| Держи на норд
Гидрография – наука, занимающаяся исследованием и описанием океанов и морей, их формы, размеров, характера берегов, глубин, рельефа и грунтов дна с целью обеспечения безопасности плавания, разработки природных ресурсов и создания благоприятных навигационных условий для судоходства.
в приемную начальника училища я зашел по своим аспирантским делам. Вошедшая следом немолодая, но по-прежнему красивая женщина заговорила со мною: «Извините, я вот по какому делу. Мой муж учился в Гидрографическом институте. Его в 38-м арестовали. я запрос послала в прокуратуру. Мне пришел ответ, что его уголовное дело прекращено "за отсутствием состава преступления”. Я слышала, что мне положена компенсация за погибшего мужа – его стипендия за два месяца. А недавно я встретила Виктора, друга Николая – они вместе в Арктике зимовали. Виктор посоветовал обратиться сюда, он сказал, что ваше училище – правопреемник Гидрографического института. Как вы думаете, примет меня начальник училища?»
Начальника училища на месте не было, в ожидании его прихода мы присели, утонув в глубоких кожаных креслах. Я осторожно спросил: «А что случилось с вашим мужем?»
«Ой, это длинная история.… Мы с Николаем познакомились еще в 36-м, а через год, перед его уходом на производственную практику, поженились. Друзья у него были – один к одному. В нашей комнатенке собирались, всегда песню свою любимую орали:
"Терпи немного, держи на норд,
Трудна дорога, но виден порт.
Ты будешь первым, не сядь на мель,
Чем крепче нервы, тем ближе цель!”
Вот такие они были, полярные гидрографы.
я работала тогда чертежницей в Гидрографическом управлении Главсевморпути. Николай ушел на практику на ледокольном пароходе "Седов”. Их там, из Гидрографического института, было двадцать два студента – кто после третьего, кто после четвертого курса. Командовал экспедицией сам Орловский, Петр Владимирович, начальник нашего управления. Полярник был, как говорили, от Бога – столько островов открыл, столько экспедиций организовал. А в этот раз на "Седове” пошли искать Землю Санникова, – слышали, наверное, о ней академик Обручев еще книжку написал, – фантазия, конечно. Сначала обследовали пролив между Новосибирскими островами. за это даже благодарность получили, и от Отто Юльевича Шмидта, и от наркома Ворошилова. А Землю Санникова так до сих пор и не нашли, хоть "Седов” и дрейфовал в тех местах.
Коля мой, когда на гидрографа учиться пошел, толком-то и не представлял, что это за профессия такая – гидрография. Мода, конечно, тогда была на полярников, – "Сибиряков” там, "Челюскин”, а вскоре и кино это появилось – "Семеро смелых”. Но по-настоящему-то он стал понимать, что такое гидрография, когда у них стал преподавать мой начальник сектора. И студенты в институте, и мы на работе его уважали – и за огромный опыт, и за то, что на любой вопрос мог ответить. Четыре языка знал, даже японский. А какой деликатный был человек! вам, наверно, не приходилось слышать эту фамилию – Гернет, Евгений Сергеевич?»
 Ну, фамилию-то эту мне как раз приходилось слышать, и не однажды. У Паустовского даже повесть есть – «Теория капитана Гернета». автор, помнится, там рассказывал о гипотезе, которая ставила с головы на ноги тогдашние представления о том, как полярные ледники – «ледяные лишаи земли» – влияют на эволюцию климата. Тогда эта гипотеза очень заинтересовала Горького. А сейчас, кажется, она стала общепризнанной.
Еще фамилию Гернета мне называл мой научный руководитель, в прошлом – один из тех двадцати двух студентов. Оказывается, известные каждому судоводителю таблицы, с помощью которых проще всего вычисляется широта места корабля по высоте Солнца над горизонтом, измеренной не точно в полдень, а немножко раньше или немножко позже этого момента, предложил именно Гернет в 1934 году. Таблицы оказались настолько удобными, что ими пользуются уже много лет.
А еще имя Гернета встретилось мне в недавно вышедшем томе «Курса кораблевождения», где излагалась теория предложенной им картографической проекции. Меркаторские карты, почти четыре столетия используемые для решения задач кораблевождения, непригодны при плавания в высоких широтах, а для районов вблизи географического полюса их построить вообще невозможно. Гернет предложил оригинальное решение: он полюс картографической сетки поместил на экваторе, а экватор провел через географический полюс. Такая «поставленная на попа» проекция оказалась очень удобной для плавания и полетов в приполюсных районах; картами Гернета пользовались и папанинцы на дрейфующей льдине, и экипаж самолета Чкалова при полете через северный полюс в Америку.
«А как получилось, что сразу три ледокольных парохода зазимовали во льдах восточной Арктики? – поинтересовался я. – об этом в книгах как-то глухо написано, без подробностей».
«Ну, мы-то в Гидрографическом управлении все узнавали из первых рук. в 37-м году обстановка на Севморпути была ужас как тяжелая, такого похолодания никто и предвидеть не мог. ледоколы не справлялись, сами то и дело во льду застревали. "Красин” – самый мощный ледокол в том районе – весь уголь израсходовал и сам ждал помощи. Три парохода зазимовали на Земле Франца-Иосифа. У Диксона недвижимо стояло несколько лесовозов. Целый караван судов вместе с ледорезом "Литке” застрял у пролива Вилькицкого. Еще один караван дрейфовал в море Лаптевых. "малыгин” и "Садко”, ледокольные пароходы, им из Москвы команды подавали: то идти на восток, то идти на запад, то доставить груз на полярную станцию, то суда выручать из ледового плена – сплошная бестолковщина! вообще-то они направлялись тоже на поиски Земли Санникова. на "Садко”, кроме того, измеряли глубины и вели гидрологические работы в море Лаптевых. оно тогда было совсем необследованное. я как раз его карту вычерчивала. Какая это была карта, сплошное белое пятно! А в октябре в северной части моря Лаптевых все три парохода – "Седов”, и вместе с ним "Садко” и "Малыгин” – наглухо зажало льдами. Положение сложилось тяжелейшее. Ледоколов, чтобы к ним пробиться, не было, и три корабля остались на зимовку. Тогда и слово это прозвучало – "вредительство”. во всем обвинили гидрографов: неверные карты составляли, ледовые прогнозы давали неправильные, ледовую разведку не обеспечили. А чем ее было обеспечить, если все силы полярной авиации были брошены на поиски пропавшего самолета Леваневского? Суда выходили из портов с опозданием, ледокольный флот был рассредоточен – при чем тут гидрографы?! Первым Орловского с должности сняли, когда еще ледовый дрейф не начался – это, значит, в середине октября 37-го. На кораблях этому приказу не поверили, решили – радисты что-то напутали. Так и оставался Орловский начальником экспедиции, пока не прибыл на Большую землю!
запасы продовольствия на "Малыгине” и "Седове” перед выходом в рейс были сделаны только на летнюю навигацию. хорошо еще, что на "садко” был трехгодичный запас, но и его на всех ненадолго бы хватило. котлы на всех судах были погашены – экономили остатки угля. Николай рассказывал, что жилые помещения отапливались самодельными "буржуйками”, переборки покрылись коркой льда. керосиновые лампы чадили и отравляли воздух. банный день проводился раз в месяц – да и то, разве можно было назвать это баней!
На трех зазимовавших судах оставалось более двухсот человек, куда больше, чем нужно было во время ледового дрейфа. Как во времена челюскинского лагеря на льдине, надежда была на авиацию. Николай мне говорил, что он всегда верил, что их спасут, даже если корабли раздавит льдом, как раздавило "Челюскин”.
Все силы были брошены на строительство ледового аэродрома, но подвижка льдов то и дело уничтожала все, что было сделано накануне».
Чтобы у студентов не пропал учебный год, на «Седове» был открыт «плавучий филиал» Гидрографического института. «Там были хорошие преподаватели. Может быть, вы слышали эти фамилии – жонголович, Евгенов?» – спросила меня женщина.
Еще бы мне не слышать! Профессор Жонголович уже много лет возглавляет Институт теоретической астрономии, на каждом морском судне имеется астрономический ежегодник, составлением и изданием которого он руководит год из года.
А профессор Евгенов еще молодым офицером-гидрографом участвовал в экспедиции, которая сделала крупнейшее географическое открытие двадцатого века – обнаружила архипелаг Северная Земля. А в каких только уголках Арктики Евгенов не проводил гидрографические работы – Карские экспедиции, обследование устья реки Лена, Новой Земли, Восточно-Сибирского моря – всего не перечесть!
«Николай рассказывал, – продолжила собеседница, – как у них в кубрике спор зашел насчет «Челюскина». А его будто кто за язык потянул – возьми да и скажи: никакой это не героизм, а безграмотная авантюра – непригодный к ледовому плаванию пароход отправили на верную гибель. А Виктор, лучший его друг, его поддержал. один там нашелся, говорит: "Это что же вы повторяете вражескую пропаганду? Товарищ Сталин лично назвал челюскинцев героями, а, по-вашему, выходит, их героическая борьба со стихией – это авантюра, да еще безграмотная? А ну, – говорит, – посмотрим, что ты скажешь на комсомольском собрании!” И вот там, на 73-м градусе широты, откуда до северного полюса – рукой подать, собрали, значит, комсомольское собрание и Николая за антисоветские речи хотели из комсомола исключить, но ребята не поддержали, тогда ему и Виктору записали по выговору, с предупреждением.
Когда ледовый аэродром построили – это в первых числах апреля было – Виктор Коле говорит: "Давай останемся, не полетим на большую землю – там нас как врагов народа заберут и посадят, а тут перезимуем еще год. А там, глядишь, все и позабудется. Тем более что наши выговора силы не имеют – их райком не утвердил. А тут какой райком, одни белые медведи”. Николай говорит ему: "Как же так, как я Аню брошу (меня Аней зовут, Анной Сергеевной). Если не вернусь, ей еще хуже будет, а возвращусь, глядишь, и пронесет. Не может быть, чтобы за правду сажали. Вон, сам капитан Воронин говорил, что «Челюскин» был не приспособлен к плаванию во льдах”. А Виктор ему сказал: "У капитана Воронина на плечах своя голова, а у меня своя. Как знаешь, Коля, я попробую остаться”».
«Виктор – это Буйницкий?» – догадался я. О его странной судьбе я был уже наслышан. Кто-то мне говорил, что Буйницкий был уверен, что на Большой земле его арестуют. Поэтому, когда готовился к вылету последний самолет, он, несмотря на строжайший приказ отправляться на посадку, спрятался за торосами и терпеливо ждал, когда самолет поднимется в воздух. Только после этого, совсем промерзший, он явился на пароход «Г. Седов», и только что назначенному капитаном Косте Бадигину ничего не оставалось, как включить его в состав своего малочисленного экипажа в качестве руководителя научной группы. из института его за отказ возвратиться исключили, и теперь-то, конечно, при возвращении его арест был неизбежен. А в конце августа ледокол «Ермак» пробился к застрявшим во льдах пароходам и вывел «Садко» и «Малыгина». «Седов» остался во льдах; у него был поврежден руль настолько серьезно, что он не мог двигаться даже на буксире. Буйницкого пришлось поневоле оставить на «Г. Седове», потому что, кроме него, выполнять комплекс научных наблюдений в беспримерном ледовом дрейфе больше было некому. Отчисленный из института студент, как и все «седовцы», получил звание Героя Советского Союза и быстро пошел в гору, став директором Арктического научно-исследовательского института. Виктор – он теперь виктор Харлампиевич, кафедрой заведует в университете.
Женщина замолчала, какая-то гневная сосредоточенность отразилась на ее лице. Я не решался прервать возникшую тяжелую паузу. А она, словно стряхнув груз воспоминаний, обратилась к флаг-секретарю начальника училища: «Можно, я закурю?» Кира Владимировна, невольный свидетель нашего разговора, торопливо ответила: «Курите, пожалуйста!» и пододвинула пепельницу.
Анна Сергеевна нервно прикурила длинную сигарету «Стюардесс» и, неумело попыхивая ею, продолжила прерванный рассказ, который теперь слушали мы уже вдвоем, вместе с Кирой.
«На трех самолетах на материк вывезли 184 человека. Когда руководители экспедиции – человек десять – прибыли в Красноярск, там уже столы накрыли на сотню персон. Еще бы, вернулись герои-полярники. Но тут из Москвы пришло указание – никаких торжеств. на банкет, кроме летчиков, пришло только несколько мелких чиновников, назначенных по разнарядке. Рассказывали, что этот "праздник” скорее напоминал поминки. А сразу по приезду в Ленинград – помнится, 21 мая того, 38-го года – еще на вокзале, Орловский был арестован. Через неделю арестовали Евгенова.
А у нас, в Гидрографическом управлении, аресты и увольнения начались еще раньше. И никто не знал – за что, только то и дело шепотом повторялось это слово: "вредительство”. Арестовали 13 человек, а человек двести с лишним уволили. И меня, простую чертежницу, уволили тоже, ничего не объяснив. Но я была счастлива, что вернулся Коля. Мы с ним как будто бы снова проживали медовый месяц.
А пришли за ним рано утром, мы при них и одевались. Коля собрался быстро, ничего не спрашивал у пришедших, только стал бледным-бледным, как ватманская бумага, на которой оригиналы карт вычерчивают. я его раньше никогда таким не видела. На прощанье он сказал: "Не бойся, я ни в чем не виноват, там разберутся”. И еще добавил: "Свяжись с Лидией ивановной, поддержи ее”».
«А кто такая Лидия ивановна?»
«Лидия Ивановна – жена Гернета, Евгения Сергеевича. его самого арестовали как раз первого мая».
наша собеседница вдавила в пепельницу недокуренную сигарету. «Они поженились еще на первой мировой. Красавицей она была, не зря Евгений Сергеевич на нее глаз положил. Встретились они в Батуме, Гернету тогда отпуск дали для поправки здоровья. Лидия Ивановна была актрисой театра Корша, который гастролировал на Кавказе. Вот там они познакомились. И тут же он ей руку и сердце предложил. А жизнь у них сложилась непростая, ой, какая непростая. Всё с места на место переезжали. Евгений Сергеевич то в Новороссийске служил, то в Царицыне, то в Таганроге, да дома-то редко бывал – всё на кораблях. во Владивостоке работал в Совторгфлоте, был капитаном большого парохода «Индигирка». Он на Камчатку, он на Чукотку, а она дома его дожидается. В Китай была секретная командировка, там и семья была вместе с ним, как и затем в Японии, где он служил в советском торгпредстве. Там и издал на собственные денежки «Ледяные лишаи», свою знаменитую книгу. А в Ленинграде свое жилье получили только в 35-м году, так ведь он что ни год, собирает чемодан и – с экспедицией в Арктику… Без моря, без Арктики жизнь себе не представлял. такие они, полярные гидрографы!
Лидия Ивановна давно театр оставила, зарабатывала, печатая на машинке – зарплата у Евгения Сергеевича в Главсевморпути была небольшая, а в семье росли две дочери: старшая – Ирина и младшая – Галина. А при аресте Евгения сергеевича пишущую машинку забрали, осталась Лидия Ивановна без заработка. И с жильем «уплотнили» – из трех комнат оставили одну. Полюбила я ее, до войны-то часто у нее бывала. Мы вместе думали-гадали, увидим ли еще когда и ее Евгения Сергеевича, и моего николая. Никакой вины за ними мы не знали, впрочем, в те времена никто о вине не говорил. Одни говорили: «Органы не ошибаются», другие: «Лес рубят – щепки летят». Боже мой, это Евгений Сергеевич-то – щепка! Да он еще на той, на японской, за беспримерную храбрость четыре ордена заслужил! Это он дважды прорывался на миноносце из Порт-Артура через кольцо блокады и возвращался обратно! Это он на парусной джонке проскользнул мимо японских крейсеров и доставил во Владивосток секретное донесение! Лидия Ивановна мне рассказывала, что ему поручили привести один пароход на Филиппины, а у того все лопасти винта отвалились. он 82 дня на этом пароходе болтался по волнам, а все-таки до порта дошел. Так мало того, после какого-никакого ремонта он на этом пароходе, который в хорошую погоду едва давал три узла, дошел до Сайгона! А потом пробирался в Россию через Китай и Монголию, к месту службы, во Владивосток.
А пятым орденом был награжден за подвиги на первой мировой, когда командовал кораблем на Черном море. больше всего Евгений Сергеевич дорожил другой наградой – серебряным портсигаром. Его матросы подарили, собрав по копеечке. этот портсигар с гравировкой: "Командиру – человеку” я не раз видела у него на столе, когда заходила в его кабинет.
Вы слышали, конечно, пьеса такая была – «Гибель эскадры»? Не мне судить, что там правда, а что вымысел, но только одно скажу: в ней нет даже упоминания о том, что четырнадцать миноносцев черноморской эскадры и десять быстроходных катеров-истребителей вышли из Севастополя 29 апреля 1918 года под командованием капитана 2-го ранга Евгения Гернета. А после потопления эскадры Гернет на железнодорожных платформах доставил в Царицын восемь катеров-истребителей, и ему было поручено создать Военно-Волжскую флотилию, потом он командовал Азовской флотилией. настоящее "вредительство” – это когда сажали таких людей, как он, как мой Николай. А в чем еще его могли обвинить? В том, что его брат Сергей, такой же, как он, морской офицер, служил в белой армии? Или что на должность начальника дивизиона сторожевых катеров в Шлиссельбурге его рекомендовал товарищ по морскому кадетскому корпусу и по службе в Порт-Артуре адмирал Альтфатер, занимавший тогда высокую должность в Реввоенсовете у Троцкого? Или – тог
| |
