Море Бобровое

Глава седьмая

…Получив в Санкт-Петербурге карту восточной части Алеутской гряды, составленную пономаревым и Шишкиным, адмиралы были немало раздосадованы: «самые простые и неученые люди», не потребовав ни копейки из казны, открывали новые места и новые промыслы, а не обделенная чинами и вниманием императрицы Адмиралейств-коллегия оставалась вроде бы ни при чем. Мало того, что эти никому не ведомые торговые да промышленные люди доставили государыне удовольствие присылкой пушной добычи небывалой красоты, они ей – да что ей, всему государству российскому, – преподнесли совершенно безвозмездно, только собственным радением открытые земли и народы. А не скажет ли государыня-императрица: «Господа адмиралы и морские офицеры, сладко вы спите и вкусно кушаете, а кто же новооткрытые мои владения в реестры внесет, да надежно охранит, да начальников над подданными моими поставит, да ясаком по законным правилам обложит?»

А тут еще сам ученый академик  поморского роду (тоже из торговцев да промышленников), Михайло Ломоносов, масло в огонь подливает:

«Коломбы росские, презрев угрюмый рок,

Меж льдами новый путь проторят на восток».

И предлагает снарядить две экспедиции: одну – через Северный полюс, а другую – с Камчатки, да чтобы они там, у американских островов, берингом открытых, и сошлись. А неровен час, с русской непоспешностью просидишь, как Илья Муромец, на печи тридцать лет и три года, а тут как тут подоспеют либо шустрые мореплаватели англичане, либо отчаянной храбрости французы, а то и гишпанцы с закрученными усами.

Подумали господа адмиралы, на меркаторских картах нарисовали кривые-локсодромии, да и денег у государыни-императрицы Екатерины Алексеевны испросили.

А Екатерина II с ее государственным умом соображения адмиралов в долгий ящик не положила и уже 4 мая 1764 года, через два месяца после получения сообщения об открытии Лисьих островов, подписала указ: Адмиралтейств-коллегии «отправить немедленно по своему рассуждению, сколько надобно, офицеров и штурманов, поруча над оными команду старшему, которого б знание в морской науке и прилежание к оной известно было».

И едва получен был указ императрицы, как взоры всех адмиралов обратились в сторону самого младшего по производству (но не по возрасту!) контр-адмирала Семена Ивановича Мордвинова – и ученостью своей известного, и заслугами еще перед императором Петром Великим, и во французском флоте успевшего послужить, недавно назначенного председателем комиссии по улучшению флота. Семен иванович был отмечен по заслугам – это он командовал отрядом кораблей, одержавшим знатные победы на Балтике при осаде крепости Кольберг. Адмирал, не раздумывая, назвал фамилию Креницына, капитан-лейтенанта, командира фрегата «Россия». На бомбардирском корабле «Юпитер» Креницын бесстрашие и самоотверженность проявил, атакуя неприятеля, невзирая на прежестокую пальбу; да, к тому же, целых девять лет он занимался морской описью – как раз тем, что необходимо при изучении побережий и определении местоположения новых земель.

Вызванному Креницыну, Петру Кузьмичу, было объявлено, что ему самой императрицей поручается государственное дело, а какое именно – в свое время он узнает. спрошенный – кого бы он хотел взять в помощники – Креницын так же без раздумья назвал только что произведенного в лейтенанты Левашова, Михаила Дмитриевича, с которым он вместе участвовал в Кольбергской операции.

Всю подготовку экспедиции надлежало проводить в глубочайшей тайне. В императорском указе подчеркивалось, что необходимо «производить оное предприятие секретным образом». при подготовке экспедиции она была представлена под невинным названием: «Комиссия, посланная для описи лесов по рекам Каме и Белой». Кто знает, как велики богатства неоткрытых земель, а если о посылке к ним кораблей под российским флагом проведают англичане или те же испанцы, не поспешат ли они отправить туда свои корабли и застолбить права первооткрывателей?

Насчет денег императрица Екатерина тоже позаботилась. Уже 28 мая 1764 года она подписала рескрипт губернатору Сибири Чичерину, которому официально была подчинена экспедиция: «…Повелеваем вам на то употреблять из первых вступивших денег сколько потребно, присылая для известия оным счет  в Адмиралтейскую Коллегию».

План экспедиции было поручено составить лучшему гидрографу российского флота вице-адмиралу Нагаеву, который, помимо прочего, составлял карты по материалам Камчатской экспедиции беринга – Чирикова. Адмирал разработал подробную диспозицию: по каким маршрутам следовать, когда в какие пункты прибывать, какие журналы надлежит вести и какие сведения собирать для отчета. Инструкция, само собой разумеется, была секретная. К ней приложены были все имеющиеся карты: и берингова плавания, и составленная Пономаревым и Шишкиным. Как наибольшая ценность, вручено было Левашову двенадцать квадрантов – угломерных инструментов, позволяющих с наивысшей достижимой тогда точностью измерять высоты светил над горизонтом, через которые вычислялась географическая широта местоположения. А вот с определением долготы дело обстояло так же безнадежно, как во времена Колумба. Для этой цели использовались песочные часы – склянки да лаг – сектор на тросике с узелками. Сектор опускается в воду, и сколько узлов за минуту времени за борт убежит, такая и скорость. А по скорости, времени и курсу можно рассчитать разность долгот от начального пункта. Точность, правда, уж очень невысокая.

Корабли экспедиции предписывалось принимать в Охотске, куда было отправлено командиру порта указание начать их строительство. Офицеров да прочих начальников разрешено было подобрать в Санкт-Петербурге, а рядовой состав сыскать по пути следования и на месте, откуда корабли будут отправляться.

Снаряжалась экспедиция с невиданной быстротой, и вот ее имущество уже погружено на сорок две подводы, готовых в любой час выступить в дальнюю дорогу.

Но императрица самолично пожелала встретиться с господами офицерами и объявить им свою милость, свидетельствующую о том, какие большие надежды она на них возлагает. Всем участникам предприятия на время его исполнения положено было двойное против обычного жалованье. Господину Креницыну и господину Левашову дарованы были золотые часы – пусть не на одни лишь склянки полагаются! Креницын вне очереди был произведен в капитаны 2 ранга, а Левашов, только-только обмывший лейтенантские эполеты – в капитан-лейтенанты. Воистину безграничной была милость Екатерины Великой к руководителям секретной экспедиции, ничего еще к сему моменту не свершившим!

Не прошло и девяти недель после подписания указа о проведении экспедиции, как обоз с шестнадцатью ее участниками покинул столицу и отправился в далекую дорогу.

За два с половиной месяца обоз дошел до Тобольска. Здесь Креницын, наконец, узнал о цели руководимого им предприятия, получив инструкцию сибирского губернатора Чичерина, которая гласила: «…За главнейшее основание порученной вам экспедиции поставляю несколько уже известных, сысканных купцами, Алеутских островов, основательное описание и положение которых на карту сделать, а особливо большого и многолюдного острова Кадьяк; приложив всевозможное старание, обходя его вокруг, писать весьма нужно, остров то или матерая земля, ибо на показания бывших на том острову наших людей утвердиться не можно».

В начале марта 1765 года, пополнив припасы, двинулись в дальнейший путь. Прошла в дороге весна, наступило лето, потом осень, и только в конце октября года обоз с экспедицией прибыл в Охотск.

Всех своих людей Креницын поставил на достройку кораблей, и кое-как в октябре 1766 года были изготовлены к плаванию бригантина «Святая Екатерина» и гукор «Святой Павел» (бригантина – двухмачтовое судно с прямыми парусами на передней мачте и косыми на задней; гукор – промысловое двухмачтовое судно с тупым носом и круглой кормой). Также были включены в состав экспедиции два судна, приписанные к Охотскому порту: бот «Святой Гавриил» и галиот «Святой Павел» – небольшое двухмачтовое судно с острым килем (дурная примета – два судна с одинаковым именем!) Почти двести человек насчитывал состав экспедиции, а на снаряжение ушла сумма вовсе по тем временам небывалая – более ста тысяч рублей.

Креницын возглавил переход разномастного флота из Охотска на Камчатку, находясь на флагманском судне – баркентине «Святая Екатерина». В кильватер на галиоте «Святой Павел» шел Левашов, а за ним под раздутыми парусами поспешали два меньших судна. Приятно было посмотреть на картину бодро бегущих следом за флагманом судов, предвкушая скорый успех так тщательно готовившейся экспедиции.

На третье утро Креницын, поднявшись на мостик, до самого горизонта не увидел ни одного судна своей эскадры; свежий ветер разметал их кого куда.  А тут, как назло, в трюме «Святой Екатерины» открылась течь, и пришлось на ходу заделывать, конопатить, откачивать воду. Ветер все переменялся, и к устью реки Большой на западном берегу Камчатки подошли только через две недели. Подойти-то подошли, да не совсем. Погода вовсе испортилась, шторм разыгрался, а баркентина вроде бы и не для плавания при любой погоде слажена: понеслась она по крутым волнам, не слушаясь команд капитана 2 ранга, да и была выброшена левым бортом на мель верстах в двадцати пяти к северу от устья реки Большой. «Полный афронт», как говаривал Семен Иванович Мордвинов совсем по другому поводу. Еле успела команда выбраться на берег, как ударами волн головное судно экспедиции было совершенно разбито. казну, однако, спасли, а секретные документы вынес лично сам командир.

Гукор «Святой Павел» со сломанным рулем и без якоря выбросило на низменный берег в семи верстах к северу от устья Большой. Левашов не растерялся, вся команда по его приказанию сошла на берег и вытащила судно за линию штормового прибоя, сохранив корпус в целости. Только бот «Святой Гавриил» сам ли по себе, по воле ли ураганного ветра попал в самое устье Большой, а там уж никакой ветер не страшен. А, может быть, не в удаче вовсе дело, а в том, что на боте подштурманом шел Михаил Неводчиков, бывалый мореход, не раз проходивший этим путем.

О судьбе галиота «Святой Павел», одноименного с гукором, известия пришли спустя девять месяцев с лишним. Штормом судно вынесло через Первый Курильский пролив в Тихий океан. Через месяц удалось подойти ко входу в Авачинскую бухту, уж совсем, казалось бы, цель плавания была достигнута. Но лед не дал возможности войти в бухту, пришлось стать на якоря. При штормовом ветре льдины вскоре перетерли якорные канаты, галиот снова понесло в океан. на нем изорвало все паруса, повалило мачты. Еще полтора месяца судно носило по океану, все дальше и дальше к югу, и, наконец, выбросило на прибрежные утесы у одного из островов курильской гряды и окончательно размолотило волнами. От сорока трех членов команды в живых осталось только тринадцать. Выжившие перезимовали на острове и только в начале августа 1767 года на построенной байдаре добрались до Большерецка.

 Экспедиция еще и не началась, а два судна из четырех были уже безвозвратно потеряны. «А как же промышленники да купцы, для которых плавание из Охотска в Большерецк – вообще за плавание не считается? Шитик – не баркентина, мореход из серебряников – не флотский офицер, и без квадрантов они обходятся, и золотые часы им матушка-императрица не презентовала. Так как же они, неученые, движимые одним желанием – заработать побольше на пушном промысле на дальних островах – успешно соперничают с грозным Нептуном, а мы?.. Нет, не мы, а – я?..» Такие невеселые мысли донимали Петра Кузьмича, но он не решался поделиться ими даже со своим ближайшим помощником. Надо было готовиться к переходу в Нижнекамчатск.

 Зимовка, во время которой производился ремонт гукора и бота, настолько затянулась, что уж ее и зимовкой-то трудно было назвать. Вышли из Большерецка в самый разгар короткого камчатского лета, 17 августа 1767 года. Креницын вел бот, в экипаже которого было шестьдесят шесть человек – втрое больше, чем на переходе из Охотска. На борту гукора, которым по-прежнему командовал Левашов, было пятьдесят восемь человек. Остальные члены экспедиции отправлены были на подручных средствах вверх по Быстрой с переходом меж Малкинским и ганальским хребтами на реку Камчатку и далее – до Нижнекамчатского острога. А участники морского перехода прибыли туда же 6 сентября, в общем-то, вполне благополучно, если не считать того, что убедились, что бот «Святой Гавриил», три недели послуживший флагманским судном экспедиции, весь прогнил и к дальнейшему плаванию был совершенно непригоден.

 Но где, как не на далекой от всего мира Камчатке, встречаются занесенные сюда ветром удачи авантюристы, благодаря которым ход событий принимает подчас совершенно неожиданный оборот!  Таковым в Нижнекамчатке оказался  «начальник секретной экспедиции для описи северо-западных берегов Америки» поручик Охотской адмиралтейской конторы Иван Синдт. Впрочем, его писали также «Яган Синт», «Йоган Синтд», а георг-Вильгельм Стеллер в своих записках назвал его даже «Борис Занд». Вольно относились в XVIII веке к написанию имен и фамилий! Синдт в звании гардемарина участвовал в экспедиции Беринга и ничем себя там не проявил. Однако по окончанию экспедиции через четыре года был произведен в мичманы, а потом в лейтенанты. Плавая на галиоте «Святая Екатерина», он открыл остров Святого Матвея в Беринговом море, но этого ему показалось мало, и на отчетной карте, представленной им, он в разных местах пририсовал еще несколько «островов», якобы открытых им, простодушно полагая, что чем больше открытых островов, тем больше награда, а обман раскроется нескоро.

 Так вот этот самый галиот Синдта «Святая Екатерина» было приказано передать Креницыну (опять совпадение названий кораблей!).

 Корабли надо было основательно ремонтировать. Пришлось выход на острова отложить и еще раз зазимовать на Камчатке. Местным кузнецам заказали сковать якоря. Люди были отправлены на заготовку соли, рыбы, мяса, да сколько еще было закуплено у торговцев. С мясом, правда, не все хорошо получилось: оленины много заготовили, да за зимовку сколько съели. Оставалось надеяться, что на островах добудут и мяса, и рыбы. Креницын расспрашивал мореходов и промышленников, людей хоть и «неученых», но имевших опыт плавания на острова, а для большей верности пригласил их поучаствовать в руководимом им предприятии.

  Безветренная погода долго не давала судам экспедиции отправиться в путь, и только 23 июля 1768 года галиот «Святая Екатерина» и гукор «Святой Павел» вышли из устья реки Камчатки и направились к Командорским островам. На галиоте, которым командовал сам Креницын, экипаж состоял из семидесяти двух человек, а «вожем» – лоцманом был Степан Глотов. На гукоре, которым командовал Левашов, находилось шестьдесят пять человек, лоцманом пошел Гавриил Пушкарев. Скученность и теснота на небольших кораблях были невообразимые.

Обогнув остров Беринга, суда направились дальше на восток и спустя неполных две недели в густом тумане потеряли друг друга. Еще через несколько дней со «Святой Екатерины» увидели, наконец-то, те самые острова, к которым устремлялись вот уже четыре года. Несентиментального Креницына прошибла слеза, и ему пришлось сделать вид, что это от сильного ветра. Глотов узнал знакомые места – он проходил здесь на боте «Святой Иулиан».

 Недели не прошло, как «Святая Екатерина» вошла в пролив между островами Умнак и Уналашка. Подошедшую к берегу байдару встретил низкорослый абориген в длинной рубахе, надетой через голову (Глотов сказал, что она называется «парка»). на голове у туземца была деревянная шапка  - вроде большого козырька, украшенного сивучьими усами; в нижнюю губу вставлена торчащая вниз косточка, а другая косточка продета в носу между ноздрей. Алеут приветствовал прибывших неожиданно на русском языке: «Будь здоров!». Впрочем, других русских слов он не знал; через толмача поняли его вопросы: «Зачем пришли? Будут ли мирно обходиться с жителями?» Креницын приказал сказать, что жить будут мирно и дадут подарки… 

 Левашов на «Святом павле» пришел на Уналашку, следуя с северной стороны Алеутской гряды. Были видны какие-то острова; как показывался остров, Левашов ставил крестик на карте. Насчиталось пятнадцать крестиков.

 На Уналашке запаслись свежей водой и вместе отправились дальше, обойдя вокруг самый большой  остров архипелага – Унимак. В узком Исаноцком проливе, отделяющем Унимак от Аляски, гукор сел на мель, однако на следующий день удалось его стащить. Аляску Левашов на своей карте показал как остров, по размерам даже меньше Унимака; судя по этому, вдоль берегов полуострова суда экспедиции прошли недалеко. Спустив на воду байдары, попытались найти удобное для зимовки место, но ничего подходящего не нашли. 

5 сентября 1768 года суда вновь расстались – уже до следующей весны.

 Креницын выбрал место для зимовки в гавани на восточном берегу острова Унимак, через пролив от Аляски. Место  это было во многих отношениях неудачным: гавань мелководна, при отливе и приливе в ней появляются сильные течения. Алеуты не забыли бесчинств Пушкарева и к людям со «Святой Екатерины» отнеслись настороженно, а то и враждебно. В октябре местные жители подошли к месту стоянки галиота, через толмача передали, что пришли за подарками, а когда русские к ним приблизились, открыли стрельбу из луков. Креницын приказал впредь при появлении алеутов открывать ружейную пальбу и, на всякий случай, держать заряженной пушку.  

Но пропитание-то надо было добывать, да и здешние места обследовать – как-никак, в этом заключалась цель экспедиции. Посланные Креницыным партии обходили Унимак и побережье Аляски, но встречали только пустые юрты. Кое-где удавалось поживиться оставленной их жителями юколой, взамен иногда оставляли традиционные подарки – бисер, иглы, бусы, но наладить отношения толком так и не удалось.

 Экипаж зимовал в юртах, построенных из плавника. Было холодно и неуютно. Добыча морского зверя не заладилась, питались, в основном, запасенной на Камчатке солониной, и то впроголодь. Никаких трав на каменистом Унимаке не было. Скорбут – цинга подступила уже в декабре. К апрелю из всего экипажа осталось только двенадцать человек, которые могли считаться относительно здоровыми. Им все чаще приходилось выкапывать ямы в смерзшемся прибрежном песке, чтобы кое-как схоронить умерших. С особой горечью Креницын кинул горсть песка на исхудавшее тело – кожа да кости – Степана Глотова, и пожалел, что редко следовал советам своего «вожа». Второй раз за все время экспедиции прослезился тогда Петр Кузьмич, человек железной воли, с которой он до сей поры не сумел одержать никакой виктории. Историки так и не смогли по дошедшим до нас документам точно установить, сколько человек со «Святой Екатерины» умерло в эту несчастную зимовку: по одним данным – половина экипажа, тридцать шесть человек; по другим, в которые страшно поверить, – шестьдесят. 

На пятый день после того как схоронили Глотова, 10 мая 1769 года, к месту зимовки подошли две алеутские байдарки. Не зная намерений гостей, кто мог, нацелился из ружей. «Капитан Левашов!» – закричал один из гребцов. Ружья опустили; алеуты передали письмо от Левашова. Креницын приказал щедро одарить гонцов и послал с ними ответное письмо, сообщив, что если капитан-лейтенант не придет на помощь, то ему не с кем будет управлять судном.

 «Святой Павел» был поставлен левашовым на зимовку в одной из бухт острова Уналашка, в глубине Капитанского залива, одного из лучших укрытий на Алеутских островах. но и тут временами налетали такие ветры, что срывало крышу с построенной из плавника юрты. Голодали, пожалуй, не меньше, чем экипаж «Святой Екатерины». Ели даже мясо выкинутого на берег мертвого кита, хотя, по словам участников экспедиции – камчадалов, от дохлой китятины по телу идут язвы. Отчего появлялись язвы – поди, разберись, и пусть с немалыми отвращением – вкус противный, но ели. То ли от мяса кита, то ли от ураганных ветров и пронизывающего холода сразу несколько человек тронулись рассудком. И цинга не обошла людей левашова, но все же помог настой из здешних трав, сготовленный камчадалами. 

А вот с местными жителями Левашов установил хорошие отношения, даже с соседних островов алеуты прибывали за подарками. Особым спросом пользовались ножи: железные, конечно, лучше костяных. С некоторых островов в знак добрых отношений привезли своих детей в заложники.

Гаврила Пушкарев хоть и поддакивал капитан-лейтенанту, а кукиш в кармане держал: нечего с дикарями рассусоливать, им, чучмекам, чувства дружбы и сострадания недоступны.

что больше всего беспокоило Левашова, так это полное отсутствие сведений о «Святой Екатерине» и своем начальнике. По большой просьбе капитан-лейтенанта, подкрепленной щедрыми подарками, расположенные к нему тойоны собрали целый флот примерно из сотни байдарок и направились на Унимак и к побережью Аляски. Левашов вручил им письмо для передачи Креницыну, для верности повторенное в четырех конвертах; авось, хоть один дойдет по назначению. Не получилось, однако; враждебные посланцам алеуты Унимака никого не пропустили, гонцов побили, и припасы у них отобрали, и пригрозили убить. Все же о месте зимовки русских удалось проведать.

Доброе дело не забывается. В конце мая 1769 года возвратился с ответом от Креницына вызвавшийся доставить ему письмо тойон, считавший своим другом Степана Глотова. Левашов тут же отправился на помощь. Из команды «Святого Павла» за время зимовки умерло три человека да двое пропали без вести  – со «Святой Екатериной» сравнивать невозможно.

6 июня 1769 года корабли встретились, а полмесяца спустя, поделив более-менее здоровых людей между экипажами поровну, отправились в обратный путь. «Святая Екатерина» вошла в устье реки Камчатки 30 июля, а «Святой Павел» только 24 августа: ветры не благоприятствовали его плаванию.