«...Я в Поэзии участвовал...»

Ученые немало лет

Гадают за закрытой дверью,

Как обнаружить этот след,

Чтоб лодку выследить, как зверя.

Александр Городницкий

Леве Хитрову нравилось изображать из себя профессионального репортера. Этот двадцатитрехлетний молодой человек со взъерошенной шевелюрой и в клетчатой ковбойке с закатанными рукавами едва ли не с первого дня плавания взял на себя роль добровольного корреспондента судовой радиогазеты. С блестящим микрофоном в руках он, казалось, был вездесущ, и мог «разговорить» любого, даже самого замкнутого в себе собеседника. В своих репортажах и интервью Лев умел раскрыть малоизвестные стороны биографий участников антарктической экспедиции. У сурового с виду капитана Янцелевича он вызнал, что тот в годы войны партизанил на Украине и был командиром диверсионного отряда. Немалого труда стоило выжать из неразговорчивого боцмана Гайнутдинова хоть несколько слов о том, за что он получил свой боевой орден. Оказывается, в августе 1941 года, в жуткие дни перехода судов из Таллина в Кронштадт, он был одним из тех, кто под разрывами бомб спас обреченный на верную гибель пароход. А доктор географических наук Пелевин был заслуженным мастером спорта по альпинизму и руководил тренировками будущих горновосходителей, которые, к изумлению зевак, вскарабкивались на полубак по вертикальной судовой переборке.

Редактор радиогазеты, собкор «Правды» Введенский разрешал Леве записывать подготовленные репортажи на громоздкий магнитофон, стоявший в трансляционной рубке. Я с любопытством наблюдал, как уверенно Лев обращался с этим чудищем техники середины двадцатого века, как смело нажимал кнопки и крутил рукоятки, употребляя незнакомое мне слово «микшировать».

Когда подходило время передачи радиогазеты по судовой трансляции, замирал, казалось бы, весь экипаж, кроме вахты. Даже завзятые доминошники откладывали костяшки, обычно с грохотом врубаемые в столешницу. Репортажи и интервью, подготовленные Львом, внимательно слушали и те, о ком рассказывалось, и те, кто мог ожидать, что станет героем следующей передачи, и все прочие, хоть немножко любознательные. На первых порах случались и казусы. Хитров проинтервьюировал будущего начальника внутриконтинентальной станции Советская, в передаче несколько раз назвав его начальником станции Восток. Тот, должно быть, обиделся, и Введенский устроил выволочку своему помощнику. Хитров пообещал внимательнее относиться к текстам своих репортажей, и в дальнейшем редактор радиогазеты проникся к нему полным доверием и поручил ему целиком самостоятельно выпустить праздничный новогодний номер.

Первый айсберг попался нам по пути сразу после встречи нового года. Правда, был он весь какой-то словно обглоданный волнами, неказистый и невзрачный. Только потом, когда мы вошли в неистовые пятидесятые широты южного полушария, стали встречаться громады многокилометровой протяженности, пока они не сменились сплошным льдом, пробиться через который было не по силам не предназначенной для этого «Кооперации». Нам навстречу вышел мощный ледокольный дизель-электроход «Обь». «Кооператив», как мы любовно называли обжитый нами теплоход, с трудом поспевал за ним по проложенному во льду каналу.

А у берега Антарктиды участники морской части экспедиции перешли на «Обь», которая направилась для проведения комплекса исследований в Южном океане. В геофизическом отряде экспедиции Лев был единственным радиохимиком и выполнял исследования совершенно самостоятельно. Что это за наука такая – радиохимия, я совершенно не представлял. Лева объяснил мне, что ее название связано с химическим элементом радием; она изучает химию радиоактивных веществ, их изотопный состав и законы их физико-химического поведения. А ее подразделение – радиогеохимия – исследует закономерности их распространения, распределения и миграции. «Находящийся в воде природный радиоактивный изотоп калия создает естественный фон, не опасный для живых организмов, – объяснял Лева. – А вот при атомных взрывах возникают наиболее опасные продукты – относительно долго живущие радиоактивные изотопы стронция и цезия, которые погружаются на глубину, захватываются растительными и животными организмами, накапливаются в морских отложениях. Представляешь, где-нибудь на атолле посредине Тихого океана шандарахнет, а морские течения и воздушные потоки разносят эту заразу по всему миру».

Как там Лева преуспел в своей науке, я мало понимал, хотя и захаживал в его лабораторию, спрятанную в чреве корабля, и с любопытством непосвященного глядел на загадочное подмигивание лампочек на его приборах. А Лев смотрел на свои лампочки влюбленными глазами, их язык был ему понятен так же, как опытному телеграфисту знаки азбуки Морзе.

Нас сблизили случайно затеянные разговоры о поэзии, и эта тема присутствовала в наших беседах в продолжение всего рейса – и среди антарктических льдов, и в тропическом зное. у нас обнаружились общие вкусы и пристрастия. Из современных русских поэтов в особенности отмечали Евгения Винокурова, у которого высокая поэзия начиналась с простого, обыденно-земного:

Мы из столбов и толстых перекладин

За складом оборудовали зал.

Там Гамлета играл ефрейтор Дядин

И в муках руки кверху простирал.

Удивление вызвало у нас попавшее на «Обь» стихотворение Юнны Мориц:

Послушай, птах! Возьми меня с собой.

Я буду крепко за крыло держаться,

Я буду насмерть с коршуном сражаться,

Как ты, у всей земли над головой.

Не думай, птах! Возьми меня с собой.

Своих стихотворений Лева ни разу мне не читал, хотя как-то упомянул, что страдал стихотворчеством, особенно перед окончанием школы с золотой медалью, и на первом курсе университета. Но потом, оставаясь неизменным любителем поэзии, отложил свои прежние сочинения, признав их не очень удачными, а желание уловить рифму за хвост сменилось другими увлечениями: студенческое научное общество, художественная самодеятельность, лидерство во всех общественных мероприятиях.

На «Оби» Лев включился в выпуск судовой радиогазеты все с тем же энтузиазмом, что и на «Кооперации», и постепенно подготовка материалов для очередных передач практически полностью перешла в его руки, к немалому удовольствию других членов редколлегии. Ему удалось уговорить капитана судна выступить с профессионально точным рассказом о том, что в течение десятков лет одинокий остров Буве в антарктических широтах «кочевал» на навигационных картах из одного океана в другой, пока, наконец, его координаты были более-менее точно определены. Под величественные звуки первого концерта для фортепьяно с оркестром Чайковского шел рассказ об открытии шестого материка экспедицией Беллинсгаузена и Лазарева. первый помощник капитана рассказывал о странах, вблизи которых проходил маршрут, и портах, которые предстояло посетить. руководители научных отрядов говорили о задачах, которые удалось решить в рейсе. ежедневно синоптик сообщал очередной прогноз погоды, а вахтенный штурман – координаты судна на момент передачи.

Иногда темы выпусков были довольно неожиданными. Так, при плавании в тропической зоне Лев предложил мне написать о расплодившихся в знойном климате нудистах, охочих позагорать голышом на вертолетной площадке. стихотворение мы сочиняли вместе:

Любитель загара, почтенный биолог,

Решил, что домой его путь слишком долог.

Закончив труды, изнывая от скуки,

Он скинул мгновенно рубаху и брюки.

Помыслив, он выставил вслед за спиною

Под солнце и брюхо, и всё остальное.

И вот, на смущенье акулам и дамам,

У всех на виду загорает Адамом.

И только, как слабым подобием фиги,

Прикрылся листочком ученейшей книги...

Нашлись продолжатели, рангом пониже:

Уже загорают без фиг и без книжек.

И лежа во всем естестве, словно в бане,

Они восклицают: «Назад к обезьяне!..»

Конечно, стих заканчивался обращением к совести тех, кто перепутал палубу экспедиционного судна с дикими джунглями. Этот стишок был встречен радиослушателями неоднозначно, вызвав неудовольствие рьяных любителей шоколадного загара.

На заре советских антарктических экспедиций чего только не было на столе в кают-компании и столовой команды! В особенности удивляли экзотические фрукты, а при плавании среди льдов каждые два дня выдавалось по большой плитке роскошного шоколада «Гвардейский». Лев к шоколаду относился равнодушно; в его лаборатории распечатанная плитка всегда лежала перед ним на столе, и он время от времени механически отламывал от нее дольку и отправлял в рот.

Но у Льва была странность: он захаживал к начпроду дяде Саше Чуркину и брал каждый раз одно и то же – сушеные груши, твердые, как камень, которые с большим удовольствием грыз сам и предлагал погрызть собеседникам. те извинительно отказывались, опасаясь за целость своих зубов и не испытывая никакого удовольствия от вкуса горелого фрукта.

С приходом судна в Ригу расстались мы как-то второпях, даже не попрощавшись – мне нужно было срочно выезжать в Питер, а леве еще предстояло организовать пересылку лабораторного оборудования в его институт.

у меня осталась подаренная им любительская фотография. на фоне кейптаунской бухты и диковинной Столовой горы он уверенно и бодро смотрит в объектив фотоаппарата, как в будущее, в котором, несомненно, осуществятся все его замыслы. На уголке снимка он написал: «В память об исключительно теплых и содержательных разговорах. Л. Хитров. "Обь", 2-я КАЭ».*

Лев Хитров. 1957 г.

* * *

Исследования, выполненные Львом в антарктической экспедиции, были первыми работами в океане, проведенными ГЕОХИ – Институтом геохимии и аналитической химии. Академик Виноградов, директор Института, остался доволен полученными результатами. Он умел смотреть далеко вперед и не только понимал, что работы в этом направлении актуальны в силу сегодняшних требований, но и предвидел, что в не так уж удаленном будущем они потребуются стране для укрепления ее оборонной мощи. Он предложил молодому сотруднику продолжить трудиться по той же тематике, считая ее перспективной как в плане кандидатской диссертации, так и для создания принципиально новой аппаратуры.

Работа – работой, а многообразная жизнь берет свое. Театры... музыка... попытки что-то рисовать... Коллекции – марки, монеты, какие-то значки...

Влюбленность – или уже любовь? – возвратила Льва к написанию стихов, в которых он обращается к любимой, оказавшейся где-то на Севере, за полярным кругом:

Не пишет.

А может, не знает?

Не пишет...

А может, не хочет?

Не пишет

Из дальнего края

Таинственной белой ночи.

...Не пишет...

А может, не может,

Себя на прошлом ругая?

Не пишет.

Не хочет тревожить?

Не знаю... не знаю... не знаю...

Своим вялым стихотворчеством Лев остался совершенно недоволен. Написал еще пародию на Евтушенко, выступавшего на вечере поэзии в его Институте. Тоже получилось неважно. Не было в ней той самой изюминки, которая делает стихотворение поэзией.

Зато в работе Льву повезло: он был включен в состав небольшой научной группы, отправившейся в семимесячный рейс на «Витязе» – прекрасно оборудованном корабле, предназначенном для комплексных исследований в Мировом океане. Одной из задач этой группы было изучение накопления экологически опасных веществ в воде океана, в организмах позвоночных и беспозвоночных, в морских отложениях, а также путей распространения радиации морскими течениями. Лев был единственным участником, имевшим опыт таких исследований, полученный в антарктической экспедиции.

Во время подготовки к рейсу руководителю группы, профессору Крепсу, пришлось выехать на научный конгресс в Аргентину, и вся тяжесть подготовки к работе на «Витязе», собирание многочисленного и сложного оборудования, упаковка и отправка его из Москвы — вся эта организационная сторона легла на плечи молодых сотрудников профессора. Крепс писал о них: «К чести моих товарищей, и прежде всего старшего из них, Льва Михайловича Хитрова, все было продумано, предвидено, собрано и упаковано, и, вероятно, лучше, чем если бы я сам занимался этим делом».

Стучавшие на стыках колеса скорого поезда, который вез участников экспедиции во Владивосток, где их ждал «Витязь», словно подсказывали ритм стихотворений, а необъятные российские просторы наполняли легкие младшего научного сотрудника свежим ветром вдохновения. «Моя болдинская осень», – называл Лев этот год. Самым удачным он считал свое стихотворение «Купите омуля», в котором отразились его впечатления, как говорится, «одно к одному». Он был доволен и найденными рифмами, и почти частушечным размером, и отсутствием какой бы то ни было ходульности:

Из дому, до дому ли

Едут пассажиры.

«Купите омуля» –

Скажут старожилы.

...Станция Слюдянка

На самом Байкале.

Смех и перебранка

На маленьком вокзале.

...«А ну, пассажир,

Доставай рубли –

Это тебе омули,

Не головли!»

Омуль байкальский,

Жареный, с душком...

По песне сызмальства

Каждому знаком.

Не купить здесь омуля –

Просто преступление.

Но – колеса тронулись.

Хватит. Отправление!

Лев вез во Владивосток сконструированный им вместе с Кириллом Котляровым автономный радиометр – прибор, измеряющий радиоактивность морской воды. В рейсе на «Витязе» предстояло осуществить его опытную проверку, доводку и усовершенствование.

У радиометров, которые до этого применялись в морских исследованиях, в воду погружался только датчик той или иной конструкции, а измерительная и регистрирующая аппаратура находилась на борту судна и соединялась с датчиком при помощи кабеля. Работа с очень длинным, в несколько километров электрическим кабелем сопряжена с большими трудностями. Поэтому все такие радиометры опускались на глубины обычно не более 200 метров, редко до 1000 метров.

Глубоководный радиометр, впервые примененный на «Витязе», опускается на тросе без всякого кабеля; в водонепроницаемой оболочке прибора заключены все его узлы. Он может производить измерения радиоактивности последовательно на многих горизонтах. Радиометр регистрирует как естественную радиоактивность морской воды, так и излучение, которое является следствием ядерных взрывов и катастроф или захоронения в море радиоактивных отходов.

кроме множества другого оборудования, Лев обеспечил доставку на «Витязь» двух батометров – огромных емкостей цилиндрической формы. Чтобы получить достаточное для последующего анализа количество растворенных в воде солей и, прежде всего, наиболее опасных радиоактивных изотопов, батометр на тросе опускается на заданную глубину. Там его клапаны прочно захлопываются, чтобы проба воды, взятая на этой глубине, при подъёме прибора на поверхность не смешивалась с водой других горизонтов. пришлось немало повозиться с громоздкими сосудами, пока радиохимики вместе с гидрологами научились брать серии проб с разных горизонтов, вплоть до самых больших глубин. выпаривание больших объемов воды и осаждение из них взвесей производилось в построенных Хитровым баках – отстойниках, установленных на палубе. После выпаривания из 200-литрового объема воды получалась только баночка сухого осадка, которую надо было везти на анализ в Москву.

Пришлось повозиться и с глубоководным радиометром. Обнаружилось, что вовнутрь его металлического кожуха где-то просачивается вода, и нужно было набраться терпения, чтобы тщательно проверять все прокладки, одну за другой. Однако потом дело пошло на лад, и с использованием этого прибора были проведены измерения радиации в морской воде вплоть до глубин в несколько тысяч метров. Такие глубоководные измерения радиоактивности прямо в море еще не делались в прежних экспедициях.

На «Витязе», как и в предыдущих плаваниях, Лев активно включился в выпуск судовой радиогазеты. Именно его отметил в своих записках профессор Крепс: «В течение нашего длинного рейса экспедиция получала систематическую и интересную информацию обо всей жизни корабля, научных достижениях, работе отдельных отрядов, о странах, куда мы заходили, и т. п., включая очерки о современной советской поэзии и поэтах. Хитров был любитель и ценитель поэзии».

* * *

А после экспедиции на «Витязе» жизнь Льва Хитрова заключалась в продолжительных командировках на научно-исследовательские суда и военные корабли для дальнейшего совершенствования и практического использования сконструированной им аппаратуры. работы Льва Михайловича в значительной степени были направлены на оценку последствий испытаний ядерного оружия в тихоокеанском бассейне, на определение ущерба, наносимого ими окружающей природной среде. Написанное им тогда стихотворение «109 дней одного года» как бы совмещает обе стороны его деятельности той поры – научную и литературно-творческую. Глубина его переживаний уже не укладывалась в прокрустово ложе классических стихотворных размеров и рифм, и он обратился к вольному стиху – верлибру, позволившего наиболее точно совместить и почти научную строгость воспроизведения реальной действительности, и прорывающееся кипение сильных эмоций.

Это было на испытаниях

Современного вида оружия.

Это было посредине океана,

Который когда-то назвали Великим.

Было жарко – днем и ночью,

И термометр, снятый с балкона московской квартиры,

Показывал 32.

Это не мешало холодной войне.

И поэтому рядом с нами днем и ночью

Ходил американский эсминец.

Его мы прозвали «Джоном»

В честь американского президента.

Летучие рыбы перечеркивали путь нашего корабля.

Они были радиоактивны – как вода

И как воздух, которым мы дышали.

А мы – мы много работали.

Мы должны были узнать то, что еще не знали.

И это тоже была война –

Война не в окопах и блиндажах,

А в лабораториях,

Где термометр, снятый с балкона московской квартиры,

Показывал 32 днем и ночью

И где посуда летела со столов,

Когда океан, резвясь, показывал свою силу.

Нам некогда было обращать на него внимание –

Мы смотрели на него редко –

Когда утром – за час до восхода солнца

Вспыхивало зарево взрыва,

Такого же яркого, как солнце,

Но зажженного людьми,

Вероятно, очень похожими на нас.

Но часто атомное солнце не вставало –

Ведь его зажигали люди.

Они были людьми – и поэтому могли ошибаться.

И тогда мы смотрели на восход,

Ругая нерасторопность этих людей – наших врагов

И втайне восхищаясь природой,

Которая была и небом, и солнцем, и океаном,

И летучими рыбами, перечеркивавшими наш путь,

Которая была великой – и потому никогда не ошибалась,

Устраивая каждый день спектакли

Для людей и всего живого.

* * *

Многие годы исследования Льва Михайловича были посвящены «закрытой» тематике, и их результаты не публиковались в «открытой» печати. это связано с тем, что он, вместе с другими сотрудниками ГЕОХИ, по решению «директивных органов», выполнял работы «особой важности», сведения о которых до недавнего времени были полностью засекречены.

В обстановке строжайшей секретности проходило и совещание на одной из баз военно-морского флота. Первый ряд блестел золотом адмиральских погон. За столом президиума – министр обороны, главком военно-морского флота. Благородной серебряной сединой отливали головы президента Академии наук Келдыша, вице-президента Виноградова – директора ГЕОХИ, знаменитого академика Понтекорво.

Представители научных коллективов привычно кучковались по своим институтам. Интеллигентно, как всегда, и несколько высокомерно держались особняком специалисты из кораблестроительного ЦНИИ Крылова. Несколько оробелыми среди адмиралов выглядели офицеры из военно-морского училища радио­электроники. Независимо и, как казалось Льву, даже вальяжно разглядывали окружающих сотрудники Института атомной энергии имени Курчатова.

Выступавшие адмиралы развивали, в сущности, одну и ту же тему.

Атомные подводные лодки, вооруженные баллистическими ракетами с ядерными боеголовками, являются важнейшей составной частью стратегических наступательных сил потенциального противника. Неограниченный район плавания в сочетании с высокой скрытностью делает атомную лодку практически неуязвимой. Своевременное обнаружение подводных лодок и постоянное отслеживание их перемещений является первой и главной задачей в борьбе с ними, при наличии неминуемой угрозы обеспечивая нанесение эффективного упреждающего удара.

Развитие военно-морской техники постоянно идет по двум направлениям. С одной стороны, совершенствуются способы повышения скрытности подводных лодок, с другой – разрабатываются и совершенствуются методы преодоления скрытности, которые основаны на свойствах физических полей, присущих атомным субмаринам. Возможности основного метода поиска подводных лодок – гидроакустического – находятся на пределе ввиду активной разработки мер противодействия ему.

Необходимы принципиально новые подходы, необходимы методы, которые на много лет вперед обеспечивали бы наше превосходство в Мировом океане.

Поэтому мы обращаемся к самым авторитетным ученым нашей страны с просьбой сосредоточить усилия на разработке и широкомасштабном внедрении иных, неакустических методов поиска и обнаружения атомных лодок и поддержания устойчивого контакта с преследуемой субмариной.

 К продолжению