев», его «старшим братом», о котором дальше еще пойдет речь в нашем рассказе, Качарава был назначен его капитаном.

Вот, собственно, и всё, что мы узнали о капитане с его слов. В экипаже говорили, что капитан был женат на замечательной грузинской актрисе, красавице, которая погибла в авиакатастрофе.

ходила еще байка о том, что покойная жена капитана была сестрой жены Лаврентия Берии. Якобы год назад, когда Берия был арестован, Качараве закрыли визу. Он, разъяренный, вышагивал по мостику от борта к борту, односложно матерился и повторял: «Ну какой я брат Берия?! Какой я брат Берия?»

Со временем мы поняли стиль капитанской работы А.А. Качаравы. Он, как правило, не вмешивался в работу своих помощников – судоводителей, доверяя им. А те, в свою очередь, старались оправдать доверие капитана.

Другой заметной чертой стиля работы капитана Качаравы была разумная осторожность. Хорошо зная капризный нрав Арктики, он, мастер выгрузок на необорудованное побережье, не лез на рожон, выбирал место якорной стоянки, может быть, не самое удобное для рейдовых грузовых операций, но зато такое, с которого можно быстро и безопасно уйти при штормовом ветре или при сплочении льда.

Говаривали, что капитан Качарава бывает резок и вспыльчив, и что лучше не попадать ему под горячую руку. Нам, практикантам, ни разу не случилось увидеть капитанский гнев, хотя бывали и непростые ситуации, когда нетрудно взорваться и заведомому флегматику.

 

VII 

Качарава был назначен капитаном ледокольного парохода «А. Сибиряков» поздней осенью 1941 года. До этого он был на «Сибирякове» старшим помощником капитана. Несмотря на молодость – 31 год – Анатолий Алексеевич был уже опытным судоводителем. Дальневосточное мореходное училище, переведенное в середине  50-х из Владивостока в Находку, числило А.А. Качараву выпускником Владивостокского рыбопромышленного техникума – предшественника училища. Анна Ивановна Щетинина, первая в мире женщина-капитан дальнего плавания, еще в 1933 или 1934 году принимала у А.А. Качаравы дела в должности старшего помощника капитана парохода «Орочон», принадлежавшего Акционерному камчатскому обществу. Качараве было тогда 23 или 24 года. Анна Щетинина, которая на четыре года старше него (разница в этом возрасте ощутимая), уважительно обращалась к нему -– «Анатолий Алексеевич».

Плавание во льдах было для него привычным, обыденным делом. Он читал морские льды, как читают открытую книгу, и каждый вид льда называл отдельным, подчас странным для непосвященных, названием: «сало», «шуга», «склянка», «нилас», «молодик». Для кого-то всякий лед был белым, а для него «белый лед» был вполне определенным, отличающимся от других видом льда. Он давно научился оценивать приближение к скоплениям льда по белесоватым отблескам на низких облаках, по уменьшению зыби при свежем продолжительном ветре или по появлению толчеи, которая образуется с наветренной кромки ледяных полей. Еще со времен плавания в дальневосточных морях он знал, что лед может быть не только врагом, но и спасителем: при ураганном ветре и сильном обледенении судна нельзя надежнее укрыться, чем спрятавшись за подветренной кромкой ледяного поля или даже войдя в лед.

Что же это был за пароход – «А. Сибиряков», командиром которого стал Качарава? семьдесят семь метров от носа до кормы - это ведь всего сто шагов по прямой. Правда, на судне по прямой не пройти, разве что по причалу вдоль борта отмерить.

Немолодой ледокольный пароход – 1909 года постройки – имел славную историю. В 1932 году именно этот небольшой, в сущности, пароход впервые в истории прошел Северный морской путь в одну навигацию. Правда, уже на подходе к Берингову проливу в тяжелых льдах сначала обломились все четыре лопасти гребного винта, а затем, когда моряки с огромным трудом заменили поломанные лопасти и судно получило ход, отломился конец гребного вала, окончательно лишив «Сибиряков» возможности движения. Помогли смекалка, да и фортуна: льды несколько разредило, и моряки подняли паруса, наскоро сшитые из брезентов. Под этими неказистыми парусами «Сибиряков» вышел на чистую воду.

Ледокольный пароход "А. Сибиряков"

В конце 1941 года ледокольный пароход «А. Сибиряков» был включен в состав ледокольного отряда Беломорской военной флотилии под названием «Лед-6». На нем был поднят военно-морской флаг, установлены два 76-мм орудия на корме и две 45-мм пушки в носовой части судна, а также несколько зенитных пулеметов. Для их обслуживания на судно была назначена военная команда из 32 краснофлотцев, возглавляемая младшим лейтенантом. Но, конечно, от переименования судна члены экипажа не стали военными моряками; они остались гражданскими людьми, привыкшими трудиться не на страх, а на совесть, четко и инициативно выполнять команды, как и положено настоящим морякам. А.А. Качарава, которого по привычке еще называли капитаном, стал теперь командиром корабля, и ему было присвоено скромное воинское звание старшего лейтенанта. В душе Анатолий Алексеевич рассматривал присвоение столь невысокого звания как несправедливость: ведь по должности капитана торгового судна ему полагалось по четыре «средних» золотых шеврона на каждом рукаве кителя, а по званию старшего лейтенанта – только по два шеврона.

Для эксплуатации Северного морского пути в условиях военного времени исключительно важное значение имело гидрометеорологическое обеспечение операций в Западном секторе Арктики. С этой целью было крайне необходимо не только поддерживать работу уже существующих полярных станций, сообщающих сведения о погоде, но и создавать новые станции.

«Сибиряков» должен был сначала подойти к самой северной точке Северной Земли, доставить туда четырех зимовщиков и все оборудование для строительства новой полярной станции - срубы двух домов, топливо и продовольствие. Если льды не позволят пробиться к намеченному месту, следовало высадить зимовщиков на остров Визе, что расположен в северной части Карского моря. Для сборки домов «Сибиряков» вез бригаду сезонных рабочих-строителей – 12 человек. Затем следовало пройти к острову Домашнему – небольшому низменному островку вблизи западных берегов Северной Земли, и произвести там смену зимовщиков полярной станции. Для этого на борту судна находилось четыре человека нового состава станции. Последним пунктом захода был назначен мыс Оловянный, где нужно было высадить четырех зимовщиков.

 

VIII 

Уголь, который кочегары «Сибирякова» забрасывали в топки его котлов, был невысокого качества, и над трубой парохода высоко поднимался и тянулся над морем шлейф грязно-серого дыма. Поэтому около полудня 25 сентября наблюдатели на «Шеере» обнаружили «Сибиряков» на большом расстоянии. Меендсен-Болькен назначил курс на сближение.

Сигнальщик «Сибирякова», который нес вахту в «вороньем гнезде» на фок-мачте, увидел на горизонте туманный силуэт большого военного корабля и немедленно доложил на мостик. «Никаких боевых кораблей в этом районе быть не должно», – почти механически вырабатывалось решение в голове Анатолия Качаравы. – «На Диксон – сообщение о появлении неизвестного корабля. Объявить боевую тревогу. Право руль, попытаться уйти к ближайшему острову, находящемуся в десятке-полутора миль, укрыться там на мелководье, недоступном для корабля с большой осадкой».

командир тут же набросал на бланке текст радиограммы: «В районе острова Белуха обнаружен корабль неизвестной национальности». «Передай открытым текстом», – приказал он радисту. Шаршавин, начальник полярной станции, добровольно вызвавшийся помогать радиооператорам, застучал ключом. «Следи за мной», – добавил он от себя.

Уже видно, что приближающийся корабль – крейсер или линкор с двумя трехорудийными башнями большого калибра. В дальномер можно различить расцветку флага: американский, звездно-полосатый. Радист снова передает на Диксон: «Гонится за нами. Следи, следи за мной».

Замигал прожектор; запрашивают на русском языке: «Сообщите состояние льда в проливе Вилькицкого».

«Запросите название, национальность» – отдает распоряжение Качарава.

 IX 

Сведения о том, что ответил тяжелый крейсер на вопрос «Сибирякова» о его названии и национальности, противоречивы, хотя они и получены от одних и тех же оставшихся в живых сибиряковцев. В некоторых публикациях сообщается, что крейсер ответил «Сисияма». Этот ответ вызвал недоумение: откуда взяться японскому кораблю в Карском море? И как увязать японское название с американским флагом?

Другие утверждают, что на запрос с «сибирякова» крейсер ответил «Тускалуза». Тяжелый крейсер США «Тускалуза» действительно участвовал в боевых операциях в Северной Атлантике. М. Шестериков («Полярный круг», № 5, 2000) пишет: «Редкий для Карского моря военный корабль представился американским тяжелым крейсером "Тускалуза”, интересовавшимся ледовой обстановкой в проливе Вилькицкого. Но маскарад не принес результатов – связавшийся с Диксоном "Сибиряков” получил ответ, что никаких американских кораблей в этом районе нет».

обмен сообщениями между «Шеером» и «Сибиряковым» происходил на русском языке по азбуке Морзе с помощью прожектора. Вот так выглядит по азбуке Морзе слово «сисияма»:

··· ·· ··· ·· ·−·− −− ·−

А вот так – слово «Тускалуза»:

− ··− ··· −·− ·− ·−·· ··− −−·· ·−

Неправда ли, ничего похожего? Так что перепутать эти два названия было невозможно.

А что, если переданные с «Шеера» сигналы имели совсем другой смысл? Заметим, что первое переданное с «Шеера» сообщение – это ответ на запрос: «Ваше название, национальность?» Предполагаю, что «Шеер» ответил: «Вас не понял», – а по азбуке Морзе это служебный сигнал, состоящий из серии точек. Затем он передал служебный сигнал «Вызов», приглашающий к переговорам, – серию чередующихся точек и тире. В итоге получается:

····· ····· ·− ·− ·− ·−

Такой «семафор» (так на флоте называется текст сообщения, передаваемого средствами сигнальной связи) отличается от знаков слова «Сисияма» единственной точкой вместо тире! А что касается интервалов между группами знаков, то их восприятие вполне могло носить субъективный характер: сигнальщик ожидал ответа на свой вопрос, вот он невольно и прочитал его как «Сисияма». То есть, скорее всего, немецкий рейдер сначала передал сигнал, который на «Сибирякове» был расшифрован как «Сисияма», а затем, при повторном запросе, просигналил «Тускалуза». Впрочем, это догадки, которые, скорее всего, не удастся ни подтвердить, ни опровергнуть.

 

X 

Качарава был зол. Он был зол на навязшую глупую песенку из кинофильма «Танкер "Дербент”»: «Сто шестнадцать оборотов, сто шестнадцать оборотов…» Он был зол на некачественный уголь, из-за которого, несмотря на то, что дымовая труба была раскалена, механики выжимали всего восемь с половиной узлов, в два-три раза меньше, чем та скорость, которую без натуги обеспечивали двигатели тяжелого крейсера. Качарава злился на себя: нужно было убедить начальство чуть-чуть переждать; что изменилось бы, если бы он вышел в рейс во вторник или в среду? Качарава был зол на судьбу: надо же было такому случиться, чтобы именно в этом рейсе на борту «Сибирякова» находился не только штатный экипаж с военной командой, которым совесть и устав велят принимать неравный бой, а еще и зимовщики, и строители-сезонники, которых и занять-то нечем в боевом столкновении… Но больше всего Качарава был зол на этого монстра, эту стальную гадину, которая заявилась сюда, чтобы сорвать выполнение рейсового задания, чтобы загубить и его старенький пароход, и доверенные ему, капитану, жизни ста трех человек, жизни не только мужиков, призванных по-мужски встречать опасность, но и молодой врачихи  Валентины, буфетчицы Наташи, пожилой зимовщицы тети Даши, уборщиц Анечки и Варечки.

А с крейсера одно за другим следуют требования: сообщить состояние льда в проливе Вилькицкого; сообщить, где караван; не пользоваться радио; застопорить ход…

Качарава мысленно обратился к своим ближайшим помощникам – старшему механику Николаю Бочурко, старпому Григорию Сулакову, комиссару Зелику Элимелаху, начальнику военной команды Семену Никифоренко… Тут же, рядом, находятся и начальники, вышедшие в рейс на «Сибирякове» для проверки несения боевой службы: флагманский артиллерист Медведев, старший батальонный комиссар Вайнер… Но нет, нет, он один, он, командир корабля принимает на себя полную ответственность за свое решение. Есть ценности подороже жизни. Караван должен быть спасен любой ценой. Никаких сведений немцам.

У Качаравы не возникло мысли о том, что он, в сущности, делает сейчас выбор между жизнью и смертью. Сохранить жизнь – это так легко, просто поставить рукоятку машинного телеграфа на «Стоп», одно-единственное движение руки. Пусть в плену, в рабстве, но жизнь.

 

Капитан выругался крепким морским ругательством, смысл которого  был – «Не дождешься!»

Наконец, командиру крейсера надоел не достигший цели маскарад. Спущен американский флаг, вверх ползет фашистский флаг с черно-белым крестом через все красное полотнище, с белым кругом посредине и жирной черной паучьей свастикой в нем. Во всех встречах «Шеера» с торговыми судами этот аргумент безотказно срабатывал. Но это нелепый русский пароход, отчаянно дымя, продолжает двигаться в сторону острова, в эфире вызывающе звучит морзянка его радиопередатчика, и, судя по развороту его маленьких пушек, он готовится к стрельбе!

«Дать предупредительный выстрел!» – командует Меендсен-Болькен.

Всю свою ненависть, всю решимость не уступать врагу ни на иоту вложил капитан Качарава в короткую команду.

«Огонь!» – повторил команду Никифоренко. Шаршавин заметил время: 13 часов 47 минут.

Снаряды легли с большим недолетом. Еще залп – и снова недолет. Артиллеристы «Шеера» были удачливее. Первым залпом их тяжелых орудий срезана мачта, вторым – разбиты кормовые орудия и уничтожен их расчет. Разбиты бочки с бензином, которыми заставлена палуба впереди средней надстройки, горящий бензин разливается от борта до борта. Старший помощник пробился сквозь огонь на носовую часть судна и зажег дымовую шашку, но тут же был сражен очередным снарядом. Пробит борт, остановилась машина… Немецкий тяжелый крейсер перешел на обстрел шрапнелью, наносящей наибольший урон живой силе. старший механик Николай Бочурко, прекрасный моряк и просто красивый человек, выполняет последний приказ командира – открывает кингстоны, чтобы ничто не досталось врагу. Он не поднялся наверх из заливаемого водой машинного отделения…

Шаршавин передал на Диксон: «Горим, прощайте…» и по привычке заметил время – 13 часов 55 минут. Тут же прогремел взрыв, разру­шивший передатчик. Неужели всё произошедшее с момента первого залпа уложилось в восемь минут?

 Старший механик Николай Бочурко и комиссар Зелик Элимелах

XI

 

Комиссар «Сибирякова» Элимелах был на год младше командира. Он был сыном гомель­ского сапожника, и иногда мог пошутить: «Как Лазарь Моисеевич…, и не только…» Впрочем, такая шутка была, конечно, весьма рискованна, а когда близкие друзья по Комвузу имени Свердлова стали безвестно исчезать, шутку пришлось исключить из обихода. Еще в армии на действительной он стал комсомольским активистом, и неспроста ему доверили работу в московских райкомах. Его вечная добрая улыбка и незатейливый юмор оградили его от обвинений в участии в разных оппозициях, но все-таки после ареста Косарева и других лично ему известных комсомольских руководителей пришлось поволноваться. Поэтому, когда ему предложили работу в Николаеве, в школе морских летчиков, он с радостью согласился и оставил Москву. Там, в николаеве, было интересно работать, но все же не очень хорошо быть комиссаром летающих людей, оставаясь на земле. В Николаеве строились мощные линейные ледоколы, сразу понравившиеся Элимелаху. Зелик добился направления в Арктику и был назначен политработником на флагманский корабль ледокольного флота - «И. Сталин», откуда уже позже был переведен на «Сибиряков».

По укоренившейся на торговом флоте традиции командиров называли на судне не по должности и званию, а по имени-отчеству, однако к комиссару «Сибирякова», который имел звание батальонного комиссара – самое высокое в экипаже, мало кто обращался «Зелик Абрамович». Все называли его редкостным, но так шедшим ему, похожим на ласковую кличку именем «Зелик».

 

Невысокого роста, плотный, черноволосый, Элимелах казался противоположностью вышедшего в рейс на «Сибирякове» старшего по должности политработника Абеля Вайнера – заместителя комиссара ледокольного отряда в звании старшего батальонного комиссара. Вайнер, высокий, рыжеволосый, худой, был человеком «сухопутным»; до войны он возглавлял политотдел МТС в одном из сельскохозяйственных районов. Ему очень хотелось самому побывать в полярном рейсе, и когда Зелик намекнул ему, что можно сходить в море на «Сибирякове», рейс которого обещает быть несложным, едва ли ни прогулочным, он с легким сердцем оформил командировку для проверки постановки партийно-политической работы на судне. В потрепанный портфель, кроме инструкций политуправления и смены белья, вошло три бутылки питьевого спирта. Сам Вайнер ни спирта, ни водки не пил, но знал, что Зелик не прочь вечерком за компанию опрокинуть стопочку-другую разведенного, по арктическому обычаю, по широте места.

 

Удивительно, что Зелик, неторопливый, раздумчивый, всегда находил общий язык с взрывным, обидчивым Качаравой. Капитан знал: Зелику скажи – Зелик сделает. Вот почему, как только начался обстрел, Качарава послал комиссара туда, где было всего тяжелее – к боцману Павловскому, в аварийную партию. Элимелах провел рукой по пуговицам ватника, хотел что-то сказать, но горло у него перехватило, он только как-то особенно пристально посмотрел на капитана, словно хотел запечатлеть его в памяти, махнул рукой и загремел сапогами по железным ступенькам трапа.

 

От прямых попаданий тяжелых снарядов «Шеера» разметало бревна перевозимых на палубе срубов, разбило шлюпки. Зелик успел отметить прямое попадание в район кают-компании: там развернут пост оказания помощи раненым, там женщины… Разрыв на мостике… Как капитан? Кто-то кажется, третий помощник, кричит с крыла мостика: «Зелик, капитан убит, принимай командование!» Командование? Кем? Батарея на корме разбита, между средней надстройкой и баком – ухая, взрываются бочки с бензином. Надо спасать людей. Надо спасать людей. «Где Вайнер?» – беспокоится Элимелах о своем госте-начальнике. «Вайнер убит! Стармех открыл кингстоны!» – это снова третий помощник. «Оставить судно!» – кричит Элимелах. Несколько мужиков-сезонников боязливо жмутся к фальшборту. «Прыгайте! Прыгайте в воду! А-а, мать вашу!..» – Зелик стянул сапоги, скинул ватник. – «В воду! Прыгайте в воду! Плывите к острову!» «…Личным примером…» – вспомнил он слова какой-то инструкции. И еще: «Сколько человек может продержаться в ледяной воде? Кажется, минут десять-пятнадцать. Эх!»

 

«Ребята, пошли!» – Зелик перевалился через планширь, секунду помедлил, глубоко вдохнул и оттолкнулся от борта. Вода обожгла, мгновенно словно стянуло кожу. Зелик поплыл саженками в сторону острова. Он видел, что его примеру последовали и другие.

Последнее, что увидел Зелик Элимелах – «Сибиряков» уходил носом в воду, заваливаясь на левый борт…

 

XII

 

Диксон запомнился мне круглосуточной солнечной погодой, мягким теплом – даже не верилось, что это Арктика. я стою на вахте у трапа, в своем форменном курсантском бушлатике и в совсем уж не форменной военно-морской фуражке с вынутой пружиной и «крабом» без звездочки. Владимир Яковлевич, руководитель практики, неодобрительно относится к моей самодеятельности, но ему понятно мое желание выглядеть постарше и посамостоятельнее.

Разглядываю окрестности. Арктический порт Диксон и одноименный поселок расположены на материковом берегу полуострова Таймыр. Нешироким проливом от него отделен остров Диксон, на котором находятся радиоцентр и полярная станция. Наш «Леваневский» стоит на якоре на внутреннем рейде, в бухте, которая опять-таки носит название «бухта Диксон». Она вдается в восточный берег острова, образующий здесь подковообразный изгиб, и открыта в сторону порта.

у борта судна в воде время от времени важно проплывают северные дельфины – белухи. К югу, в Енисейском заливе, не спеша идет заданным курсом пара тральщиков, ликвидируя остатки сохранившейся со времен войны минной опасности. На рейде дремлют суда, ожидающие выхода в рейс. Когда, наконец, одно из судов снимается с якоря и отправляется в арктическое плавание, оно прощается с каждым из остающихся протяжным гудком, и в ответ ему раздаются такие же протяжные гудки: «До свидания», «Счастливого плавания». А потом суда подают еще по одному короткому гудку: «Я понял тебя, спасибо, удачи тебе!». почему

Вход на сайт
Поиск
Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Copyright MyCorp © 2024
    Сайт создан в системе uCoz