Проза Владимира Вейхмана
Главная | Регистрация | Вход
Пятница, 29.03.2024, 03:31
Меню сайта
!
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Море Бобровое

Глава десятая

Крузенштерн, как ни старался, не мог подавить в себе чувства неприязни к находящемуся на борту его корабля господину с титулом его превосходительства, волею судьбы и его императорского величества свалившемуся ему на голову. Ему, моряку, с юношеских лет привыкшему к зыбкой палубе и наполненным свежим норд-вестом парусам, трудно признать первенствующей вялую руку знатока придворных фарватеров, плавания которого доселе совершались по канцеляриям Правительствующего Сената да по паркету Зимнего дворца. Иван Федорович Крузенштерн давно уже считал себя искони русским человеком, словно родителями данное имя Адам-Иоганн-Фридрих принадлежа­ло не ему, а лишь тому худенькому мальчику, который вместе с дет­ством остался там, на островах Эстляндии. Но он знал, конечно, что за глаза недоброжелатели называли его «немец», и – что скрывать! – гордился этим. Да, от своих роди­телей да от воспитания в Кадетском корпусе он приобрел ту свойст­венную в особенности немцам пе­дантичность, которая стала частью его напрочь обрусевшей натуры. Во всем должна быть ясность: моряк есть моряк, а кто не моряк – тот сухопутная швабра. Купец должен торговать, а не начальствовать над моряками. А посланник – угодно было императору назначить господина Резанова посланником – вместе со всем своим посольством на военном корабле может быть пусть почетным, но лишь пассажиром. Да и какой он, резанов, вельможа?! Пять минут как камергер, а выставляет свое камергерство, будто он в этом звании и родился. И то еще – он, Крузенштерн, уже исплававший мировые океаны вдоль и поперек, Академией наук пожалован званием члена-корреспондента, а Резанов, нигде далее Иркутска на востоке да Выборга на западе не бывавший, стал почетным академиком. Крузенштерн гнал от себя эти нехорошие мысли, сознавая, что они нехорошие, но, помимо его воли, из глубин подсознания выплывало сравнение господина посланника (а только так Иван Федорович именовал его) с крысой – острая мордочка и кажущиеся маленькими глаза над мальтийским крестом ордена Иоанна Иерусалимского.

А ведь, казалось бы, совсем недавно, всего каких-то пятнадцать лет назад он, гардемарин Крузенштерн, «по недостатку офицеров» был досрочно выпущен из морского кадетского корпуса и начал службу на фрегате «Мстислав», а кто из кадетов не знал, что им­ператрица Екатерина подписа­ла указ о посылке двух кораблей на Камчатку и что начальником экспедиции, обещавшей стать кругосветной, назначен молодой капитан 1 ранга Григорий иванович Муловский, под началом которого довелось теперь служить Крузенштерну. Вдвоем, с таким же досрочно выпущенным гардемарином Юрием Лисянским, служившим на фрегате «Подражислав», они набрались смелости и обратились к Муловскому с просьбой взять их в будущую экспедицию. Муловский с полной серьезностью отнесся к просьбе молодых офицеров, вот только, заметил он, надо сначала шведов побить. В сражении у острова Гогланд, да и в последующих баталиях Крузенштерн и Лисянский, каждый на своем корабле, с самой лучшей стороны себя аттестовали, и очень им хотелось, чтобы командовавший «Мстиславом» муловский обратил на них внимание. Но в сражении у острова Эланд Муловский погиб, и хоть и побили шведа, а идея кругосветного путешествия на неопределенное время была оставлена.

У Крузенштерна с Лисянским и воспитание, и характеры были разные. Юрий Федорович был поповичем из Нежина (огурчики там – объеденье!), вырос далеко от моря, в отличие от островитянина Крузенштерна, но в море рвался с малолетства, а характера был взрывного, решения принимал стремительно, и, раз приняв, никогда не перерешивал. Дружбы у них, во всяком случае, каких-то внешних проявлений – не замечалось, но было то внутреннее единство душ, которое свойственно настоящим мужчинам. Никогда, ни при каких обстоятельствах никто из них не проявлял ни тени превосходства, ни намека на зависть, хотя основания к тому были: то Лисянский обгонял по службе, то Крузенштерн был поставлен над ним начальником. Но главным для них оставались не чины, а служба, не слава, а верность долгу. Они знали цену и себе, и друг другу. Оба они после окончания войны со шведами для приобретения хорошей морской практики были направлены в английский флот, где числились волонтерами в звании лейтенантов, а потом капитан-лейтенантов. Они участвовали в морских сражениях, пересекали Атлантику, огибали мыс Доброй Надежды, побывали в Индии, Крузенштерн год пробыл в Кантоне и португальском владении в Китае – Макао, а Лисянский даже единственным из российских мореплавателей встречался с первым американским президентом Джорджем Вашингтоном. Словом, морскую практику они получили великолепную.

Но вовсе не только в «управлении мореходными судами» приобрели опыт молодые офицеры. Крузенштерн впоследствии писал: «Малая обширность деятельности российской торговли занимала многие годы мои мысли. Желание способствовать хотя несколько тому, чтобы видеть ее в некотором усовершенствовании, было безмерно…» Речь идет о торговле «пушной рухлядью». С открытия Алеутских островов и северо-западных берегов Америки российские купцы «начали плавать… туда сами собою для промысла разных зверей, а особливо морских бобров, которых променивали с величайшим прибытком... Я знал, что соотечественники мои производят важнейший торг с Китаем звериными мехами; но оные привозятся с островов Восточного океана и американского берега, во-первых, в Охотск, а оттуда уже в Кяхту, к чему потребно времени два года, а иногда и более… Россияне с большей выгодой могли бы производить товар из своих колоний в Кантон прямо».

В течение двух лет Крузенштерн работает над детальным обоснованием проекта экспедиции на двух кораблях из Кронштадта к Алеутским островам и северо-западному берегу Америки, указывая не только на экономические и политические выгоды такого предприятия, но и, заглядывая далеко вперед, проявив заботу «в рассуждении снабжения купеческих кораблей начальниками и матросами». Для этого он предлагает допустить к обучению в Морском кадетском корпусе, кроме молодых людей из дворян, детей из других сословий, которые могли бы оказаться «хорошими мореходцами» Крузенштерн, опередивший в этом отношении свое время более чем на столетие, заключает: «Сим образом можно было приобрести со временем людей, весьма полезных для государства. Кук, бугенвиль, Нельсон не сделались бы никогда оными, каковыми явились в своем отечестве, если бы выбирали людей по одному только рождению».

С горечью заключает капитан-лейтенант: «Старания мои возбудить в частных людях желание к такому предприятию были равномерно тщетны».

Адмирал Мордвинов Николай Семенович был известен не только на флоте как человек дальновидный, независимый и справедливый. Когда он был назначен вице-президентом Адмиралтейств-коллегии, Крузенштерн еще раз приводит в порядок свои соображения  и 1 января 1802 года подает ему представление с предложениями о «споспешествовании и распространении нашей американской торговли».

Иван Крузенштерн 

Военный моряк Иван Крузенштерн не ради славы кругосветного мореплавателя обращается к правительству со своими предложениями: «Непрерывное сообщение между европейскими гаванями и американскими селениями компании, особливо же торговлю в Кантоне, почитаю я единственным средством, могущим привести в цветущее состояние торговлю Российско-Американской компании, если только правительство почитает за нужное удержать заведенные компанией селения при берегах северо-западной Америки и за полезное усилить свою непосредственную торговлю».

Мордвинов нашел достойными внимания предложения Крузенштерна и обсуждает их с министром коммерции и директором водных коммуникаций графом Николаем Петровичем румянцевым. Николай Петрович, человек прекрасно образованный, широко мыслящий, сразу понял важность высказанных моряком мыслей для отечественной торговли и развития мореплавания. Еще Шелихов, а впоследствии его вдова Наталья Алексеевна высказывали намерение организовать прямую торговлю с Китаем через Кантон. Очевидны были и преимущества завоза грузов и провианта на Камчатку и в Русскую Америку из Европы морским путем; на этот счет Резанов через графа Румянцева подавал записки на имя императора.

Румянцев вызывает корреспондента Российско-Амери­канской компании, ходатая по ее делам Николая Петровича Резанова из Выборга, где тот находился по делам Финляндской комиссии. От имени компании Резанов изъявляет намерение купить два судна для намеченного плавания. В июле 1802 года Румянцев докладывает проект императору. Александр I повелевает снарядить на средства Российско-Американской компании два корабля под военно-морским флагом.

адмирал Мордвинов объявляет вызванному из Ревеля в Петербург Крузенштерну, что предложение его принято и ему самому поручается быть его исполнителем – руководителем экспедиции и командиром флагманского корабля. Крузенштерну предоставляется право самому выбрать командира второго корабля. У него нет сомнений: конечно, это должен быть Юрий Федорович Лисянский – «отличный морской офицер», «человек беспри­страстный, послушный, усердный к общей пользе».

Лисянский, не колеблясь, дает согласие: «Долговременное мое с сим отличных дарований человеком знакомство… а наипаче желание быть полезным отечеству при столь важном случае, были причиною, что я, невзирая на старшинство своей службы, с великой охотой согласился совершить сие толико отдаленное путешествие под его начальством …»

Срочно, уже в сентябре месяце, в Гамбург для покупки кораблей и приобретения припасов посланы от главного правления компании один из ее директоров – Василий Шелихов, капитан-лейтенант Лисянский и молодой, но знающий корабельный мастер Разумов. Подходящих судов там не нашлось, и уже в Лондоне за 17 тысяч фунтов стерлингов  приобретают два шлюпа – трехмачтовых корабля с прямым вооружением, «Леандр» и «Темзу», которые получают новые имена – «Надежда» и «Нева». Первый из них, размером побольше, построенный три года назад, вооружается шестнадцатью пушками, а второй, пятнадцатимесячного возраста, – двенадцатью. Лисянский остается в Англии заниматься ремонтом и дооборудованием судов. 5 июня 1803 года корабли прибыли в Кронштадт.

К этому времени в планах, связанных с экспедицией, произошли серьезные изменения. Российские власти давно искали возможность установить политические и торговые контакты с загадочным восточным соседом – Японией. Проводя политику самоизоляции, страна восходящего солнца наглухо закрыла свои двери для любых европейских держав, выдавая единичные разрешения на посещение только в исключительных случаях, да и то, как правило, на унизительных условиях. Россия могла бы ввозить из Японии, в особенности в свои дальневосточные земли, медь, сахар, пшено, бумажные ткани, фарфор, камфору в обмен на поставки китового жира, соленой рыбы, моржового клыка, оленьих шкур, дубленых кож, поташа. Посылая к берегам Японии военный корабль, правительство рассчитывало тем продемонстрировать силу и показать свое намерение защищать российские владения на Тихом океане.

Занятое европейскими делами, правительство до сих пор не воспользовалось полученным десять лет назад разрешением на одно посещение российским судном японского порта Нагасаки, а тут как раз подвернулся подходящий предлог: доставка на родину нескольких японских рыбаков, потерпевших крушение на Алеутских островах и давно потерявших надежу когда-нибудь вернуться домой.

Было принято решение совместить плавание в Русскую Америку с доставкой в Японию российского посольства. А чтобы возместить предполагаемые убытки Российско-Американской компании, связанные с задержкой из-за этого в пути одного из судов примерно на год, император распорядился принять этот корабль на свое полное содержание с разрешением нагрузить его компанейскими грузами, насколько это будет возможно.

Возглавить посольство в январе 1803 года было поручено Николаю Петровичу Резанову, имевшему уже гражданский чин действительного статского советника (что по табели о рангах соответствовало воинскому званию генерал-майора).

Благополучная служебная карьера Резанова сопровождалась тихим семейным счастьем. Женившись скорее по расчету, чем по любви, Резанов искренне привязался к своей юной супруге, а она дарила его покорностью и домашним уютом. В июле 1801 года у счастливой четы родился сын Петр, а в октябре 1802-го – дочь Ольга. Но обрадованного рождением дочери отца потрясает страшный удар судьбы: на двенадцатый день после родов Анна Григорьевна в мучениях оставляет этот мир.

Петербургское общество соболезнует несчастному мужу и отцу, сам Гаврила Романович Державин несет к могиле гроб с телом Анны. «Восемь лет супружества дали мне вкусить все счастие жизни сей как бы для того, чтобы потерею ее отравить наконец остаток дней моих, – изливает в письме свои чувства сломленный горем вдовец. – Чужд сделавшись всего на свете, предавшись единой скорби своей думал я взять отставку, думал, занявшись воспитанием детей, посвятить чувствительности остаток дней моих…»

Резанов приобретает за 18 тысяч рублей участок земли с домом в престижном районе Петербурга – на Литейной, в Преображенской части. Теперь у него и его детей-сирот есть собственное убежище, в котором он скоротает ставшую какой-то ненужной жизнь.

Николай Петрович, вообще склонный к меланхолии, впадает в глубокое уныние, из которого его пытается вывести призывом к деятельности сам император Александр. Еще из письма Резанова: «Государь вошел милостиво в положения мои, сперва советовал мне рассеяться, наконец, предложил мне путешествие; потом, доведя меня постепенно к согласию, объявил мне волю, чтоб принял я на себя посольство в Японию. Долго отказывался я от сего трудного подвига; милостивые его при всякой встрече со мной разговоры, наконец, призыв меня к себе в кабинет и настоятельные убеждения его решили меня повиноваться. Я признался ему, что жизнь для меня, хотя тягостна, но нужна еще для детей моих: многие обещал мне милости, но я просил не унижать подвига моего награждениями... В Америке должен я также образовать край тот...».

Обласканный и ободренный императором, Резанов предпринимает энергичные шаги по упрочению своего положения в снаряжаемой экспедиции. Роль пассажира во время плавания его совершенно не устраивает. Без труда он получает полномочия от контролируемого им Главного Правления Российско-Американской компании: ему поручается  быть «полным хозяйским лицом не только во время вояжа, но и в Америке». А Крузенштерну, не без оснований считавшемуся руководителем экспедиции, с 29 мая 1803 года было вменено «...управление во время вояжа судами и экипажем и збережение онаго». Расстроены и Крузенштерн, и Лисянский: по первоначальный договор с компанией предусматривал для них жалованье по 5800 рублей в год, да еще по окончании экспедиции по 10 тысяч рублей каждому, а теперь все начинается сначала… Крузенштерн с возмущением пишет в Главное Правление компании, «что он, Крузенштерн, призван по Высочайшему повелению командовать над экспедицией, и что оная вверена Резанову без его ведения, на что он никогда бы не согласился; что должность его не состоит только в том, чтобы смотреть за парусами»...

Молодой император не очень-то вдается в тонкости взаимоотношений между честолюбивым моряком и напористым чиновником. Насчет награждений у него свое мнение. Чрезвычайный посланник в таинственную страну должен произвести внушительное впечатление на загадочных азиатов. Он награждает новоиспеченного дипломата орденом Святой Анны 1 степени и присваивает ему придворный чин действительного камергера. Александр приказывает ему явиться в кабинет в придворном мундире – с золотым шитьем на воротнике, обшлагах, карманах, по бортам и фалдам, в треугольной шляпе с плюмажем и с золотым с бриллиантами ключом на банте из голубой Андреевской ленты, прикрепленным на левой фалде мундира. Император остается доволен. Вот теперь – годится. Сразу видно, что великую Россию представляет не какой-нибудь задрипанный чиновник, а знатный вельможа, усыпанный милостями государя.

Тут же император вручает Резанову рескрипт, собственноручно им подписанный:

«Господин действительный камергер Резанов!

Избрав Вас на подвиг, пользу Отечеству обещающий, как со стороны японской торговли, в которой Вам вверяется участь тамошних жителей, поручил я канцлеру вручить Вам грамоту, от меня японскому императору назначенную, а министру коммерции по обоим предметам снабдить Вас надлежащими инструкциями, которые уже утверждены мною. Я предварительно уверяюсь по той способности и усердию, какие мне в вас известны, что приемлемый ваш отличный труд увенчается отменным успехом, и что тем же трудом открытая польза отечеству откроет вам новый путь к достоинствам...»

В тот же день, 10 июля 1803 года, министр Румянцев вручает Резанову секретную инструкцию:

«Корабли "Надежда” и "Нева”, в Америку отправляемые, имеют главным предметом торговлю Российско-Американской Компании, от которой они на собственный счет её куплены, вооружены и снабдены приличным грузом; ... сии оба судна с офицерами и служителями, в службе компании находящимися, поручаются начальству Вашему...»

А через три дня тот же министр румянцев, словно желая подсластить пилюлю, напутствует «командира по морской части» Крузенштерна: «Мысль, что для отечественной торговли откроется нам поле, сделается тем совершеннее, что вместе с сим Россия под вашим руководством принесла бы и свою дань во всеобщее богатство человеческих познаний, я заранее утешаюсь за вас тем, что имя ваше пойдет на ряду с именами отличных мореплавателей».

Крузенштерну надобно было решить сложную задачу: разместить на корабле, кроме членов экипажа, господина посланника и всех следующих с ним лиц. Удалось уговорить графа Румянцева на пять человек сократить свиту посланника, но и с оставшимися мороки было предостаточно. Шестерых японцев поселили в одном кубрике. По каютам разместили оставшихся членов свиты: майора Ермолая Фредерици, Федора Фоса, надворного советника (чин, соответствующий званию подполковника) – молодых людей, ничем, кроме благонравия, не замечательных, поручика графа Федора Толстого, доктора Бринкина. Академику живописи Степану Курляндцеву места в офицерских каютах не нашлось, пришлось поселить его вместе с командой, на баке. Отдельное место отводилось приказчику компании, московскому купцу Федору Ивановичу Шемелину. Да еще Резанов взял в плавание своего чахоточного повара, вызвав неодобрение Крузенштерна и открытое возмущение старшего офицера, лейтенанта Макара Ратманова.

23 июля корабли стояли на кронштадтском рейде, в ожидании прибытия императора. Все были на местах, кроме поручика Толстого. Крузенштерн был уже наслышан о его похождениях. Совсем недавно граф Толстой вызвался полетать на воздушном шаре, привезенным на потеху публике каким-то немцем. Граф взапрыгнул в прикрепленную к шару корзину, и они с хозяином шара взлетели в небеса. Шар помотался по ветру и в конце концов зацепился корзиной за крест колокольни. Лихой поручик по кресту спустился на купол колокольни, а оттуда и на землю. Несчастный же немец долго ожидал, пока его снимут с верхотуры… Полковник, начальник графа, начал было отчитывать его за недостойное офицера гвардии шутовство, а Толстой, не задумываясь ни секунды, вызвал его на дуэль. Они стрелялись, и полковник был серьезно ранен. Государь, которому напомнили, что граф Толстой когда-то учился в морском кадетском корпусе, решил отправить известного и многими другими выходками аристократа в морской вояж, с глаз долой – авось в плавании образумится…

Прибывший на корабли император был ласков и внимателен, побеседовал с офицерами, с удовольствием поглядел, как лихо матросы справляют свою работу. Крузенштерн еще раз выразил ему свою глубочайшую признательность за неожиданное благодеяние: Александр пожаловал его супруге, совсем недавно родившей сына, доходы с одной деревни в течение двенадцати лет примерно по1500 рублей ежегодно.

Остался доволен подготовкой кораблей и министр коммерции граф Румянцев, а петербургский митрополит Евгений отслужил молебен.

Лишь поздно ввечеру к борту «Надежды» подошла шлюпка. В ней, кроме гребцов, находилось три человека: граф Толстой, какая-то девица и неизвестный мещанин, настолько пьяный, что не мот выговорить ни слова, а только время от времени старательно мычал. Граф был престранно одет: на плечи накинута кацавейка, на голове – нелепо сидящая фуражка городового. «Эти – со мной…» – проговорил граф подошедшему к борту вахтенному начальнику лейтенанту Ромбергу. Ромберг приказал матросам поднять на борт с трудом державшегося на ногах поручика, а шлюпку отогнал от корабля. Толстой заключил в объятия с любопытством наблюдавшего за происходящим майора Фредерици: «Прощай, Ермолай… Я, вот, в Японию поплыл, а ты тут, значит, пей за нас… за тех, кто в море…»

Течение жизни в дальнем морском плавании однообразно и небогато впечатлениями. Матросы меньше других замечали это, потому что старший офицер Ратманов всегда находил им занятие: драить добела палубу, чистить до зеркального блеска медяшку, пересортировывать взятую в Гамбурге солонину, которая оказалась некачественной. В солнечную погоду матросы просушивали платье и постели, а в дождливую – не только собирали льющуюся с небес пресную воду, но и купались в растянутом между мачтами тенте, где образовывалось немалое озеро. Каждый ежедневно получал по полбутылки взятого на Канарских островах прекрасного вина, да еще командир приказал выдавать утром и вечером пунш с лимонным соком.

Крузенштерн, предоставив командование парусами и наблюдение за вахтой Ратманову и Ромбергу, подолгу засиживался над путевыми записками, которые он пунктуально вел с момента выхода из Кронштадта. Мичман барон Беллинсгаузен увлекся астрономическими определениями места корабля, которые он с большим искусством выполнял, перенимая уроки прекрасного специалиста, швейцарского астронома Горнера. Два других иностранных участника экспедиции, естествоиспытатели доктор Георг Лангсдорф и Вильгельм Тилезиус фон Тиленау, производили опыты, чтобы выяснить природу свечения морской воды, изучали содержимое желудков залетевших на палубу летучих рыбок. Взятые в плавание кадеты сухопутного корпуса братья Отто и Мориц Коцебу охотно выполняли любое поручение старших, без надобности взбегали по вантам на марсы и салинги, словом, всячески хотели показать, как они стараются поскорее стать настоящими моряками.

Посланник Резанов пытался прогонять меланхолию, усиливавшуюся, когда он вспоминал, что детей оставил на берегу, правда, под надежным попечением Михаила Булдакова и его жены Авдотьи, сестры покойной Анны Григорьевны. Чтобы не поддаваться тоске, он подолгу сиживал с японцем Судая Хёбэ, принявшим при крещении имя Егора Киселева, составляя русско-японский словарь и руководство к познанию письмен и грамматических правил японского языка, Правда, работать с «переводчиком» было трудно, поскольку тот не блистал познаниями и, к тому же, заслужил нелюбовь и соотечественников, потому что покрестился, и офицеров, потому что, заметив неприязненные отношения их к Резанову, ябедничал в расчете на выпивку, от невеликой дозы которой он впадал в сонливость.

По приглашению Резанова захаживал к нему в каюту Федор Шемелин, с которым они обсуждали предстоящие дела, касающиеся Российско-Американской компании.

Благонравные молодые люди Фредерици и Фос совершенно не знали, чем себя занять. Они подолгу спали, так что даже опаздывали к завтраку в кают-компании, во время парусных авралов стремглав бежали с верхней палубы, чтобы не путаться под ногами у матросов и не нарваться на цыканье командиров мачт. Чтобы как-то скоротать время, они пересказывали друг другу старые анекдоты, пускались в воспоминания о прошлой своей жизни, в особенности почему-то упирая на пору раннего детства. Графу Толстому было с ними скучно. Он не стеснялся спуститься в матросский кубрик, откуда каждый раз спустя некоторое время после его появления доносились забористые выражения и дружный смех. По команде «Паруса поднять» он первым хватался за марса-фал и тянул что было силы. То вдруг затевал борьбу с матросами и укладывал на лопатки любого – кроме богатыря-квартирмейстера Павла Курганова.

За могучее телосложение и выраженные актерские способности Крузенштерн поручил Павлу выполнять роль морского царя Нептуна на празднике при переходе из северного полушария в южное. 14 ноября 1803 года в половине одиннадцатого прозвучали одиннадцать пушечных залпов, ознаменовав первое пересечение линии экватора кораблями под российским флагом. Курганов блестяще справился с поручением, приняв рапорт капитана и произведя обряд морского крещения. Господа офицеры и посольские были обрызганы морской водой, а все прочие безжалостно брошены в соленую купель, устроенную между фок- и грот-мачтой. Каждый получил по чарке, и долго на баке не смолкало веселье.

Вечером Ратманов собрал в кают-компании офицеров – отметить праздник. Пили за здоровье государя императора, за отсутствовавших господина посланника и командира корабля. Лейтенант Левенштерн предложил тост за Ратманова, первого по старшинству офицера, заведующего кают-компанией. Пришедший последним толстой до сих пор угрюмо молчал в углу – он уже наотмечался с матросами. Вдруг его словно подбросило: «Ты думаешь, ты чего-то достиг? – обратился он к Ратманову. – Вот ты чего достиг!» И он сложил из пальцев дулю. «Да я таких, как ты, не одного уложил… Да хоть на шпагах, хоть на пистолетах!..» Затем голова его упала на грудь, еще несколько секунд он что-то бормотал, а затем, обмякнув, осел под стол.

Когда граф проснулся, первое, что он увидел, была окладистая борода. Толстой застонал, пытаясь осознать, где и почему он находится. «Ты кто такой?» – обратился он к обладателю бороды. «Я, ваше сиятельство, соплаватель ваш, приказчик Федор Шемелин». «А почему с бородой?»  Шемелин не знал, что и ответить. «Ты… вот что… бороду сбрей. Сам император Петр Великий…» его глаза снова сами собой закрылись, и он умолк, мучимый одним желанием – опохмелиться…

Блаженство тропиков сменилось жестокими штормами при прохождении проливом Дрейка – огибая мыс Горн – и в Тихом океане. Скрытое взаимное раздражение резанова и Крузенштерна продолжалось накапливаться и прорвалось по пустячному, казалось бы, поводу во время двухдневной стоянки кораблей экспедиции у острова Нукагива в группе Маркизских островов.

Приказание, отданное резановым через голову командира корабля, со всей остротой поставило вопрос: кто является на корабле начальствующим лицом? Морской устав давал широчайшие полномочия командиру, но он же возлагал на него полную ответственность за все, что происходит при командовании кораблем. А тут получалась странная ситуация: корабли поручены начальству посланника и камергера, который и вообще-то только в плавании начал приобретать элементарные познания в морском деле, а ответственность с командира никто не снимал. Не меньшая странность заключалась и в другом: ни командир, ни экипаж до сих пор не были ознакомлены с секретной инструкцией, содержавшей полномочия Резанова. Во вспыхнувшей ссоре и Резанов, и Крузенштерн, которого поддержали почти все офицеры обоих кораблей, не сдержали эмоций и наговорили лишнего. Безусловно верным Резанову остался  лишь приказчик шемелин, но его голос мало что значил.

К продолжению

Вход на сайт
Поиск
Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Copyright MyCorp © 2024
    Сайт создан в системе uCoz