"...Я в Поэзии участвовал..." (продолжение)

Как известно, работа ядерного реактора сопровождается нейтронным излучением, выходящим за пределы корпуса подводной лодки, и, как следствие, появлением в морской воде радиоактивных изотопов ряда содержащихся в ней элементов. Пока работает реактор, атомная лодка тащит за собой шлейф радионуклидов – атомов вещества, которые путем радиоактивных превращений переходят из одного энергетического состояния в другое.

Перед разработчиками аппаратуры стоит задача обнаружения радиационного следа в океане, отделения его техногенной составляющей от природного фона, оценки ее объемной активности и надежного определения – какой объект является источником радиационного излучения, где он находится, как перемещается. Для нас принципиально важно опередить наших соперников, которые как по информации, полученной разведывательной службой, так по сведениям, просочившимся в открытые источники, не имеют таких приборов и не обладают средствами защиты от обнаружения по радиационному следу, но интенсивно проявляют интерес в этом направлении.

Выступавшие ученые были осторожны в оценках и прогнозах. Конечно, в принципе возможно обнаружение подводных лодок по их тепловому следу или магнитному полю, но вряд ли можно ожидать от этих методов высокой эффективности. Лейтенанты из отдела неакустических средств поиска оживились, когда академики назвали перспективным метод обнаружения атомных подводных лодок по радиационному следу.

«Курчатовцы», многих из которых Лев хорошо знал лично, были уверены, что именно им будет поручено быть головной организацией в разработке аппаратуры обнаружения атомных лодок по радиационному следу. Ведь у них уже были некоторые заделы, и именно к ним в институт даже командировали офицеров из научного центра ВМФ для освоения новой техники, внедрение которой представлялось бесспорным, хотя аппаратура и метод слежения еще только разрабатывались.

Лев Хитров составил основную конкуренцию «курчатовцам». Условия конкуренции были предельно жесткими: свою правоту приходилось доказывать не столько в научных дискуссиях, сколько непосредственно на кораблях в океане, отслеживая радиационные следы атомных подводных лодок противостоящей стороны в местах их базирования и боевого патрулирования.

«Курчатовцы» предприняли экспедицию в Средиземное море и Атлантику для исследования радиоактивной следности атомных подводных лодок, входящих в состав ударных сил НАТО. Само слово «следность» Лев воспринял с недоумением и недоверием: ни орфографический, ни толковый словарь русского языка его не содержали. «Слышал бы Даль, как можно терпеть такой "новояз"». Он несколько успокоился лишь когда нашел это слово в морском орфографическом словаре.

Хитров, озабоченный бесконечным «выбиванием» денег на проведение работ, тоже отрабатывал свою аппаратуру на боевых кораблях, в многочисленных командировках, чаще всего – на Тихий океан. Особое внимание он уделял обучению и  практической подготовке на всех флотах специалистов по работе с уникальной поисковой аппаратурой. Результаты морских экспедиций оказали существенное влияние на совершенствование конструктивных решений.

Те, кто лично знал Льва Михайловича, неизменно отмечали его целеустремленность, твердую волю и железную выдержку. Итогом многолетних исследований стал созданный Хитровым комплекс аппаратуры, не имеющий аналогов в мировой практике. Его испытания показали лучший результат, и он был принят на вооружение военно-морского флота.

Конечно, Лев знал, что его в работа выдвинута на соискание Ленинской премии – высшей награды за выдающиеся научные достижения и изобретения. Радоваться он не спешил: сколько раз подобные представления, особенно по «закрытой» тематике, оставались без последствий. Однако сердце дрогнуло, когда он был вызван в «первый отдел» и его под роспись ознакомили с совершенно секретным документом о присуждении Ленинской премии за 1984 год – «За создание специальной техники». А институт за эту работу был награжден орденом Октябрьской революции. «Хорошо хоть то, – отшучивался от поздравлений коллег свежеиспеченный лауреат, – что дырочку для медали прокручивать на лацкане не придется, разве только с обратной стороны пиджака, ведь награждение-то секретное».

Почти одновременно с получением Ленинской премии произошло и другое радостное событие: для его института на финской верфи было построено научно-исследовательское судно «Академик Борис Петров». Прекрасно оборудованное, оно было предназначено для работы в любых районах Мирового океана, включая Арктику и Антарктику.

Хитров участвовал в приемке судна и был в его первом рейсе. Всё его восхищало: белоснежный красавец с пятью научными лабораториями, вычислительным центром, глубоководным эхолотом, электрогидравлическими лебедками. Все лебедки имеют цифровые измерители усилия и скорости выборки и травления троса, оборудованы системой, позволяющей отслеживать усилие лебедки, заданное оператором. Приятно даже просто подняться по парадному трапу, пройти по тиковой палубе. Старпом объяснил: «Тиковое дерево долговечно, оно обеспечивает великолепные свойства палубы и преображает ее внешний вид. Тик, даже мокрый, обеспечивает отличное сопротивление скольжению. Он показывает отличную жесткость и прочность».

*     *     *

 Коллег и друзей Льва Михайловича поражали его эрудиция, острый ум, наблюдательность. Его сосед по московскому дому, капитан 1 ранга Дукельский, в отставке – журналист и историк военно-морского флота, делится своими воспоминаниями: «Он любил поэзию и иногда нам читал стихи Маяковского, его лирику. Читал артистично. Вообще артистизм был в его натуре... Какие только люди не побывали в его квартире, пахнущей морями, иноземными странами, дальними странствованиями. Адмиралы, ученые, артисты... И всегда, на всех вечерах он вел конферанс. Находчивый, остроумный, Лев умел растормошить всех, стать центром общества, но не подчеркивать это, а незаметно управлять событиями».

На встречах у Льва Михайловича друзей всегда ждал обильный стол. Да, это были уже не те пересушенные груши, которыми он потчевал приятелей в далекой молодости. Теперь он сам недурно готовил различные, весьма сложные блюда и напитки.

А стихи? Стихи отошли на второй план. Впрочем, лучше самого Льва никто об этом не сказал.

Ваши отзывы прохладные

Мне награда за грехи:

Пусть неладные, нескладные,

Ну, да все-таки стихи!

До поры, до срока скрытые,

Я собрал и выдал вам

Те листочки позабытые,

Что валялись по углам.

И хоть наше время плотное,

Все же я могу сказать,

Что в минуту безработную

Их не мог не написать.

И – конец труда нелишнего –

Встанет этот томик мой

Мне на полку шкафа книжного,

Как в команду – запасной.

Что сидит пока и греется

Позади своих ворот

И немножечко надеется,

Что придет его черед.

Ну, а если не получится,

Здесь обиде – не бывать:

Значит, есть в команде лучшие,

Им сегодня и играть.

Все равно, я буду счастливым.

Запасной –

пусть запасной.

Я в Поэзии участвовал,

и она –

Всегда со мной!

*     *     *

Первое сообщение было бестолковым и неопределенным: «На Чернобыльской атомной электростанции произошел несчастный случай. Один из реакторов получил повреждение. Принимаются меры с целью устранения последствий инцидента. Пострадавшим оказана необходимая помощь. Создана правительственная комиссия для расследования происшедшего».

В среде московских физиков и химиков кругами по воде пошла более подробная информация, которой трудно было поверить: «несчастный случай» – это катастрофа, мощнейший взрыв с разрушением активной зоны реактора и выбросом огромного количества радиоактивных продуктов.

Сотрудники института, в котором работал Лев, стали срочно готовить специальное оборудование, необходимое для измерения уровня радиации в зоне аварии и определения границ ее распространения. Начали поступать пробы из зоны радиоактивного заражения, анализы шли круглосуточно, сотрудники – радиохимики работали в три смены.

Лев Михайлович был одним из первых, отправившихся к месту аварии. Когда он ехал из аэропорта в город Припять, где расположился штаб по ликвидации последствий аварии, по дороге навстречу двигался непрерывный поток машин – эвакуируемое население – сотрудники атомной станции и их семьи. Автомобиль остановился на большом расстоянии от станции. «Дальше ходу нет», – сказал дежуривший милиционер. Здание станции выглядело как-то несуразно, на месте четвертого блока даже на расстоянии был виден зловещий провал, из которого поднимался столб белого дыма, подсвеченный снизу оранжево-малиновым сиянием. Казалось, что и воздух какой-то необычный – «со вкусом радиации», подумал Лев, и возразил самому себе: «Какой может быть вкус у радиации!».

Из подъехавшего бронетранспортера вышел давний знакомый Льва Михайловича – академик Легасов из Курчатовского института. В Чернобыле он возглавлял научную группу, целью которой было выработать мероприятия, направленные на локализацию происшедшей аварии. На бронетранспортёре Легасов выезжал непосредственно к реактору, чтобы лично убедиться, достоверны ли показания датчиков, установленных на аварийном блоке. Председатель правительственной комиссии отговаривал академика от таких поездок, связанных со смертельным риском, но убедить Легасова было невозможно.

Вроде бы совсем недавно Легасов и Хитров одновременно получали Ленинские премии; когда торжественная часть подошла к концу, Валерий Алексеевич взял Хитрова под руку: «Ну, а теперь поговорим, как химик с химиком». Лев вспомнил грубоватую шутку студенческих времен: «...Как маммолог с маммологом...». Однако вслух он этого не сказал: Легасов, хоть и младший по возрасту, был «полным» академиком – действительным членом Академии наук СССР и первым заместителем директора Института атомной энергии, а Хитров – всего лишь кандидатом химических наук. В академической среде иерархия соблюдалась строго: в соответствии с научным титулом к одним дозволялось обращаться «глубокоуважаемый», к другим – «многоуважаемый», а к третьим уж вовсе запросто – «уважаемый».

«Свяжитесь с Абагяном из Минатомэнерго, – предложил Валерий Алексеевич, – он ответственный за организацию дозиметрических измерений в районе станции. И во всех близлежащих районах. С вашей аппаратурой вы будете особенно полезны». Лев обратил внимание на серый цвет лица и усталые, ввалившиеся от бессонницы глаза академика. Его руки заметно дрожали, и говорил он отрывистыми фразами, как бы преодолевая внутреннюю напряженность:

«Хорошо, что вы так быстро приехали. Защита вод – тут одна из самых актуальных  проблем. Водоносные слои под станцией расположены на глубине 32 метра, и в этом смысле она была очень неудачно поставлена. Если даже какая-то часть ядерного топлива попала туда, налицо угроза заражения радионуклидами бассейна, который питает значительную часть Украины. Припять уже сама по себе представляет заметный водный бассейн. Но она впадает в Днепр. Но что такое Днепр, говорить не приходится. Повторяю, что подпочвенные воды неглубоко находятся под Чернобыльской станцией. Для нас с вами главная проблема – обезопасить население, проживающее вдоль бассейна Днепра. Если после выброса часть радиоактивности попала в воду, следующим  мероприятием по защите, скажем, Днепровского моря и всего водного бассейна было бы возведение защитных дамб на всех малых и больших реках, и применение абсорбентов, способных связывать радиоактивные частицы и радионуклиды, если бы они на воде появились.

Это я вам как химик химику говорю».

«Как маммолог маммологу», – вспомнилась Льву неуместная шутка.

 *     *     *

 Правительственная комиссия приняла решение об эвакуацию населения из местностей, прилегающих к атомной электростанции. Название «Зона», заимствованное из романа братьев Стругацких «Пикник на обочине», стало едва ли не официальным термином, обозначавшим зараженный район, очерченный 30-километровым радиусом вокруг места аварии.

Хитров вошел в состав штаба, руководившего всеми работами по ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС. он стал «главным сталкером», начальником постоянно-действующей комплексной радиогеохимической экспедиции в Чернобыле. Для проведения работ в зоне Лев вызвал специалистов, обучением и практической подготовкой которых руководил в последние двадцать лет, – моряков с Черноморского, Северного и Тихоокеанского флота.

Его уникальная аппаратура позволяла осуществлять непрерывный контроль уровня радиоактивности речной воды в Припяти и Днепре, улавливать тончайшие нюансы ее загрязненности. На основании выполненных измерений было установлено, что ни до весеннего паводка, ни после него, воды Днепровского бассейна не содержали загрязнений, превышающих предельно-допустимые концентрации, которые угрожали бы здоровью людей. Это обстоятельство позволило отказаться от планов строительства масштабных и дорогостоящих защитных сооружений.

В кратчайший срок был создан «сухопутный» мобильный вариант прибора – подвижные радиометрические комплексы на автомашинах. Для оценки степени зараженности местности в средней и дальней зонах загрязнения были организованы полевые отряды.

Однако пребывание в зоне радиоактивного загрязнения не прошло бесследно. Лев никогда не жаловался на здоровье, но тут уж по приезде в Москву нельзя было скрыть от родных приступов кашля и тошноты, головной боли и головокружения. В семье были серьезно обеспокоены, особенно после того как пришлось отдать на захоронение ботинки, в которых он приехал из «Зоны» – они сильно фонили при замере уровня радиоактивного излучения.

Снова и снова возвращаясь в район аварии, Лев Михайлович со своей группой исследователей занимался детальной съёмкой радиоактивного загрязнения местности. В итоге работы появлялись все более и более точные карты, которые говорили о степени загрязнения различных территорий.

 *     *     *

 К встрече своего американского коллеги, гарвардского профессора Ричарда Вильсона, Лев Михайлович готовился, как протокольный отдел МИДа готовится к встрече чрезвычайного и полномочного посла. Хитров был уже наслышан об эксцентричных суждениях этого крупнейшего авторитета по проблемам радиационной безопасности. Поэтому он решил свести к возможному минимуму оттенок официозности в их общении, в чем немалые надежды возлагал на помощь жены. Альбина Михайловна не только испекла по особому рецепту лимонный кекс, но и приготовила свое фирменное блюдо – пирожки с капустой. А сам Лев, узнав, что встреча с заморским профессором состоится в вагоне поезда, рысью помчался в ближайший магазин, не забыв заглянуть там в директорский кабинет, и вернулся домой с палками дефицитной сырокопченой колбасы и бутылками прозрачного, как детская слеза, напитка, труднодоступного в условиях горбачевской борьбы с пьянством и алкоголизмом.

Нагруженный этой снедью, Лев Михайлович ввалился в купе спешащего в Киев поезда. «Бородатый и веселый», отметил сопровождающий Вильсона корреспондент из «Лос Анджелес Таймс».

После первых рукопожатий Хитров предложил выпить по русскому обычаю за знакомство. «Тем более, – подмигнул он собеседнику, – что, как говорят, водка – это лучший способ защититься от радиации». Американский эксперт выразил готовность поддержать традиционный тост советского океанографа (так ему было удобнее обозначить научную специализацию мистера Хитрова), но высказал сомнение насчет медицинского эффекта, производимого водкой. Более того, он заметил, что сигарета, которой попыхивает Хитров, демонстрирует куда больший риск здоровью, чем радиация, подобная той, с которой они столкнутся в предстоящей поездке по местам, подвергшимся загрязнению вследствие самой большой в мире ядерной аварии.

Далее пошел профессиональный разговор о цезии-137, о рекультивации земель и строений в зоне, о новых рисках, которые создает весенний паводок. Вспомнили даже Достоевского с его иррациональной улыбкой и причудливой экспрессией. Заокеанский специалист высоко оценивал меры, предпринятые для ликвидации последствий чернобыльской аварии, но Лев все более проникался убеждением, что тот недооценивает ее влияние на здоровье миллионов людей.

 *     *     *

 В активе чернобыльской научной деятельности Хитрова решение и других задач: им разработаны предложения по применению методов обеззараживания природных и промышленных вод с использованием природных материалов, дана оценка поступлению в атмосферу опаснейших для здоровья человека тяжелых металлов, применявшихся для «усмирения» взбушевавшегося реактора. Каждый раз его коллеги – члены Правительственной комиссии – отмечали неординарность мышления Льва Михайловича, его умение посмотреть с новой, совершенно неожиданной стороны даже, казалось бы, на давно известные факты и явления.

А для себя Лев отметил дружный, согласованный характер работы специалистов различных организаций. Внимательно изучалась информация, полученная из разных источников, и при расхождении данных не проявлялось какой бы то ни было нервозности. В таких случаях, чтобы понять истинное положение вещей, обычно выполнялись дополнительные измерения и уточнения.

Среди всех участников обсуждений Лев в особенности выделял академика Легасова. Его научная и организаторская работа опиралась на разрабатываемую им концепцию безопасности, на доказательство необходимости создания новой методологии обеспечения безопасности. Развитие техносферы неизбежно влечет появление угрозы крупнейших катастроф с огромными человеческими жертвы. Их уже невозможно предотвратить, опираясь на традиционные представления о безаварийности. Необходимо сформулировать новые критерии безопасности и иметь современную методологию её обеспечения. Эти взгляды разделял и поддерживал Хитров.

Тем более жесточайшим ударом по всему мироощущению Льва Михайловича стало известие о том, что 28 апреля 1988 года, на следующий день после второй годовщины чернобыльской катастрофы, Валерий Алексеевич Легасов покончил с собой.

Лев терялся в догадках. Только и разговоров было, что о причинах самоубийства академика. Не вынес страданий от лучевой болезни, полученной при многократном превышении допустимой дозы радиоактивного облучения? Несправедливость высшего руководства страны в лице Горбачева, дважды отклонившего представление Виталия Алексеевича к званию Героя социалистического труда? Нет, не таков был Легасов, чтобы физическое состояние и страшные диагнозы, как и немилость начальства, заставили его добровольно уйти из жизни. А, может быть, причиной смерти Легасова явился комплекс Сальери у его коллег по институту, попросту говоря, банальная зависть? По чину ли полез академик со своей концепцией безопасности, да еще выступил с нею в партийной печати – газете «Правда» и журнале «Коммунист»? Кандидатура Легасова, первого заместителя директора Института атомной энергии имени И.В. Курчатова, была завалена при голосовании на выборах в научно-технический совет института: «за» было 100 голосов, а «против» – 129...

Такое предположение явилось тяжелым моральным уроком для доверчивого и открытого людям Льва Хитрова. Он словно в одночасье состарился на несколько лет и, встречаясь с коллегами, ловил себя на подсознательно вкрадывающейся мыслишке: «А не держит ли мой приятель кукиш в кармане?»

*     *     *

 В мае 1991 г. Хитров принял участие в 1 Международном конгрессе памяти Андрея Сахарова «Мир, прогресс, права человека» и работал в секции по установлению причин и масштабов последствий катастрофы на ЧАЭС. Лев Михайлович не был удовлетворен вынесенными на обсуждение докладами и сообщениями. Тон задавали зарубежные ученые, не удосужившиеся всерьез ознакомиться с фактическим положением вещей. Все тот же профессор Ричард Вильсон снова повторил с высокой трибуны уже набившее оскомину сравнение наносимого радиацией ущерба с вредом, приносимым курением. Чернобыльскую катастрофу он приравнивал по последствиям к наводнению в Бангладеш и пожарам на нефтяных промыслах в Кувейте, совершенно пренебрегая эффектами последействия аварии.

Лев, которому так и не дали слова на пленарном заседании конгресса, утверждал на секции и в общении с коллегами в кулуарах, что дети, испытавшие на себе воздействие малых доз радиации, даже в малых дозах, находятся в состоянии, которое вызывает опасения: «Самоуспокоенность не менее опасна, чем паника. Именно поэтому необходимо создать национальную образовательную сеть, которая поможет людям больше узнать о воздействии техногенных катастроф на их здоровье и безопасность и повысит их способность вести себя сообразно возникающим рискам».

 *     *     *

 Не только в науке оставил свой след Лев Хитров – он оставил его в океане человеческого горя, вызванного чернобыльской катастрофой.

Идея создания общественной организации, которая защищала бы законные права и интересы «ликвидаторов» – участников ликвидации последствий чернобыльской аварии, а также и жителей территорий, пострадавших от катастрофы, появилась одновременно у многих небезразличных людей, в особенности у тех, кто столкнулся с равнодушием чиновников к их жизненным нуждам.

Лев Хитров был одним из инициаторов создания «Союза Чернобыль» СССР, на учредительном съезде которого он был избран первым президентом Союза, а затем был его почетным президентом. Союз, девизом которого были слова «Гуманность. Милосердие. Братство. Защищенность», отстаивал законные интересы ликвидаторов и жителей радиационных территорий, их право на достойную жизнь, боролся с замалчиванием и несправедливостью.

Особенно много времени занимала работа с письмами и заявлениями граждан, пострадавших вследствие воздействия радиационных факторов. Лев как президент Союза отстаивал интересы ликвидаторов во властных структурах, пробивал инициативы и предложения по улучшению медицинского, лекарственного и санаторно-курортного обеспечения чернобыльцев. Особенно много времени и сил  Лев Михайлович отдал на разработку и совершенствование «Закона о чернобыльцах» – Закона о социальной защите граждан, подвергшихся воздействию радиации вследствие катастрофы на Чернобыльской АЭС. В министерстве соцобеспечения и министерстве здравоохранения уже знали: если к ним идет Хитров, значит, он без своего не уйдет.

Как президент Союза Лев вел прием посетителей в Музее гражданской обороны, где, за неимением собственного помещения, базировался штаб организации. Люди приходили к нему с самими разнообразными просьбами, предложениями и жалобами. Чаще всего обращались по вопросам пенсионного обеспечения и компенсации за причиненный ущерб. Одни просили юридической помощи, другие жаловались на равнодушие и хамство мелких чиновников, а какая-то бабушка требовала немедленно починить ей поломанный унитаз. Приходили граждане, не только физически пострадавшие, но и глубоко психологически травмированные, с порога начинавшие материться. Лев, на дух не принимавший сквернословия, терпеливо выслушивал нецензурную брань, пытаясь разобраться, на что именно жалуется разъяренный ликвидатор.

Президент Ельцин своим указом наградил Льва Михайловича вместе с группой других руководителей союза орденом «За личное мужество». Он был избран действительным членом Нью-Йоркской академии наук.

Много лет я ничего не знал о своем соплавателе, работы которого были глубоко засекречены, пока, наконец, не увидел однажды его лицо в телевизионном репортаже с НИС «Академик Борис Петров». Судно отправлялось в научный рейс в Тихий океан, а Лев был на нем начальником экспедиции. Я не узнал бы его, но, когда его фамилия была названа, я увидел знакомые черты в почтенном седовласом джентльмене с огоньками былой молодости в глазах. Меня удивило, что он держал в зубах короткую фирменную трубку; а мне помнились времена, когда он не курил.

Лев Михайлович Хитров, заведующий лабораторией и главный конструктор Института геохимии и аналитической химии им. В.И. Вернадского, был одним из первых ученых, оценивших глобальный характер чернобыльской катастрофы. Он словно торопился успеть сделать все то, что считал в жизни своим моральным долгом. Одна за другой появлялись посвященные актуальным радиоэкологическим проблемам его статьи, написанные единолично или с соавторами, и сборники под его редакцией.

Оберегая человечество от угрозы атомной смерти, он не смог уберечься сам и лучше других понимал, что значит его болезнь – лейкемия. В декабре 1997 года, находясь в очередной раз в клинике Российского гематологического центра, он написал стихотворение, посвященное Альбине Михайловне Тузовой, горячо любимой жене и коллеге.

Всё это может быть в последний раз.

И дальше будет всё.

Но без тебя.

Ведь где-то же сидит последний час,

С тобой о встрече вовсе не скорбя.

Вертеться будет в космосе земля

Да звёзды, отражаясь на воде,

Услышат крик последний журавля,

Но не придут на выручку в беде.

...И всё же есть глубокий оптимизм

Светить, гореть - и видеть без прикрас,

Что жизнь-то

потому она и Жизнь,

Что может быть в ней всё в последний раз.

Ему оставалось жить какой-то месяц.

Когда-то Лев Хитров в статье памяти своего товарища, крупного ученого, сравнил его судьбу с полетом: «...Мощный реактивный самолет, давно перейдя сверхзвуковой рубеж, шел и шел по невидимой, но угадываемой гигантской параболе. До точки, откуда начнется спуск, еще вроде бы далеко. Но в один момент все кончилось – металл устал». По-видимому, написав эти слова, Лев с суеверной осторожностью примерял их на себя.

через двенадцать лет после чернобыльской аварии в центральной газете был напечатан некролог памяти выдающегося ученого и видного общественного деятеля Льва Михайловича Хитрова.

К окончанию