Я – сэнсей

КВИМУ (6)

Мы поделили с Раммом главы, и, подписав договор с издательством, наметили сроки подготовки каждой главы.

Во время практики на «Курсографе» работа над моей частью книги продвигалась туго: не было под рукой необходимых первоисточников, да и обстановка для писательства мало подходила. Я предполагал, что за время моего отсутствия Виктор Оскарович ушел далеко вперед, но, когда я спросил его об этом, он отделался малозначащими фразами. Это меня не очень обеспокоило – ведь и я не преуспел, надо было самому наверстывать упущенное.

Я засел за книгу, время от времени справляясь у Виктора Оскаровича, какие у него успехи. Мой соавтор на мои вопросы отвечал нечто успокаивающее, но в глубине моей души назревало беспокойство. Когда я закончил работу над своими главами, Рамм, пожаловавшись на занятость в деканате (он стал деканом судоводительского факультета), сказал, что из пяти отведенных ему глав к двум он еще не имел возможности приступить. Я был вынужден взяться за эти главы, там как срок сдачи рукописи в издательство поджимал. Наконец, Виктор Оскарович передал мне рукопись трех оставшихся глав, но, по сути, это были отрывочные фрагменты, в основном рассуждения общего характера. Пришлось взяться за их доработку. Конечно, я был обижен на Рамма за его необязательность, а он – на меня, как он считал, за жесткость и придирки. Наши дружеские отношения прервались, и Виктор Оскарович теперь то и дело по любому поводу выступал с резкими нападками на меня.

Рецензию на книгу написал мой старый знакомый, Вадим Владимирович Чудов, который теперь был уже заместителем начальника Главной государственной инспекции безопасности мореплавания и портового надзора флота рыбной промышленности – сокращенно Главгосрыбфлотинспекции. Рецензия была исключительно положительной, но мне казалось, что, оценив ее как специалист в вопросах мореплавания, он не дал оценки по части именно эргономики. Я удивил издательство, настоятельно попросив направить рукопись на рецензию еще одному специалисту, более сведущему в вопросах эргономики. Увы, я был наивен: ни одного специалиста этого профиля в отрасли не нашлось. Инженер-конструктор Техрыбпрома, автор второй рецензии, ограничился малосущественными замечаниями.

Печальная история книги, в которую я вложил и знания, и душу, и любовь, на этом не закончилась. Издательство назначило нам редактором некую Романенко, недавнюю выпускницу Московского госуниверситета. Чтобы получить моральное право редактировать книги, относящиеся к пищевой промышленности, она поступила в техникум на специальность «Пивоварение», но смело взялась за рукопись, посвященную проблемам флота рыбной промышленности. Я раза два приезжал в Москву, чтобы встретиться со своим редактором и ответить на ее многочисленные вопросы. Ответы на большинство вопросов я вынужден был давать довольно своеобразно: снимал с полки том Большой советской энциклопедии на ту букву, с которой начинался предмет сомнений редакторши, открывал на соответствующей странице и зачитывал содержащийся там исчерпывающий ответ. В итоге последней нашей встречи мы буквально «вылизали» рукопись, согласовав весь текст до последней запятой, мне осталось только ждать выхода книги в свет. Книга издавалась новым, так называемым бездефектным методом, при котором, как считалось, ускорялся процесс ее издательской подготовки. А «ускорение» достигалось за счет того, что автору не предоставлялся сигнальный экземпляр книги, то есть пробный оттиск, с которого после утверждения издательством будет печататься весь тираж.

Когда я получил авторские экземпляры уже отпечатанной книги, я пришел в ужас. Моя редакторша еще раз прошлась по тексту, переделав по своему дурному разумению то, что снова вызвало у нее подозрение. В результате в целом ряде мест возникла полная бессмыслица. Мало того, художник, который вписывал в текст символы из латинского и греческого алфавитов, переделывал формулы так, как ему казалось удобнее, а по расставленным корректором значкам не только не были сделаны исправления, но сами значки один к одному вошли в отпечатанный текст.

Мне пришлось однажды выступать с сообщением о разрабатываемой нами системе перед руководящим составом управления кадров нашего министерства. Слушатели с любопытством разглядывали вырисованные на плакате прямоугольнички блок-схем, перекидывались шуточками насчет того, что скоро их будут тестировать эти чудаки-психологи, а назначать на должности станут автоматические электронные машины. Они-то твердо знали, что никакие системы оценки кадров не поколеблют их устоявшиеся принципы подбора и расстановки своих людей на теплые места, а эти ученые пусть побалуются – ведь деньги на науку заложены в бюджет министерства.

Между тем электронные вычислительные машины в управленческой, в том числе и в кадровой работе еще оставались недостижимой экзотикой, а работа по учету и оценке кадров, их выдвижению и формированию резерва проводилась уже сегодня. В службах, которые фактически занимались этой работой, применялись разные самодельные учетные карты, алфавитные книги, даже настенные планшеты, но в большинстве случаев формы этих документов не отвечали своему назначению из-за наличия на бланках ненужных или отсутствия необходимых реквизитов и подчас невыполнения элементарных требований оргтехники.

Пришлось заняться углубленным изучением этой самой оргтехники, в результате чего для системы «Створ» была разработана информационно-поисковая система на перфокартах ручного обращения с краевой перфорацией. Использование этого средства оргтехники не требовало специальной подготовки операторов, необходимо было лишь простое и недорого стоящее оборудование: коробка для хранения массива перфокарт, набор спиц для выборки карт (вполне годились вязальные спицы) да компостер для выполнения вырезов, который вполне заменяли обычные ножницы. Я разработал макет перфокарты, составил списки дескрипторов – терминов, характеризующих объект информации. Придумал ключи, указывающие способ кодирования информации, подготовил инструкцию для пользователя, – словом, все, как надо. Не хватало только самих перфокарт.

*

Проснувшись в номере таллинской гостиницы, для начала я перебрал в памяти события вчерашнего дня. Да, вчера мне просто повезло. Мне удалось разыскать то самое единственное на всю страну предприятие, которое изготавливает перфокарты с краевой перфорацией. И директор, строго, но изысканно одетый рыжеватый эстонец средних лет, оказался на месте. Он обстоятельно объяснил мне, насколько их фабрика загружена заказами – только что они изготовили крупную партию своей продукции по заказу ЦК КПСС, а на очереди заказ кремлевской больницы, – но все-таки терпеливо меня выслушал, и, в конце концов, свершилось то, что я уже считал совершенно невозможным: он согласился принять наш заказ.
А потом я отправился на автовокзал и заранее купил билет на сегодня.

А что сегодня я должен сделать? День обещает тоже стать напряженным. Значит, так. Я встаю, бреюсь, иду завтракать. Затем надо не забыть отметить в Эстрыбпроме командировку. После этого возвращаюсь в гостиницу, собираю вещи (я усмехнулся – какие у командировочного вещи?), еду на автовокзал и отправляюсь в Пярну. Нет, что-то не так. А зачем мне в Пярну? Ведь я должен встретиться с Михаилом Аркадьевичем Котиком, автором «Курса инженерной психологии», которому собираюсь рассказать о нашей системе «Створ» и посоветоваться насчет оценки психологической готовности специалистов. А Котик – он где? В Тарту. А билет я купил куда? Действительно, куда?..

Вытаскиваю из бумажника билет… в Пярну. Плохо понимавшей по-русски кассирше на автовокзале, куда я срочно помчался для обмена билета, я так и не смог объяснить, зачем я купил билет в Пярну, когда мне надо – в Тарту.

В начале 80-х

*

Намереваясь в чем-нибудь убедить собеседника, Вадим Владимирович закуривал, но не просто, а как бы соблюдая некий установленный им же ритуал курения. Прежде всего, он брал четвертушку бумаги и, не спеша, сворачивал из нее фунтик, следя за тем, чтобы он получался правильной конической формы. После Чудов вставал и вышагивал туда и сюда вдоль торца своего просторного стола, удерживая сигарету в одной руке и фунтик – в другой, щелчком указательного пальца стряхивая в него пепел. Массивная пепельница почему-то была исключена из процесса; докурив, Чудов старательно вдавливал окурок внутрь фунтика и, скомкав его, бросал в мусорную корзину.

По указаниям Вадима Владимировича молодой и энергичный специалист из проектного института Сергей Агапитов, которому мы сдавали свои отчеты по хоздоговорной теме, разработал автоматизированную систему учета и анализа аварийных случаев на флоте рыбной промышленности. Входная информация поступала в систему в виде сведений из аварийных карт, заполняемых по результатам аварийного случая, а для выходной информации были предусмотрены многообразные формы, позволяющие группировать накопленные данные по любым показателям аварийной карты. Полученные обобщенные статистические данные помогали выявлять закономерности, которые простым просмотром массива аварийных карт трудно было обнаружить.

Мечтой Чудова было создание банка рекомендаций по профилактике аварийности. Предполагалось, что анализ накопленной информации позволит обнаруживать опасные факторы, совокупность которых способствует возникновению аварий, а из банка будут автоматически извлекаться рекомендации, адресованные тем, кто должен принимать меры по предупреждению аварий. Скажем, если анализ показал, что за определенный период у такого-то судовладельца произошло наибольшее число аварийных случаев – намоток на винт, то машина выдаст ему рекомендации, направленные на предупреждение намоток. Или обнаруживается, что чаще всего аварийные случаи происходят по вине выпускников такого-то мореходного училища, и нате вам – рекомендации училищу по улучшению подготовки специалистов.

Мои возражения заключались, прежде всего, в том, что сам исходный документ – аварийная карта – был еще очень далек от совершенства, в особенности в том, что касалось субъективных факторов аварийного случая. Используемый при заполнении аварийной карты кодификатор, по моему мнению, не мог служить удовлетворительной основой для выработки эффективных мер, направленных на предупреждение аварийности.

Но надо было знать Чудова. Он то крушил преграды, как мощный таран, то проявлял чудеса изворотливости, убеждая собеседника взяться за решение поставленной задачи, то приводил примеры из своего боевого прошлого, когда дерзость и находчивость спасали из самого, казалось бы, безнадежного положения. Словом, Чудов уговорил меня приняться за тему, посвященную разработке рекомендаций по профилактике аварийности.

Я обратился с предложением принять участие в этой работе к своим коллегам-преподавателям, доцентам и кандидатам наук – специалистам по теории корабля, по управлению судном и его технической эксплуатации, имеющим большой опыт работы на флоте. Созданная рабочая группа получала в свое распоряжение распечатки всех необходимых аварийных карт, введенных в систему учета и анализа аварийных случаев, и сформированных там сводных таблиц. Нужно было отыскать скрытые в них закономерности, выявить характерные причины и предпосылки аварийных случаев и на этой основе для каждого вида аварийности разработать комплекс мер. Следовало определить, какие конкретные вопросы необходимо знать командному составу судов, как он должен быть обучен и проверен, какие средства и методы надо использовать для отработки навыков по предупреждению опасных ситуаций, как должна быть улучшена организация службы на суднах, какие нужно ввести меры стимулирования. Разработанные рекомендации проводились через жесткое обсуждение в нашей рабочей группе, многократно возвращались на доработку, тщательно редактировались – словом, доводились до кондиции.
Но к чему я, как ни старался, не смог приохотить свих ученых собратьев, так это к предоставлению разработанных ими материалов в удобочитаемом виде.

Доцент Карапузов, меняя в своих рекомендациях части текста местами, отмечал перестановки стрелками, в которых иногда сам запутывался.

Доцент Краснопольский писал свои рекомендации мягким простым карандашом, а когда какие-то строчки отвергались, стирал их резинкой. От этого представленные им листы все были в разводьях графита, и нередко приходилось угадывать, стер он то или иное слово или оставил.

У доцента Каргополова основным «рабочим инструментом» были ножницы и клей. Когда у него появлялась новая рекомендация, он записывал ее на листе, отрезал ножницами и вклеивал в нужное место, а если какая-то рекомендация не проходила придирчивый контроль, он ее отрезал, а оставшиеся половинки листа склеивал. В результате на машинку шел лист, напоминающий лоскутное одеяло.

Уж очень не любили уважаемые доценты переписывать набело свои писания, оставляя этот труд «неостепененным» сотрудникам. А те приходили за помощью, конечно, ко мне.

*

Завкафедрой Виталий Михайлович называл их «военморами» или «черными полковниками», но ведь, если разобраться, именно на них – капитанах 1 ранга, отставниках, в недавнем прошлом преподавателях расположенного в городе высшего военно-морского училища и старших офицерах штаба Балтийского флота, кафедра и держалась теперь. Правда, свою черную форму с золотыми погонами и орденами с медалями в два ряда они надевали только в день Советской Армии да еще в День Победы, а обычно носили форменные куртки рыбного ведомства с нашивками на погончиках: три – у старших преподавателей и четыре – у доцентов. «Черные полковники» были старательны и трудолюбивы. Мне было легко работать с моим помощником, Виктором Николаевичем Ишимовым, или с подменявшим его порой Анатолием Ефимовичем Данчиным. Не требовалось ни объяснять что-то им, ни контролировать: можно быть абсолютно уверенным, что все будет исполнено в точности и в срок. Они терпеливо вселяли в курсантские головы азы морских наук. 

На Государственном экзамене

Сложнее было с научно-исследовательской работой. Никто из отставников не имел ученых степеней, и научный потенциал кафедры постепенно снижался. Уехал Владимир Иванович Дмитриев, прошедший по конкурсу в один из ленинградских вузов. Ривочкин, защитивший кандидатскую диссертацию, не найдя поддержки своим честолюбивым помыслам, подался в Новороссийск, где открылось новое высшее инженерное морское училище. А потом туда же отправился и Карапузов.

Чтобы готовить собственные научно-педагогические кадры, на кафедре были оставлены два наших выпускника – Паша и Геша. Они в роли ассистентов рьяно взялись за дело, старательно копируя повадки своих учителей.

Но «военморы», заметив их усердие, стали их обрабатывать, склоняя поступить на службу в военно-морской флот, – сначала исподволь, а потом уже в открытую. «Ну, допустим, вы поступите в аспирантуру и лет через шесть-семь защитите кандидатские диссертации. И на это уйдет ваша молодость. А на что будете жить эти годы? На зарплату ассистента или на аспирантскую стипендию? А что потом? Спросите у своих учителей, доцентов-кандидатов, много ли они зарабатывают? Меньше, чем старший лейтенант на флоте! А вы, с вашими способностями, через те же шесть-семь лет дослужитесь до капитанов 2 ранга, а закончите службу – пенсия во сколько раз будет больше, чем у гражданских, тех же доцентов-кандидатов?»

Пашу и Гешу долго уговаривать не пришлось. Они отправились в военкомат и, став флотскими политработниками, быстро продвинулись по служебной лестнице, с благодарностью вспоминая «военморов», давших им добрый совет.

*

Не без любопытства я вместе со своим коллегой-судомехаником направился в Новороссийск, когда нас включили в состав комиссии министерства высшего образования для участия в проверке училища.

В аэропорту Краснодара, к нашему удивлению, нас встретил Борис Иванович Ривочкин на «Жигуленке», принадлежавшем молчаливому водителю – учебному мастеру училища. Долгая дорога от Краснодара не была утомительной, но все-таки мы, выехавшие из дому еще ранним утром, были озадачены, когда по прибытию поздним вечером в Новороссийск Борис Иванович обнаружил, что для нас места в гостинице не забронированы. Ривочкин был расстроен куда больше. Его лицо побелело, речь стала неровной, он едва не заикался, доказывая администратору, какие мы большие ученые и как нас надлежит немедленно устроить по высшему разряду. Самостоятельно убедить администраторшу ему так и не удалось, и он стал названивать по телефону дежурному по училищу, потом начальнику училища, и, как мы поняли из обрывков фраз, тот связался с секретарем горкома партии. Потом Ривочкин передал трубку администратору, и места в гостинице тут же нашлись.

Утром нам была подана черная «Волга», которая и доставила на противоположную сторону Цемесской бухты, на Малую Землю, где располагались корпуса училища.

Прием нашей комиссии был устроен по высшему разряду. Нас возили по местам боев, описанных в вышедшей под именем Л.И. Брежнева книжке, в совхозе «Мысхако» завели в бывший винный погреб, где в дни боев располагался госпиталь, который, предположительно, мог посещать начальник политотдела полковник Брежнев. В самом дальнем углу этого погреба была устроена «землянка Л.И. Брежнева», в ней на дощатом столе стоял самодельный светильник, изготовленный из крупнокалиберной латунной гильзы, а на стене висели полковничья шинель и фуражка военных времен. Сопровождавший нас начальник гражданской обороны совхоза, по совместительству – экскурсовод, с привычным огорчением заметил: «Опять какой-то охотник за сувенирами пуговицу от шинели оторвал, придется завтра новую пришить»

Меня свозили на самый большой советский нефтяной танкер «Кавказ», дремавший на рейде в ожидании будущего рейса. Танкер был такой большой, что капитану по табелю снабжения полагался велосипед, на котором он мог по верхней палубе объезжать свои владения от носа до кормы. К традиционному обеду капитан с видимым огорчением извлек из холодильника бутылку водки: привозят экскурсантов, а расходы на угощение гостей никто не компенсирует.

Начальник училища насчет обедов поступал хитрее. Независимо от меню, обед для членов комиссии и сопровождающих их лиц в столовой училища стоил ровно один рубль. Все понимали, что эта цена обеда никак не соответствовала его реальной стоимости, но все-таки назвать угощение взяткой язык не поворачивался.

Вершиной гостеприимства хозяев была устроенная ими экскурсия в знаменитое виноделие Абрау-Дюрсо. Мы побывали и на берегу бухты Абрау, и у озера Дюрсо (может быть, наоборот: Абрау – озеро, а Дюрсо – бухта?). Мы насквозь прошли все подвалы, нас окатывало вкуснейшим шампанским брют из взорвавшейся бутылки, одной из миллионов, лежавших на стеллажах горлышками вниз. Мы узнали великую тайну удаления осадка, выпадавшего на временную пробку за годы брожения на стеллаже. В дегустационном зале мы опробовали все изготавливаемые в Абрау-Дюрсо сорта шампанского, каберне, муската, лишь руководитель комиссии, чиновник из аппарата министерства, пил только коньяк.

При всем при том программа проверки была выполнена полностью, а я за свое рвение даже заслужил похвалу нашего руководителя.

На кафедре судовождения я попросил, среди прочего, показать методические указания по выполнению лабораторных работ. Конечно, весь принесенный мне ворох разработок я просматривать не стал, а вытащил из него те, в которых как специалист лучше разбирался, – по магнитно-компасному делу.

Ощущение, которое я испытал, открыв первую попавшую под руку методичку, а за нею вторую и третью, французы определяют как «дежа вю» – когда ситуация, в которую ты попал, уже случалась с тобой раньше, в предшествующее время. Это были мои методички – не только тексты, сочиненные мною, но мною и выправленные, в формулах буквы латинского и греческого алфавита были вписаны моей рукой! Борис Иванович, привезя мои методички, заменил только титульные листы, проставив на них свое собственное имя. Такой беззастенчивый плагиат мне еще не встречался.

В аэропорт Новороссийска отвез нас Алексей Иванович Карапузов. Дела на новом месте работы у него складывались неважно. Здесь на его периодические запои, проходившие, как по расписанию, смотрели не столь либерально, как в нашем училище. Из окна его машины я выбросил на новороссийскую землю несколько монет – в знак надежды еще раз когда-нибудь вернуться в эти края. Жаль, что надежда не сбылась.

*

Уже на протяжении нескольких лет меня не оставляла мысль о том, что в подготовке специалистов по морскому судовождению имеется определенный пробел. Профессия судоводителя – эксплуатационная, результаты измерений он использует немедленно, не отвлекаясь от многочисленных функций, которые на него возлагаются обязанностями по управлению движущимся объектом – морским судном. Субъективная сторона в его деятельности выступает на первый план, последствия его ошибок и неверных решений могут носить катастрофический характер. Поэтому в практическом судовождении исключительно важна не только математическая строгость используемых методов. Еще более важна оптимальная организация деятельности, направленной как на обеспечение целей мореплавания, таких, как транспортировка грузов, добыча рыбы и других продуктов моря и т. п., так и на обеспечение безопасности самих морских судов, сохранности перевозимых грузов, предотвращения ущерба человеческой жизни и окружающей морской среде.

Я подготовил письма руководителям служб мореплавания предприятий флота рыбной промышленности с просьбой высказать мнение по поводу целесообразности введения в учебные планы судоводительской специальности дисциплины «Безопасность мореплавания». Мнение этих наиболее квалифицированных специалистов было единодушным: такая дисциплина совершенно необходима.

Справедливости ради следует заметить, что идея о введении учебной дисциплины «Безопасность мореплавания» высказывалась не только одним мною. Такое же предложение, правда, без какой-либо детализации предмета этой дисциплины, содержалось в одном из отчетов по анализу аварийности. Отчет был подготовлен Центральным научно-исследовательским институтом морского флота и предназначен для служебного пользования, вследствие чего оказался доступным лишь узкому кругу должностных лиц.

В дискуссионной статье Леха Кобылинского, опубликованной в одном из польских журналов для специалистов, не только предлагалось ввести изучение дисциплины «Безопасность мореплавания» в политехнических институтах и высших морских училищах, но и излагалась точка зрения автора на ее содержание.

Безопасность мореплавания – предмет постоянного внимания Международной морской организации, под эгидой которой разрабатывались конвенции, принятые большинством морских держав на международных конференциях, в том числе конвенция по охране человеческой жизни на море, конвенция о подготовке и дипломировании моряков и несении вахты. Последняя установила требования к знаниям судоводителей, судомехаников и радиоспециалистов, и все государства – участники конвенции – обязаны были привести систему подготовки специалистов в соответствие с нею.

Анализ требований конвенции укрепил меня в обоснованности вывода о необходимости введения новой дисциплины

Однако большинство учебных заведений на запрос министерства о мероприятиях, которые надлежало бы выполнить в связи с вступлением конвенции в силу, ограничилось отписками, смысл которых был в духе известной песенки Высоцкого – мы и так «впереди планеты всей» и наши учебные планы и программы не нуждаются ни в какой корректировке. Авторам отзывов не хотелось оставлять привычные, обкатанные многолетним опытом преподавания учебные дисциплины и браться за что-то, что еще толком и не сформулировано.

Так же подошел к моим предложениям и главный оппонент – директор Центрального учебно-методического кабинета министерства Бутыркин, знакомый мне еще по его работе на военно-морской кафедре Дальрыбтуза. Ему это было решительно не нужно, да он и не очень-то и понимал, о чем идет речь.