Проза Владимира Вейхмана
Главная | Регистрация | Вход
Пятница, 29.03.2024, 13:05
Меню сайта
!
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Литке. Портрет в интерьере эпохи (продолжение 4)

VIII

Зимой, во время пребывания в Петербурге, Литке вступил в Вольное общество любителей словесности, науки и художеств. С душевным трепетом он дал согласие баллотироваться в действительные члены общества по отделению словесности: ведь он еще не написал ничего, достойного вхождения в это братство литераторов. Быть его членом – значит, стать равным с такими столпами русской словесности, как Дмитрий Иванович Языков, Николай Иванович Греч или Василий Львович Пушкин. правда, к тому времени они уже отошли от деятельного участия в делах общества, а их место заняли такие подающие надежды литераторы, как Михаил Загоскин, Фаддей Булгарин или Федор Глинка. Но уже крепла новая поросль, знакомая Литке по рассказам Федора Матюшкина, их однокашника по Царскосельскому лицею: Антон Дельвиг, Вильгельм Кюхельбекер, Александр Пушкин. В особенности убеждал Федора Петровича вступить в это общество его добрый товарищ, капитан-лейтенант Николай Бестужев, упирая на то, что Василий Михайлович Головнин, авторитет которого в глазах любого моряка был неоспорим, уже стал членом общества.
 
Литке посетил одно из заседаний, проходившее в доме Инженерного департамента на Литейном. председательствовал баснописец Измайлов. Незнакомый Федору поэт с завыванием читал свои вирши, присутствовавшие вяло разбирали эти стихотворения. Потом Измайлов долго говорил, что собрания общества многими его членами перестали посещаться, и собравшиеся столь же вяло обсуждали вопрос о мерах по привлечению неисправных.
 
Больше Литке посещать собрания Общества не довелось, да не очень и хотелось.
 
Подвергшийся многим опасностям на море, Федор Литке едва не погиб на суше, когда в марте 1824 года ехал в кибитке из Петербурга в Архангельск вместе со своим братом, лейтенантом Александром Литке и матросом Крупенниковым. Сам Литке так рассказывал после о произошедшем: «Я отправился из Санкт-Петербурга 15 марта, по довольно хорошему еще санному пути, и потому надеялся доехать до места скоро и без приключений, но вместо того половиною этой дороги едва не кончил путешествия и вместе с тем земного своего странствования». В страшную вьюгу лошади потеряли дорогу, которую совершенно замело, и кибитка свалилась в глубокий овраг, да так, что пассажиры и извозчик оказались лицами в снегу, придавленные тяжелой поклажей. Федор совсем задыхался, но извозчику удалось-таки выкарабкаться и вытащить за ноги своих седоков. Крупенников был найден в снегу без признаков жизни, и усилия привести его в чувство оказались тщетными.
 
Трагедия имела следствием нелепую ситуацию, когда на ближайшей станции крестьяне отказались дать лошадей и решили задержать моряков до тех пор, пока не приедет исправник и будет учинено законное расследование. К счастью, через деревню проезжал сельский заседатель, который, взяв на себя ответственность, приказал дать лошадей крайне стесненным во времени путешественникам.
 
Плавание 1824 года началось с уточнения координат пунктов горла Белого моря. Эти места, хорошо известные и шкиперам купеческих судов, и поморам, отправлявшимся на промысел морского зверя, тем не менее, на карты были нанесены весьма приблизительно, и Литке, отдававший предпочтение штурманским методам определения местонахождения, точными наблюдениями исправил многие погрешности.
 
…Давным-давно, проходя по тем же местам на пароходе «Леваневский», я обратил внимание на проделки рефракции, весьма характерные для закрытых морей, к которым можно отнести и Белое море. Параллельным курсом и постепенно обгоняя нас, шел белый пароход «Каховский», учебное судно не то архангельской, не то мурманской мореходки. Благодаря аномальной рефракции его корпус то вытягивался в длинную узкую линейку, то сплющивался в подобие пузатого бочонка. Забавно было видеть эти превращения.
 
…Аналогичные ощущения испытывал и Литке, наблюдая одновременно и левый, Терской берег моря, и правый, Канинский берег, что, как он отметил, «конечно, весьма редко случается, ибо наименьшее расстояние содержит 80 миль». Разумеется, при нормальном состоянии нижних слоев атмосферы видеть эти два берега одновременно совершенно невозможно.
 
В другой раз Литке записывает: «Погода была ясная, но горизонт так был искажен рефракцией, что наблюдения наши никуда не годились».
 
Но накопленные мореплавателем опыт и знания позволяли ему находить выход даже в этих, неблагоприятных для астрономических наблюдений условиях: «Время было ясное, но горизонт покрыт был густыми парами, из-за которых происходили самые странные рефракции; наблюдений делать было невозможно. К полудню… горизонт несколько очистился; однако же я счел лучшим наблюдать полуденную высоту солнца с гребного судна. Это весьма хорошее средство, когда горизонт пересечен туманом или берегом; поскольку с больших возвышений малая погрешность в исчислении расстояния до видимого горизонта причиняет большую в его угле наклонения».
 
Пасмурная погода с густым дождем, туман, маловетрие, сменяющееся жестоким и совершенно противным ветром затрудняли дальнейшее обследование берегов Белого моря, между тем как наступила уже середина июля, и надобно было поспешать, чтобы выполнить главные предназначения экспедиции. Инструкция, выданная адмиралтейским департаментом, предписывала: «попытаться, буде обстоятельства дозволят, обойти мыс Нассавский (Нассау – В.В.) и определить местоположение берегов, простирающихся… от сего мыса до самой северо-восточной оконечности Новой Земли, и когда льды исполнить то не воспрепятствуют, стараться пройти вдоль восточного берега Новой Земли...».
 
Продвигаясь к северу, бриг не встречался со льдами до весьма высокой широты, но когда повернули к востоку, чтобы, в соответствии с инструкцией, выйти к мысу Нассау, обнаружилось, что льды покрывали море сплошь до горизонта. Первоначально льды еще не были сплочены, и Литке принял решение продолжать движение, «протираясь сквозь лед». Издалека уже был виден берег Новой Земли, но на пути к нему стали попадаться айсберги, а затем – непроходимый лед. Потеряв надежду подойти к северной оконечности Новой Земли даже так близко, как в предыдущие годы, Литке обратился к следующему пункту инструкции: «Желательно было бы, если бы вы сделали покушение к северу, на середине между Шпицбергеном и Новою Землею, для изведания до какой степени широты возможно в сем месте проникнуть».
 
Погода не благоприятствовала плаванию. То опускался густой туман («мрачность», как называл его Литке), то шел снег; частые перемены ветра требовали постоянной лавировки; сплошной лед не позволял продвигаться на север и с каждой милей становился все выше и плотнее. Достигнув самой высокой в плавании этого года широты – 76º 05', Литке решил оставить безнадежную попытку продвигаться дальше на север и направил бриг к южной оконечности Новой Земли, чтобы оттуда попытаться пройти к ее восточному берегу.
 
На пути к острову Вайгач Литке то и дело заносит в путевой журнал одни и те же записи: «Нас окружал густой (а то и «густейший» – В.В.) туман»; «Встретили сплошную гряду льдов, покрывавшую весь горизонт». Снова он отмечает проделки аномальных оптических явлений: «Лед, находившийся далее видимого горизонта, поднят был рефракцией и представлялся в разных странных видах: то блестящими столбами, то отрубистым берегом с башнями и прочее» (отрубистый – крутой, отвесный – см. словарь Даля. – В.В.).
 
Судьба подарила мореплавателям проблеск везения, но, увы, тщетный. Вот как пишет об этом сам Литке:
 
«Когда мы подходили к острову Вайгачу, Карское море казалось нам ото льдов совершенно свободным. Это подало нам надежду, что третье покушение вознаградит нас, наконец, за все перенесенные доселе неудачи. Определив широту Воронова Носа, легли мы под всеми парусами на WNW, в полной почти уверенности через несколько часов приступить к описи берега, ни одним мореплавателем доселе не виданного. Но едва прошли в ту сторону одну милю, как увидели сплошной лед, покрывавший весь горизонт от О до W (т.е. от востока до запада – В.В.) так далеко, как можно было видеть. Эта неприятная встреча уничтожила в миг все надежды, которыми мы было начали ласкаться».
 
Продолжая выполнять попутные наблюдения, Литке направил корабль в обратный путь. Несмотря на то, что достичь всех намеченных целей не удалось, научные результаты экспедиции были весьма значительны: были получены достоверные сведения о ледовой и метеорологической обстановке в Баренцевом море, определено астрономическими методами положение ряда пунктов побережья. выполнены маятниковые наблюдения за силой тяжести, необходимые для определения истинной фигуры Земли, измерялись элементы магнитного поля Земли.
 
Весьма плодотворна была работа двух других отрядов экспедиции – Беломорского и Печорского.
 
К числу особых своих заслуг Литке, обычно весьма скромный в самооценках, отнес сохранение здоровья членов экипажа: «Больных, в продолжение всего похода, имели мы весьма мало. В этом, и в одном только этом отношении были мы ныне столько же счастливы, как и в прежние экспедиции».
 
Федору Петровичу было предложено возглавить в следующем году еще одну экспедицию к Новой Земле, но он попросил дать ему возможность обработать результаты всех своих уже состоявшихся экспедиций. Тогда ему было поручено состоять при Адмиралтейском департаменте, членами которого назначались «люди известные ученостью и сведениями, морскому искусству существенную пользу принести могущими». Вместе с Фердинандом Врангелем, своим другом, недавно возвратившимся из экспедиции к берегам Сибири, они сняли в Петербурге небольшую квартиру. Каждый из них работал над книгой о своих путешествиях; Федору Литке помогал его брат Александр. Правда, совместное проживание молодых, но уже опытнейших мореплавателей, продолжалась недолго. Врангель тяготился скучной, как ему казалось, жизнью на берегу, и рвался в новые плавания. По представлению их общего командира Василия Михайловича Головнина, ставшего теперь большим начальником в морском министерстве, Врангель был назначен капитаном военного транспорта «Кроткий», который в августе 1825 года вышел в море и направился на Камчатку. сочинение Врангеля «Путешествия по северным берегам Сибири и Ледовитому морю» увидело свет только в 1841 году.
 
IX
 
В зашифрованном тексте восьмой главы «Онегина» Пушкин писал:
 
Сначала эти заговоры
Между Лафитом и Клико
Лишь были дружеские споры,
И не входила глубоко
В сердца мятежная наука,
Все это было только скука,
Безделье молодых умов,
Забавы взрослых шалунов
 
Конечно, в эти «дружеские споры» не мог не быть вовлечен молодой флотский офицер Федор Литке, хотя трудно оценить, насколько глубоко он разделял идеи своих товарищей и сослуживцев, ставших активными участниками тайных обществ. он, как и его друг Фердинанд Врангель, был убежденным монархистом, и, скорее всего, либеральные наклонности в его взглядах не заходили слишком далеко: они проявлялись разве что в записках, сделанных во время плавания на бриге «Камчатка», где Литке возмущался рабским положением негров и работорговлей в американских колониях, сочувственно упоминал о борцах за независимость испанских колоний.
 
Нет никакого документального подтверждения высказанному в воспоминаниях Сергея Трубецкого сообщению о том, что Федор Литке был членом тайного общества декабристов. Он не только не понес никакого наказания, но и вообще не привлекался к следствию. Однако события 14 декабря 1825 г. затронули его, так как люди его ближнего круга либо непосредственно участвовали в восстании, либо разделяли идеи его участников и руководителей.
 
По-видимому, на основании того же высказывания С. Трубецкого историк М.В. Майоров называет Федора Литке «участником ранних декабристских организаций».
 
Можно полагать, что Федор Петрович Литке не поддерживал сколько-нибудь серьезно республиканские убеждения своих товарищей-моряков; известны его слова: «в то время все молодые люди занимались политикой, не исключая и его самого, и что при той или другой случайности и он мог бы попасться… но что все это ребяческие давно забытые бредни».
 
Ожидал ли Литке ареста в связи с событиями 14 декабря? Скорее всего, ожидал: день за днем приходили известия об арестах близких ему людей. В день восстания, прямо на Сенатской площади был арестован Михаил Бестужев. Через день, 16 декабря, в Кронштадте арестован его старший брат, капитан-лейтенант Николай Бестужев. Братья Бестужевы, Николай и Михаил, морские офицеры, состояли в тайном «Союзе Спасения» и принимали участие в событиях 14 декабря. в числе «главных бунтовщиков» они были осуждены «на вечную каторгу».
 
Литке прислушивался к шагам по лестнице и пытался угадать, не за ним ли идут? Он даже загадывал, кого именно пришлют: жандарма из III отделения, офицера с гарнизонной гауптвахты или фельдъегеря из дворца государя-императора? Но день проходил за днем, и никого за капитан-лейтенантом не присылали.
 
Доставлен в Петербург родной брат Николая Завалишина, старшего офицера в плаваниях Литке 1823 и 1824 гг., лейтенант Дмитрий Иринархович Завалишин, великолепно образованный морской офицер, арестованный в Симбирске и обвиненный в согласии с умыслом цареубийства. Как и братья Бестужевы, Дмитрий был приговорен к каторжным работам.
 
С восстанием декабристов связано имя лейтенанта Феопемпта Лутковского, который еще гардемарином участвовал в кругосветном плавании брига «Камчатка» вместе с мичманом Федором Литке. После 14 декабря он был арестован, и некоторые из его сослуживцев на допросах показали, что он имел «свободный образ мыслей» и бывал иногда при общих разговорах, где «изъявлял желание революции и республиканского правления». Однако Дмитрий Завалишин, которого, по тем же показаниям, хвалил Лутковский, на допросах выгораживал его и говорил, что Лутковский не принадлежит к тайному обществу и «мало занят свободомыслием». Хотя следственной комиссии не удалось установить причастность Лутковского к антиправительственной деятельности, он был по указанию императора переведен с Балтийского на Черноморский флот под особый надзор командующего флотом.
 
Письмо Ф. П. Литке, написанное 12 января 1826 г. барону Ф. П. Врангелю, в котором он сообщал о смерти Александра I и о последовавших событиях в Петербурге, было проникнуто ужасом перед открывшимся «заговором», посягнувшим па устои государства; но в то же время в нем сквозит жалость и сочувствие к арестованным морякам-декабристам: «Заговорщики уже открыты, и боже великий, кого мы видим между ними. Имя Николая Бестужева, этого единственного человека, красы флота, гордости и надежды своего семейства, идола общества, моего друга».
 
По-видимому, к тайным обществам декабристов был причастен Федор Матюшкин, соплаватель Литке в кругосветном путешествии, во время восстания находившийся в плавании под началом барона Врангеля. Ф. П. Врангель с негодованием писал Литке, что Матюшкин «вообразил себе, что его сообщники в Петербурге овладели теперь всем правлением» и «затеял было в Камчатке дурные дела». Позже Матюшкин в письме к Феопемпту Лутковскому просил того сжечь его послания, в которых, очевидно, было что-то предосудительное.
 
Брат Федора Петровича и участник его новоземельских экспедиций, лейтенант Гвардейского экипажа Александр Литке («Литке 2-й»), 14 декабря появился на Сенатской площади, но сам вернулся в казармы и наказания не понес – ему было даровано «монаршее всепрощение».
 
Близким Федору Литке человеком был Николай Чижов, мичманом участвовавший в плавании на бриге «Новая Земля» в 1821 году; Литке назвал его именем мыс на Кольском полуострове. Любопытно, что сведения о дате рождения Николая Чижова весьма противоречивы. На первом допросе в следственном комитете в декабре 1825 г. Чижов собственноручно пишет, что ему от роду 25 лет (то есть родился в 1799 или 1800 г.). Однако в феврале 1826 г., отвечая на поставленный следственным Комитетом вопрос, он пишет: «Родился я 1803 года, марта 23 дня». Это противоречие – казалось бы, мелочь, но нельзя не признать существенной разницу – в каком возрасте мичман Чижов участвовал в плавании к Новой Земле – восемнадцати лет или двадцати одного года? То же относится и к его литературным произведениям.
 
Под его статьей «О Новой Земле», опубликованной в петербургском журнале «Сын отечества», стоит дата: «1823. Января 20 дня». Когда читаешь эту статью, возникает естественный вопрос: а как она связана с записками самого Литке, увидевшими свет пять лет спустя? Не заимствовал ли Чижов свое сочинение из рукописей своего капитана, или, наоборот, – не воспользовался Литке при написании своего труда разработками своего младшего офицера, заимствуя у того части текста? Сейчас в ученом мире стало обыкновением, что научный руководитель попросту приписывает свою фамилию перед фамилией подчиненного, подчас даже не тратя время на прочтение того, что он там понаписал...
 
Сравнительный анализ статьи Чижова и вышедшего позже сочинения Литке свидетельствует о полной их самостоятельности. Начать с того, что труд Литке имеет форму путевого дневника, а работа Чижова – обзорной научной статьи, в которой последовательно рассматриваются география Новой Земли, данные о ее климате и животном мире, исторические сведения о ее изучении. Русская транскрипция одних и тех же иноязычных фамилий у Литке и Чижова различна, что было бы невозможно, если бы один автор заимствовал материалы у другого. Есть расхождения и в топонимике: Чижов называет Железными Воротами пролив, именуемый теперь как Карские Ворота, а Литке относит название Железные Ворота к проходу в устье Костина Шара – пролива между Южным островом Новой Земли и островом Междушарским. Ну и, наконец, в своей статье Николай Чижов четырежды называет имя своего капитана и уважительно отзывается о еще не увидевшем свет его сочинении: «География с нетерпением ожидает издания трудов лейтенанта Литке…».
 
Более того, в статье юного, в сущности, мичмана обращают на себя внимание высказанные им претензии к русским промышленникам, почти ежегодно зимовавшим на Новой Земле как к «людям грубым и безграмотным», которые не могли представить о северном архипелаге «никаких достоверных сведений». С категоричностью, свойственной молодости, Николай Чижов пишет: «...Нужно и то заметить, что промышленники, отправляющиеся в прежние годы на Новую Землю, были по большей части люди нетрезвого поведения и жили безо всякого присмотра, претерпевая во всем необходимом крайний недостаток. Ныне доказано уже, что при хорошем содержании, употребляя противускорбутные средства, можно безвредно зимовать в самых больших широтах. Итак, нельзя не пожалеть, что архангелгородское купечество не приступает к сему предмету, пользуясь всеми открытиями и опытами просвещенных народов. Оно получило бы большие прибытки и награду своих трудов, а науки также бы много выиграли, распространяя сведения о полярных странах».
 
Литке, так много сделавший в своих плаваниях для предупреждения цинги и других заболеваний, связанных с суровым полярным климатом, тем не менее, проявил в своих записках осторожность, воздержавшись, в отличие от своего юного и горячего спутника, от упреков в адрес промышленников и купечества русского севера.
 
В том же 1823 году «Сын Отечества» опубликовал еще одно произведение Николая Чижова, но уже совсем другого жанра. Это были восторженные воспоминания молодого мичмана о Черном море, названные им «Одесский сад». В них присутствовали все свойственные романтикам того времени атрибуты: «бальзамический запах цветов», «тонкие рассеянные облачки, подобные серебряной дымке», «гармонические звуки гитары», обилие иноязычных имен – Мильтиад и Пиндар, долина Темпейская и подножие древнего Олимпа... Это романтическое начало дошло до нас и в написанных в позднейшее время стихотворениях:
 
«Глаза прекрасные и полные огня,
Что смотрите так быстро на меня?»
 
Тем более удивительно, что много лет спустя Николай Чижов вместе с Петром Ершовым, создателем «Конька-горбунка», стал автором сатирической «оперетты» «Черепослов, сиречь Френолог», включенной в собрание сочинений знаменитого Козьмы Пруткова. Вопрос об авторстве тех или иных конкретных сцен этой «оперетты» или входящих в нее куплетов до сих пор остается открытым, но как-то мало согласовывается с поэтикой Ершова такой, например, хор:
 
«За здравье френологии,
Мудрейшей из наук!..
Хоть ей не верят многие,
Но, знать, их разум тут.
Она руководителем
Должна служить, ей-ей,
При выборе родителям
Мужьёв для дочерей!
Ура черепословию;
Ура науке сей;
До капли нашей кровию
Пожертвуем мы ей!»
 
Не правда ли, дактилические рифмы и разухабистый ритм – это никак не «Конек-горбунок», это, скорее, поздний Некрасов... Если это так, то следует признать значительную поэтическую эволюцию Николая Чижова...
 
Но вернемся к событиям декабря 1825 года. Николай Чижов, тогда лейтенант Гвардейского флотского экипажа, тоже пошел вместе с экипажем на Сенатскую площадь, но, увидев войска, собирающиеся «против возмущенных», покинул площадь, как и его друг Александр Литке. Николай ушел к своему двоюродному дяде, профессору Дмитрию Семеновичу Чижову, где и был арестован 17 декабря.
 
На допросах в следственном Комитете Чижов показал, что в тайное общество он вступил единственно из любви ко благу соотечественников, а целью общества было ограничить самодержавие по примеру других европейских народов, облегчить участь низшего класса людей и доставить им средства пользоваться благами, доставляемыми просвещением. Ни в каких заседаниях общества Чижов участия не принимал.
 
В отличие от Александра Литке, Николай Чижов был приговорен к ссылке в Сибирь на двадцать лет.
 
«Гражданскую казнь» над пятнадцатью осужденными моряками-декабристами было повелено осуществить на корабле в Кронштадте, в тот же день, 13 июня, что и над их товарищами в Петропавловской крепости. Их доставили на закрытом катере на флагманский корабль эскадры «Князь Владимир». Команду корабля вместе с офицерами – представителями других кораблей эскадры – построили на палубе. Объявили приговор: «по лишению чинов и дворянства сослать в каторжные работы... Всех сослать в Сибирь. По окончании каторги оставить на поселение... без права возвращения...». осужденных поставили на колени, сорвали с них мундиры с эполетами, преломили над головами шпаги, которые затем выбросили за борт.
 
X
 
Участь декабристов миновала Федора Петровича Литке. Еще в феврале 1826 года он был назначен почетным членом Адмиралтейского департамента, в июле завершил свой труд и представил в департамент рукопись и составленные им карты. Его сочинение под названием «Четырехкратное путешествие в Северный Ледовитый океан, совершенное по повелению Императора Александра І на военном бриге "Новая Земля” в 1821, 1822, 1823 и 1824 годах флота капитан-лейтенантом Федором Литке» в 1828 г. было издано по указанию императора Николая I.
 
Труд Федора Литке имел большое научное значение. Впервые представив подробное описание побережий Белого и Баренцева моря, он открыл для России неизведанные ранее места пространств ее Крайнего Севера. Написанный простым и ясным языком, он показал повседневный труд моряков – исследователей полярных краев, с их успехами и неудачами, обстоятельствами быта и специфически точными подробностями корабельного искусства. В конце концов, сочинение Литке – это талантливое литературное произведение, книга для чтения как молодых людей, выбирающих жизненный путь, так и просто для всех неравнодушных людей, желающих лучше постичь окружающий мир.
 
Но самому автору не довелось тогда подержать в руках первые экземпляры своей книги, еще пахнущие свежей типографской краской. Он был назначен командиром 16-пушечного шлюпа «Сенявин», отправляющегося в кругосветное плавание и к берегам Русской Америки и Камчатки.
 
Адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин, именем которого был назван шлюп, прославился в сражениях на Черном и Средиземном морях, а к моменту присвоения его имени кораблю командовал Балтийским флотом.
 
Важным отличием плавания «Сенявина» от других, выполненных ранее кругосветных плаваний под российским флагом, состояло в том, что данная командиру инструкция предусматривала не только крейсирование в колониях Российско-американской компании и доставку служивых и мастеровых людей в Охотск или на Камчатку, но и выполнение значительного круга научных наблюдений и географических исследований.
 
Шлюп «Сенявин» был, по сегодняшним меркам, небольшим судном: его длина (по-видимому, по ватерлинии) составляла всего 90 футов, то есть 27,4 метра. Средний рыболовный траулер моей молодости по длине был на десяток с лишним метров больше, на нем размещался с минимумом удобств экипаж в двадцать человек. А на «Сенявине» находился экипаж в 62 человека (включая научную группу), да еще 15 доставляемых в Петропавловск-Камчатский работников и матросов. Можно представить, какая там была теснота! однако Литке называет свой трехмачтовый барк удобнейшим для дальних и продолжительных плаваний.
 
В экспедицию отправились трое ученых. Карл Генрих Мертенс (в России – Андрей Карлович), уроженец Бремена, выпускник Геттингенского университета, доктор медицины, ботаник и зоолог, к тому же исполнял обязанности корабельного врача.
 
Александр Филиппович Постельс получил первоначальное образование в Дерпте, учился на физико-математическом факультете Главного Педагогического института и после окончания с серебряной медалью курса естественных наук в Санкт-Петербургском университете читал там лекции по химии и геологическим дисциплинам. В экспедиции, кроме занятий минералогией, он должен был участвовать в сборе этнографического, ботанического и зоологического материала, составлять описание путешествия, а также накапливать для университетского музея предметы по естественной истории.
 
Барон Фридрих Генрих фон Китлиц, («отставной прусской службы капитан», замечает Литке), был взят в экспедицию как художник, однако не в меньшей степени он был увлечен орнитологией – изучением птиц, а также изучением морских животных.
 
Со своими спутниками – учеными капитану было интересно общаться: все трое были людьми практически одного с ним возраста, прекрасно образованными и все, как на подбор, искусными рисовальщиками.
 
У Литке не было причин быть недовольным и своими офицерами. Старший офицер, лейтенант Николай Завалишин, уже прошел школу Литке в совместных плаваниях к Новой Земле, где превосходно себя зарекомендовал. Второй лейтенант, Михаил Аболешев, тоже стремился показать себя командиру с лучшей стороны.
 
Под стать лейтенантам были и четыре молодых мичмана: Ратманов, Майет, Бутаков и Глазенап.
 
Конечно же, Литке не мог не взять в кругосветное плавание юнкера гвардейского экипажа Павла Крузенштерна, сына обожаемого им адмирала.
 
А Василий Егорович Семенов, штурман 12 класса, уже два десятка лет прослужил на флоте, участвовал и в дальних плаваниях, и в морских сражениях, и свое штурманское дело знал преотлично.
 
Инструкция, составленная Адмиралтейским департаментом для командира шлюпа «Сенявин», предписывала выполнение обширного плана исследований. Она предусмат­ривала описание берегов, «которые по сие время еще никем не описаны», предлагала «доставить… сведения, относящиеся до сих нам вовсе неизвестных берегов» или тех, «которые нам мало известны, особенно в отношении географического их положения», а также тех, «которые нам хотя известны, но недостаточно описаны». Причем исследования надлежало произвести на огромном пространстве Тихого океана – от Берингова пролива до экватора.
 
Вход на сайт
Поиск
Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Copyright MyCorp © 2024
    Сайт создан в системе uCoz