Море Бобровое

Глава пятая

В  России XVIII века мода пить чай быстро вошла в обыкновение, распространяясь от высших слоев общества до самого простого народа. Пузатые самовары пели свои бойкие песни и в придорожных трактирах, и в крестьянских избах; и на столах особ купеческого сословия, а где самовар - там и расписной чайник с янтарного цвета напитком, который и здоровому человеку бодрость придает, и от многих хвороб пользителен. А чай-то, он откуда? Да само название за себя говорит. На басурманском языке «Чайна» означает «Китай», оттуда он, из Китайского царства, где богдыханы, мандарины, шелк узорчатый, материя китайка да драгоценная посуда – фарфор.

А чай китайские купцы дают за пушную рухлядь, которая у них большим спросом и уважением пользуется, как на руси звонкий и прозрачный фарфор – опять же по-басурмански – «чайна»

Слово «рухлядь» сейчас означает – старье, пришедшую в негодность одежду, всякий хлам. Совсем иное значение это слово имело в те далекие годы. Пушная рухлядь – это были драгоценные меха, составляющие богатство страны. Пушной промысел приносил казне большие доходы государственному бюджету в виде пошлины. казне шла и каждая десятая из добытых шкурок, и вся меховая подать с коренных местных жителей – ясак. Самые лучшие меха украшали и царское парадное одеяние, и шли на шубы боярские, на подарки иноземным государям, на награды отличившимся служивым людям, – по количеству и качеству в соответствии с чином и заслугами отличившегося…

Бегущий по насту соболь или кувыркающийся в воде калан – это еще не пушнина. Охотник поймал в капкан соболя или лису, забил морскую выдру или тюленя-белька – но это только первый шаг к пушнине. мех не должен быть подпорчен хищниками или примерзнуть к капкану. свежевать забитое животное нужно умело, чтобы не порвать шкурку и не повредить меховой покров. А с внутренней стороны кожи необходимо счистить слой подкожной клетчатки, да так, чтобы ни комочка ее не осталось, и опять-таки следить, чтобы ничего не повредить. Процесс этот довольно трудоемкий, требующий специальных навыков. Ошибешься – и погибла шкурка, никакой тебе пушнины. Особо умело обрабатывали шкурки исконные жители Камчатки – ительмены, или, как их тогда называли, камчадалы. Не зря они обязательно были в каждой промысловой ватаге, отправляющейся на далекие острова. нанимать камчадалов было выгодно еще и потому, что за равную работу им платили меньше, чем русским, и они составляли иногда до половины команды промыслового судна.

Долог путь от производителя пушнины к ее потребителю. И на каждом этапе этого пути велик риск ухудшить качество меха, а то и вовсе погубить его. Вот отправилась промысловая экспедиция на дальние острова. В течение года, двух, а то и трех лет нужно сохранять добытые шкурки во временном жилище промысловиков, чтобы они не подопрели, чтобы мех не свалялся, не образовались потертости. А разве дальше - легче? Шкурки перевозят на шитике или боте по морю, там, где нельзя спрятаться от сырости, где трудно защититься от грызунов или вредных насекомых, – да мало ли какие пакости встретятся в пути!

Ну вот привезли меха на Камчатку, в Нижнекамчатск. дальше пушнину везут по зимнику, проложенному по льду реки Камчатки, затем – реки Быстрой, а оттуда – в устье реки Большой, на западное побережье полуострова, в столицу тогдашней Камчатки – Большерецк. А дальнейший путь проходит через Охотское море, до главного российского порта на Тихом океане – Охотска. Из Охотска груз идет до реки Юдомы и затем – до Якутска по рекам Мая, Алдан и Лена.  От Якутска – вверх по лене до Усть-Кута, где дороги расходятся: одна ведет на запад, к Москве, а другая – на юг, к Иркутску и Кяхте. Далек Иркутск от Охотска, а ведь груз пушнины еще полпути до Москвы не прошел…

на Москве попадали шкурки в умелые руки скорняков да меховщиков, а самые ценные, шкурки калана, морского бобра, – в руки бобровников… Отсюда и фамилии пошли: Скорняковы, Меховщиковы, Бобровниковы.

За нею, за пушной рухлядью, отправляется по волнам Великого, или Тихого, Восточного океана одна промысловая экспедиция за другой, и все дальше и дальше от камчатских берегов на восток устремляются шитики и боты предприимчивых мореходов и охотников.

сибирская администрация стремилась держать под контролем организацию экспедиций на острова Тихого океана. Без ее разрешения ни одно судно не могло отправиться на промысел. Командиры портов, откуда уходили к новым землям промысловые экспедиции, – Охотска, Большерецка, Нижнекамчатска – давали на каждое судно инструкцию о приведении  населения новооткрытых островов в российское подданство и выделяли сборщика ясака, как правило, казака.

2 сентября 1758 года промысловый бот-«гвозденник» никифора Трапезникова «Святой Иулиан» вышел в океан из реки Камчатки. мореходом на нем пошел Степан Глотов, яренский посадский (из архангельских краев). Молодой еще человек – ему не было и тридцати – он пользовался уважением и авторитетом среди своих спутников, которые к нему иначе, как «Степан Гаврилович», не обращались. при промышленниках было и официальное лицо – казак Нижнекамчатского острога Савин Пономарев; в его задачу входило обращение инородцев в русское подданство и сбор ясака на вновь открытых островах.

На девятые сутки «Святой Иулиан», попавший в жестокий осенний шторм и потерявший по лапе на обоих якоря, выкинуло на остров Медный.

Без малого год находились на Медном промысловики, чей вояж начался так неудачно. Но времени зря не теряли. Охотились, заготовили провизию – насушили мяса морских коров, нерп и сивучей – на плаванье, в продолжение которого вселила уверенность толковая распорядительность молодого морехода. «с прочими компанейщики со общего согласия, для спасения судна и людей, чтобы во время намеренного в море островов поиска не погибнуть безвременно», на соседнем острове Беринга собрали среди останков разбитого пакетбота командора железные крюки, разные полосы и крепления общим весом пятнадцать пудов и сковали «через немалый труд» два якоря.

Ровно месяц продолжалось плавание на северо-восток, и 1 сентября 1759 года мореплаватели благополучно высадились на неведомом доселе острове, вблизи от которого был виден еще один остров, больший по размерам. «…На оных двух островах имеются звери: бобры морские, лисицы чернобурые, бурые, седые, крестовки и красные разных доброт». Самый первый из найденных островов местные жители называли Умнак, а второй – Уналашка, а вся крайняя восточная группа Алеутской гряды, в которую они входят, получила название Лисьих островов.

Ко времени прихода «Святого Иулиана» в обустроенных поселениях на Умнаке жило около четырехсот алеутов, а на Уналашке – около трехсот. Они никогда еще не видели русских, и первая встреча едва не закончилась трагически.

Подошедшую к берегу байдару с промышленниками со «Святого Иулиана» алеуты встретили стрелками-дротиками с острыми каменными и костяными наконечниками, которые они метали с помощью специальных дощечек, на местном наречии называемыми «атл-атл», нечто вроде пращи. Все были вооружены искусно выделанными костяными ножами или короткими кинжалами, а многие – и луками с тетивой из сухожилий; посыпались стрелы. Промышленники, прибывшие с мирными намерениями, не ожидали такого приступа и понесли неожиданные потери. Камчадал Стефан Уваровский был сражен насмерть, Уваровский Игнатий и Савин Пономарев ранены. Остальным едва удалось прикрыться, как щитами, досками и другим находившимся на байдаре скарбом, но нападавшие подступили вплотную, схватили с кормы байдары два топора да еще что под руку попалось и разбежались так же внезапно, как и напали.

 Крепко пришлось подумать пострадавшим мореплавателями, как расценивать нападение туземцев и как надлежит поступать дальше. Велик был соблазн отомстить, да так, чтобы впредь неповадно было даже и помышлять о нападении, но первым возразил раненый в плечо Пономарев, напомнивший и об указе императрицы Анны Иоанновны, и о наказании, постигшем Лариона Беляева, расправившегося с местными на Ближних островах. Итог подвел сам Степан Гаврилович: «Они тут хозяева, а мы – гости. Не пристало, придя в гости, у хозяина посуду бить. А встретили они нас неприятственно не по умыслу, а, как дети малые, по неразумению. А, может, кто с других островов к ним воевать приходил, откуда им знать, кто мы такие».  На том и порешили: зла на местных не держать, искать с ними мирный язык.

 Савин Пономарев написал по возвращению: «А потом оные, не видя от них отмщения против их нападения, кроме ласковости, пришли к ним к судну вторично без всякой уже ссоры и нападения и встретили обыкновенно и с собою принесли к пропитанию их мяса и рыбы сушеной трески. Напротиво чего и они Пономарев и Глотов с товарищи что при ком отыскаться могло из мелочей, то есть, от игол, шильев и протчего, дарили. И по том своем приходе возъимели с ними дружеское обхождение они к ним ласку и привет. И возвратили они отбитую ими байдару с всем, что во оной было. И чрез оную их ласку и привет при таком дружеском их с ними обхождении на означенных двух отысканных островах приведено ими со всеми компанейщиками … в подданство и платеж ясака тамошних народов».

Но это – потом, а пока надо организовывать промысел на этих невиданно богатых пушниной островах. Экипаж разбивается на отдельные охотничьи партии – артели, каждая из которых действует самостоятельно. Одна такая партия остается в главном лагере, а другие на байдарах гребут веслами, проходя большие расстояния вдоль берега и переправляясь, если нужно, на другие острова. Чтобы обеспечить безопасность разбросанных партий, промышленники требуют от тойонов предоставить аманатов – заложников. Такая практика повсеместно применялась при освоении Сибири, она перенесена и на Алеуты. В заложники обычно выделялись подростки – близкие родственники влиятельных людей рода, чаще всего дети или племянники тойонов. Выделяя заложников, вожди рода, приведенного в российское подданство, тем самым гарантировали не только предотвращение вооруженных столкновений, но и выплату ясака царской казне. Более того, в заложники шли охотно, чтобы попасть в привилегированное положение по сравнению со своими сородичами: жить среди промышленников, овладевать их умениями и, что особенно важно, их языком, становясь, таким образом, переводчиками и посредниками между русскими и алеутами. Нередко молодые люди, ставшие заложниками, отправлялись вместе с промышленниками на Камчатку или в Охотск, осваивали грамотность, получали образование. Некоторые из них попадали на службу в казаки, а иные были даже представлены царскому двору в Санкт-Петербурге. Другие возвращались на родные острова и сами становились тойонами.

При обращении в российское подданство алеуты получали русские имена и фамилии, обычно по фамилии крестного отца. И у Степана Глотова появился крестник из заложников, племянник одного из тойонов Умнака по имени Лушкаль, которому было двенадцать лет: после крещения он стал Иваном Глотовым.

Иван быстро освоил русский язык и неизменно был переводчиком при различных артелях. А потом вместе с крестным отцом отправился на Камчатку. Там он научился читать и писать по-русски. Лет десять Иван Глотов находился на русской службе, участвовал в «секретной экспедиции» Креницина и Левашова, снова возвратился на Камчатку, а потом все-таки вернулся на родной остров.

подрВ числе остков, выделенных в заложники на Уналашке, выделялся человек совсем не молодой по имени Кашмак. Он был с далекого острова Кадьяк, жители которого враждовали с алеутами уналашки и на байдарах время от времени приходили на Лисьи острова за военной добычей. Нерасторопный Кашмак во время набега попал в плен и был обращен в рабство. К своему рабскому состоянию он отнесся без особых переживаний. хотя пришелец с Кадьяка и был любознателен, но оставался по-прежнему ленив и неразворотлив, благодаря чему, должно быть, и оказался в плену. Алеуты были рады избавиться от него, а он и не возражал, словно предвидя новые повороты своей незамысловатой судьбы. Он уже освоил уналашское наречие алеутского языка, совсем иного, чем его родной кадьякский, а, попав в заложники, научился немного понимать по-русски и, как мог, выполнял обязанности толмача. Скорее всего, Кашмак и сообщил Глотову об известных ему островах к западу и востоку от Уналашки, а также о родном острове Кадьяк, богатом пушным зверем. Рассказ этот крепко запал в душу Степана Гавриловича.

 На острове Уналашка, который особенно полюбился Степану Глотову, заливы и бухты словно специально созданы для мирной стоянки приходящих судов, особенно две защищенные от всех ветров, прикрытые небольшим островком Амакнак, где алеуты хоронили усопших. Та бухта, которая поменьше, называлась Илюлюк, а которая побольше, впоследствии получила название Датч-Харбор; она доселе известна мореплавателям как одна из лучших в мире гаваней.  Высокие горы спускаются к пологим пляжам, покрытым черным вулканическим песком. Низкие болотистые долины поросли осокой высотой по пояс, среди нее то тут, то там разбросаны белые цветы болотной орхидеи. На местах повыше безбрежные поля люпина с резными листочками и лиловыми колокольчиками цветков. фиолетовый цвет представлен всеми оттенками – от бледно-лилового у  герани до почти черного у дикого ириса. Тянутся вверх побеги огнецвета с яркими багровыми звездами, грациозно сгибают шейки нежные фиалки, в разные стороны глядят желтые чашечки лютиков. А еще – лимонные примулы, пурпурные орхидеи, кусты рододендрона, раскидистые пятна папоротника. На склонах среди зелени распустились белые зонтики коровьего пастернака, а выше, где травяное покрытие заканчивается, лишайники ткут на земле и камнях разноцветный ковер, среди которого, как маленькие солнышки, светятся бутончики лапчатки.

 Жесткие стебли многолетнего райграсса местные женщины срезают, чтобы плести из них корзины, циновки и даже одежду. Еще они собирают дикий сельдерей – считается, что он очень полезен для здоровья. А сколько на островах грибов и ягод! черные шарики шикши наполнены влагой, как будто бы утоляющей жажду; голубики столько, что, кажется, можно, не сходя с места, брать ее горстями. хороши на вкус и пузырчатые ягоды морошки, и острокислая, сохраняющаяся всю зиму клюква!

Остров Уналашка

А на горных склонах, в ложбинах и на вершинах все лето лежит ослепительно белый снег.

Два года вели промысел на островах промышленники со «Святого Иулиана». Все это время поддерживались хорошие отношения с местными жителями, с которыми вели торговый обмен. Всего же было добыто и выменяно около четырех тысяч шкур каланов, песцов и лисьих.

Расспрашивая алеутов, Глотов и его спутники узнали о существовании трех десятков ранее неизвестных островов Алеутской гряды; Савин Пономарев вместе с Глотовым составил описание новооткрытых земель, по этим материалам впервые была создана карта района. На ней показан и большой «остров Алякса» – Аляска, которая, как вскоре было уточнено, является частью американского материка, полуостровом.

26 мая 1762 года «Святой Иулиан» с богатой добычей покинул Лисьи острова и направился на запад.  Удача словно изменила славному мореходу. И плавание было необычайно тяжелым. Встречные ветры препятствовали продвижению к камчатскому берегу; истощились запасы пресной воды и пищи. Оголодали до того, что варили даже снятую с ног обувь, жевали вываренные ремешки, тщетно пытаясь обмануть сосущее чувство голода. Более трех месяцев занял путь, и только 31 августа бот вошел в устье реки Камчатка. И уже 1 октября, перейдя на шитик «Андреян и Наталья», принадлежащий теперь соликамскому купцу Ивану Саввичу Лапину и лальскому Василию Попову, Степан гаврилович с экипажем 46 человек направился в новый вояж. Перезимовав на острове Медном, 26 июля 1763 года он опять вышел в море, надеясь пройти на восток еще дальше, чем в предыдущем плавании.

А в Санкт-Петербург, в Адмиралтейств-коллегию, вскоре поступила карта обретенных и проведанных Глотовым островов Алеутской гряды, составленная его верными спутниками – казаком Савином Пономаревым и промышленником Петром Шишкиным. Россия с изумлением узнала, что ее владения простерлись до самого американского материка.

К продолжению