Проза Владимира Вейхмана
Главная | Регистрация | Вход
Четверг, 28.03.2024, 12:57
Меню сайта
!
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Памятник на сопке

I

На рейде порта Находка, ку­да наш траулер пришел еще ночью, стоял вялый, мало­подвижный туман. Временами он ле­ниво раздвигался, и яркое июньское солнце высвечивало зеркально гладкие пятна воды и дремавшие поблизости на якорях сухогрузы и лесовозы. Потом туман снова смыкался, и все окружающее опять полностью погружалось в белесую муть. Если бы не частые удары в колокол, раздававшиеся то справа, то слева, то прямо по носу, можно было бы подумать, что туман не закрывает и суда, и бухту, и сопки, а поглощает их, и мы остаемся на этом рейде одни-одинешеньки.

На ходовом мостике «Авиатора» (так назывался наш рыболовный траулер-морозильщик), кроме вахтенных, находилось еще несколько человек из комсостава. Шел неспешный беспредметный разговор, обычный для ситуации, когда после долгого рейса дом уже совсем рядом, когда известно, что и высокое начальство, и родные жены, и милые детишки ждут на причале, а тут из-за тумана приходится терпеливо сдерживать накопившиеся за время разлуки эмоции.

Стоявший рядом со мною Анатолий, мастер добычи, или тралмастер, как чаще его называли, обращаясь скорее к самому себе, чем ко мне, проронил: «А вокруг нашей конторы забор построили, милицию поставили – пропуска проверять. Когда я после потопления возвратился, документов, конечно, никаких, пришлось через забор перелезать». Насчет «конторы» я понял – так находкинские рыбаки в обиходе нередко называли свой УАМР – управление активного морского рыболовства, а что значит «после потопления»? Я спросил об этом Толю. «Может, слышали, тогда, в январе 65-го, четыре СРТ потонуло…»

мне стало очень стыдно. Я почти месяц пробыл на этом судне, добираясь из района промысла, и до сей поры не догадался, что этот Толя Охрименко, скромный парень, добросовестно и даже с некоторым азартом делавший на промысловой палубе свое нелегкое дело, и есть тот самый единственный моряк, спасшийся из сотни человек – экипажей четырех средних рыболовных траулеров, практически одновременно погибших от обледенения…

я не успел поговорить с Анатолием – прозвучала команда «С якоря сниматься, швартовной команде по местам стоять» – и лишь потом, как мог, восстанавливал картину произошедшего…

 

II

 

Когда Анатолий очнулся, он понял, что лежит совершенно голый, укрытый жестковатой белой простыней и теплым меланжевым одеялом. Склонившийся над ним пожилой еврей в больших очках («Доктор», – понял Анатолий) скороговоркой сказал: «Ну вот и ладненько, ну вот и хорошо» Потом добавил: «Молодец, ах, какой ты молодец! Ты, вот что, лежи спокойненько, будет тебе цимес мит компот!». Анатолий с усилием выговорил: «А где…» и снова провалился в мягкую, окутывающую дрему.

Когда он проснулся опять, все тот же доктор стоял у его постели. Изрядно качало. Но качка была совсем не такая, как на его СРТ. Качало не то чтобы мягче, а как-то внушительнее, судно не откликалось на удар каждой отдельной волны. «Где я?» – спросил Анатолий. «Где ж тебе еще быть? Мы с тобой здесь, в лазарете, на флагманской плавбазе, – ответил доктор. – Вот, прими для поправки здоровья – спиритус вини ректификати. Много не дам, но сорок грамм не помешает. А это я водичкой долил, вот сто грамм и получилось». И он протянул Анатолию мензурку с делениями, наполненную прозрачной жидкостью до отметки «100».

На следующий день (а, может быть, вовсе и не на следующий, – Анатолий потерял счет времени) доктор стал пускать в лазарет посетителей. Все посетители вели себя примерно одинаково: каждый, придерживая белый халат, наброшенный на пропитанный рыбьим запахом свитер, усаживался на принайтовленный к палубе стул, задавал один и тот же вопрос: «Ну как ты?» и, уходя, оставлял принесенный презент. Кто-то принес банку сгущенки, кто-то – печенье «Юбилейное». Анатолий невесело шутил: «Мне бы сейчас не печенья, а чего покрепче, пусть не "Столичной”, а хоть "Московской”…»  Доктор, несмотря на уговоры, еще только раз дал ту же дозу «спиритус вини» – и рекомендовал впредь пить компот – без ограничений…

Наконец, начальник экспедиции пришел вместе с капитаном плавбазы не просто осведомиться о самочувствии тралмастера, а, спросив у доктора разрешения, сказал: «Ну, теперь рассказывай…»

 

III

 

Павел Козлов, капитан СРТ «Бокситогорск», постучал по стеклу барометра и сокрушенно выругался. Стрелка прибора, и без того показывающая запредельно низкое давление, сместилась еще влево. «Будь он трижды проклят, этот Бристольский залив! Вон, сколько судов беринговоморской экспедиции сюда набежало – и наших, приморских, и сахалинских, и камчатских! Верно сказано: "Рыба ищет, где глубже, а человек – где рыба”. Всё бы хорошо: и уловы – навалом, и плавбазы – тут, под боком, но погода… На что в Олюторке зимой бывало тяжело, но по сравнению с Бристолем там просто зона отдыха».

Павел, еще раз вчитавшись в текст полчаса назад принесенного радистом штормового предупреждения, стал перебирать в уме все распоряжения, которые он отдал по случаю приближения глубочайшего циклона – не пропустил ли что-нибудь. Все иллюминаторы задраены, сети убраны в трюм, сами трюма надежно закрыты. Между носовой тамбучиной и кормовой надстройкой натянуты штормовые леера, а команда предупреждена – не переходить с носа на корму и обратно без разрешения вахтенного штурмана. Боцман прочистил шпигаты – трубки, выведенные с палубы за борт, и расходил шарниры крышек штормовых портиков, чтобы вода, заливающая верхнюю палубу, беспрепятственно стекала с нее. приготовлен инвентарь для борьбы с обледенением: пешни, топоры-колуны, ломы, лопаты. Да, самое главное: заполнены забортной водой и запрессованы пустые днищевые цистерны, благодаря чему увеличена остойчивость судна – способность возвращаться в прямое положение после прекращения действия накренившей его силы. вахтенным штурманам приказано внимательно следить за атмосферным давлением и температурой воздуха, радисту – непрерывно быть на связи с командованием экспедицией и особенно внимательно принимать прогнозы погоды.

Ветерок пока что хоть и крепкий, но не настолько, чтобы очень его опасаться. Видимость, правда, неважная, к тому же в январе рано темнеет. Тут еще морока: на борту флагманский специалист, которого ждут совсем на другом, аварийном судне, приткнувшемся где-то к северу к ледяному полю. Запросили начальника экспедиции о местонахождении этого судна, а заодно и выяснили, что совсем неподалеку находится плавбаза – флагманское судно экспедиции. Посоветовавшись с капитаном плавбазы, Козлов принял решение высадить на нее флагманского специалиста, хотя уже и при такой погоде это было непростым делом, но ведь дальше будет еще хуже.

Лихой судоводитель, капитан «Бокситогорска» блестяще выполнил маневр сближения с плавбазой, подойдя к ней вплотную. Флагманский специалист тоже оказался мужик не промах. Когда траулер взлетел на гребне волны у высокого борта плавбазы, он цепко ухватился за тетивы штормтрапа и ловко, как обезьяна, побежал по прыгающим ступенькам. Старпом Анатолий Самухин, обеспечивавший пересадку на плав­базу, взглянул на часы: было 19 часов 18 января.

А пока – носом против волны, ход убавлен до средего, при котором судно как будто бы удерживается на месте. И без того сильный ветер стремительно возрастал. Воздух напол­нился водяной пылью, видимость резко упала. Еще недавно длинные полосы пены вытягивались по склонам волн и лишь местами достигали их подошв, а вот уже вся поверхность моря, сколько можно разглядеть, покрыта слоем пены. Судно на среднем ходу стало плохо слушаться руля, того и гляди, порыв ветра поставит поперек волны. капитан приказал старшему механику прибавить оборотов. Траулер стал увереннее удерживаться на заданном курсе, но немедленно увеличилось заливание палубы. Массы воды обрушивались на судно, и прежде чем они успевали стечь за борт через шпигаты и штормовые портики, следующая волна вкатывалась на носо­вую часть траулера и устремлялась по па­лубе до кормовой надстройки. В мо­мент удара волны водяные брызги кас­кадом взлетали над носовой оконечность траулера и, охлажда­ясь в полете, льдин­ками летели к трало­вой лебеде, кормовой надстройке и выше ходового мостика ту­да, на шлюпочную палубу. Термометр, укрепленный снару­жи у окна рулевой рубки, покрылся кор­кой льда, и уже трудно разобрать, какую температуру он показывает – должно быть, градусов мороза около двадцати. Лед, спервоначалу появившийся тоненькой пленкой, начинает быстро нарастать на обвесах и палубе верхнего мостика, на крыльях ходового мостика, на чехлах шлюпок и шлюпбалках, на тросах такелажа и мачтах.

Массы воды обрушивались на судно

Капитан внимательно вслу­шивался в эфир на частоте, уста­новленной для судов экспедиции. Из голосов, доносящихся сквозь треск радиопомех, можно было понять, что и другие суда находятся не в лучшем положении, и многие из них идут на север, к кромке ледяных полей, которые гасят губительную волну, или к американскому острову Святого Матвея, чтобы с его южной стороны укрыться от ураганного норд-оста. Но до острова слишком далеко, а ледяные поля хоть и, судя по всему,  сместились к югу, но тоже совсем не близко.

– Вот что, Анатолий, отправляй людей обкалываться, – обратился капитан к старшему помощнику. – Проверь, чтобы потеплее оделись, чтобы каждый надел предохранительный пояс, да страховочные концы чтобы понадежнее закрепили. Неровен час, за борт смоет. Первым пошли тезку своего, тралмастера. А матроса Никольского отправь на мостик, пусть несет вахту на руле.

– Ты что, капитан?! – удивился старпом. – Снаряд два раза в одну воронку не попадает.

– Может, не попадает, не попадает, а тут возьмет и попадет.

Они хорошо поняли друг друга. Года полтора назад Леонида Никольского, матроса СРТ «Джигит», во время промысла смыло волной за борт. Каким-то чудом удалось его выловить и вытащить из воды. Медики после этого долго не выпускали Леонида в море, и вот теперь на «Бокситогорске» он снова отправился в рейс.

 

IV

 

Первая бригада с трудом выбралась на открытую палубу: ведущие на нее двери были прочно прихвачены льдом. Околку льда начали, как полагается, сверху. В первую очередь сбили, как смог­ли, лед, намерз­ший на судовые антенны, очища­ли крылья мости­ка, лобовое стек­ло рулевой руб­ки, ходовые ог­ни, скалывали и сбрасывали ско­лотый лед с верхнего мости­ка, спасательных шлюпок, мачт, грузовых стрел. Одежда моряков быстро промокла и покрылась кор­кой льда, которую приходилось счищать друг с друга. Мокрая и скользкая палуба уходила из-под ног, траулер то взды­мался на гребень волны, то проваливался, как в яму, и там, где лед только что был сколот, он снова нарастал, как бы пускаясь вперегонки с усилиями членов экипажа.

Околку льда начали, как полагается, сверху

Сменившаяся бригада после изматывающего труда отогревалась в кают-компании крепким сладким чаем. Перед тем как снова выйти наверх, моряки проваливались в короткий сон, прислонившись к теплым переборкам, но сон не приносил отдыха. нужно было снова идти и долбить бесчувственное стекло льда, уже не просто намерзшее на все открытые ветру и воде поверхности, а громоздившееся глыбами в проходах и любых местах, не продуваемых насквозь. Судно стало валким, медленно и неохотно выпрямлялось, подолгу задерживаясь в накрененном положении.

Лед нарастал вперегонки с усилиями экипажа

Радист под диктовку капитана стучал ключом, передавая радиограмму, адресованную руководству экспедиции:

«Около 12 ч ветер усилился до 11 баллов… Ураганный ветер, сплошная водяная пыль, брызги. Одежда работающих на палубе покрыта коркой льда. Скалывать лед не успеваем. Судно плохо слушается руля. Крен достигает 40 градусов. Объявлена тревога. Дан сигнал бедствия. Палуба правого борта наполовину ушла в воду, забита кусками льда. На надстройки намерзло более 50 т льда, в отдельных местах слой льда толщиной более 50 см…»

Больше ничего передать не удалось – антенна не выдержала тяжести намерзшего льда и оборвалась.

 

V

 

Анатолий Охрименко, уже в который раз вышедший со своей бригадой наверх, продолжал упорно долбить лед пешней. Он поймал себя на том, что им овладевает безразличие ко всему происходящему и что он механически считает удары, вкладывая в них все оставшиеся силы, но пользы от его ударов все меньше. «Ах ты, сука», – повторял он при каждом ударе, не осознавая, к чему относятся его ругательства – к неподдающемуся льду или к собственной слабости.

«Толя, пойдем, погреемся, сил больше нет», – прокричал, приблизив к нему бородатое лицо, напарник из его бригады. «Куда пойдем? Ты что, не понимаешь, что вот-вот пароход опрокинется! Сбивай лед сверху, иначе – кранты!» Напарник махнул рукой – «больше не могу» – и последним протиснулся в дверь надстройки.

Анатолий, оставшийся один, все тюкал и тюкал пешней, отбивая куски льда, когда и без того замедленные размахи качки вовсе прекратились, траулер на несколько мгновений замер на гребне волны, затем завалился на правый борт, и палуба, вставшая дыбом, ушла из-под ног.

Он вынырнул рядом с корпусом еще удерживавшегося на плаву вверх дном судна. В несколько гребков подплыл к корпусу, ухватился за скуловой киль и, собрав все силы, вскарабкался на днище. Оставшийся внутри опрокинувшегося судна воздушный пузырь еще удерживал днище над поверхностью воды, но носовая часть траулера при этом погрузилась глубже, чем кормовая, и Анатолий пополз к рулю и остановившемуся гребному винту. Там еще было за что ухватиться, но холод донимал все больше с каждой секундой. Все тело коченело, и прежде всего открытые ветру лицо и руки. В тускнеющем сознании пульсировала одна-единственная мысль: «Удержаться. Удержаться». Анатолий не знал, сколько времени прошло – может быть, минут десять, а, может быть, и все двадцать, когда эта назойливая мысль сменилась другой, тихой и печальной: «Как  жить хочется».

Анатолий понял, что он не будет больше жить, и, странно, что это его успокоило. Пульс вяло отсчитывал: «Удержаться. Удержаться».

Из окружавшей серой пелены вдруг показался нос идущего прямо на Анатолия траулера. Анатолий не знал, правда это или ему так кажется. Он не раскрыл рта, не шевельнулся, пока с носа подошедшего суда не полетела точно нацеленная выброска – тонкий и прочный трос с грузиком

     VI

 

Анатолия Охрименко подобрал траулер «Уруп», случайно наткнув­шийся на перевернувшееся судно. Спасенный был в состоянии сильного переохлаждения, и его поспешили передать на подошедшую плавбазу, где судовой врач сделал все, чтобы вернуть его к жизни.

Минут через сорок после спасения Анатолия из воды подняли тело еще одного моряка с «Бокситогорска», но вернуть его к жизни не удалось. Больше не удалось найти никого ни с «Бокситогорска», ни с трех сахалинских траулеров – «Севска», «Себежа» и «Нахичевани», погибших в этот же день 19 января. Имена двадцати четырех рыбаков, погибших вместе с траулером «Бокситогорск», запечатлены на мемо­риальной доске у памятника «Скорбящая мать», возведенного на Лебединой сопке в Находке много лет спустя. Женщина с ре­бенком на руках смотрит в сторону моря – туда, куда ушел и откуда не вернулся ее любимый. На мемориальной доске нет имени двадцать пятого члена экипажа «Бокситогорска» – Анатолия Охрименко, который снова год за годом уходил в море. открытия памятника он не дождался.

Памятник "Скорбящая мать"

 

 
 
 

 

 

 

Вход на сайт
Поиск
Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Copyright MyCorp © 2024
    Сайт создан в системе uCoz