Софья
Глава из повести
"Воскреснет ли старый комендант?"
Ее расстреляли 25 сентября 1937 года. Она была единственной женщиной среди 37 заключенных, приговоренных в магадане к смертной казни по делу о «боевом коллективе троцкистов» в подлагпункте Спорном севвостлага.
ПАНЕЯХ Иосиф Ильич, род. 1 мая 1898 г. в Подволичинске (Австрия), еврей, беспарт., образование низшее, без определенного места работы. Прож.: Москва, Новослободская ул., д. 14, кв. 114. Арест. 17 августа 1934 г., расстр. 6 декабря 1934 г.»
Так что когда Софью привезли на Колыму в твиндеке парохода «Индигирка» или «Кулу», ее муж уже был закопан в яму в дальнем углу Ваганьковского…
А Софья попала на Мякит – 285-ый километр Колымской трассы. На зубных врачей тут был дефицит, и ее определили в медсанчасть. Только жизнь у Софьи там сложилась нехорошо, и она, не очень задумываясь о последствиях, пишет нервное письмо начальнику секретно-политического отдела УНКВД по Дальстрою Мосевичу, которого после убийства Кирова отправили из Ленинграда подальше с глаз долой, вроде бы отбывать наказание, а на самом деле продолжать верную службу тоталитарному режиму. Как всё тут запутано! Софья жалуется Мосевичу, а он использует ее жалобу, чтобы, в конце концов, подвести ее под расстрел, и сам же первым подпишет акт о приведении приговора в исполнение. Вскоре его самого вызовут в Москву и быстро расстреляют – возможно, потому, что он, выполнявший задание по запутыванию следов после убийства Кирова, слишком много знал об этом доселе темном деле.
Вот выдержка из письма Софьи, текст которого, как и всех последующих документов, цитируется без редактирования:
«довожу до Вашего сведения, что здесь, на Мякити, мне не дают возможности нормально работать и жить. Обстановка в санчасти сама по себе не благоприятствует в работе. До сих пор… еще не налажена жизнь и выбивает из колеи. Это имеет свое отражение и нервирует в работе, но главное, что в отношении меня имеется какая-то установка не давать мне покоя. Я не могу раствориться в той среде, которая меня окружает, и сжиться с ней, а меня стараются растворить и в результате давят на меня со всех сторон как в бытовом отношении, так и на работе, например, бесцеремонно одно время снимали у меня санитарок, в общежитии заставляли меня выслушивать, что им вздумается, всякими путями действовали, чтобы ко мне не заходил никто из товарищей по моей группе, но ведь я уже не могу оказаться с чуждой мне средой во всех отношениях и вместе с ними разделять их пьянки и безобразия из тех соображений, что я мол женщина, а товарищи по моей группе – мужчины, мне не разрешают заходить к нм, но в результате я лишена возможности общаться с людьми, Сегодня мне предложено перейти в лагерь из санчасти, где я занимаю отдельную комнату, при этом хотят поместить с урками. Это уже переходит всякие границы, на что я, конечно, согласиться не могу. Я не буду возражать против перехода в лагерь, если при условии переселения остальных работниц санчасти в лагере мне будет предоставлена отдельная комната как по занимаемому мною положению врача, так и уже потому, что не может быть такого положения, чтобы таких людей помещать в шалман, а также пойду при условии общения с товарищами, чтобы не было такого положения, когда лагерный староста самым издевательским образом ходит за мной по пятам и всячески старается дискредитировать. Если лагерная администрация будет настаивать на этом, я буду вынуждена не выходить на работу, о чем я довожу до Вашего сведения».
«Уполномоченному НКВД райотдела
Заявление
12/IX 36 К сему Безуглов»
Любовь не поддается логическому обоснованию. Надо же было Софье Фрейман полюбить человека, который проходил по делу как «двоюродный брат Николаева, убийцы т. Кирова».
«Вопрос. Приезжал ли к вам лично в пос. Мякит член к.-р. троцкистской организации из пос. Спорный з/к троцкист Поляков (осужденный в марте 1937 г. по делу к.-р. вредительской организации), какие вы с ним вели разговоры и укрывали ли вы его у себя на квартире после совершенного им побега?
Ответ. Поляков ко мне приезжал в сентябре месяце 1936 года не с пос. спорный, а с Черного озера по поводу отправки его в Магадан для укрепления золотого моста во рту, и в то же время мы разрешили вопрос о нашем объединении и дальнейшем совместном проживании, в результате чего нами было подано заявление в НКВД об объединении. При нахождении у меня Полякова у нас с ним были разговоры исключительно личного характера о дальнейшей нашей совместной жизни, в связи с чем он задержался, не отсрочивши свой пропуск, на квартире Полякова я не скрывала, он ночевал в мужском бараке, а приходил ко мне совершенно открыто, и задержался на один день, чтобы подать заявление о нашем объединении начальнику РО».
«По вопросу о моем объединении с Поляковым мне сообщил начальник райотдела, что Вы послали запрос в Москву. Прошу Вас убедительно продвинуть этот вопрос, так как только совместная жизнь может меня оградить от многих неприятностей, связанных здесь на трассе, от гнусных притязаний мужчин, что уже начинает здорово надоедать. Независимо от разрешения вопроса об объединении я прошу Вас , т. Мосевич, о переводе меня на Спорный или Хаттынах и Полякова туда же. Во всяком случае, Вы облегчите мое положение, если сразу переведете нас обоих на одну командировку, пока получите ответ Москвы.
Простите, что немножко небрежно написано, но я спешу отправить это заявление и поэтому не переписываю. В надежде на то, что Вы не оставите мои заявления безрезультатными, я заканчиваю свое послание.
10/X 36 г. С. Фрейман»
«…5 ноября 1936 года я получила командировку для свидания с з/к троцкистом Поляковым, находившимся в то время на командировке в пос. Спорный. Мой приезд на пос. Спорный совпал с моментом сбора нелегального собрания заключенных троцкистов, находящихся на пос. Спорный. В моем присутствии все заключенные троцкисты, находящиеся в бараке № 9, за исключением двенадцати человек, производили нелегальное собрание по вопросу вынесения протеста и организации забастовки о невыходе на работу из-за вывешенного плаката КВЧ пос. Спорный, разоблачающий первый отказ от работы заключенных троцкистов. На этом собрании член старостата з/к Теблоев выступил со следующими словами: "Мы должны поддержать своих товарищей в борьбе, объявивших забастовку. Хотя я и не был сторонником невыхода на работу, но с сегодняшнего дня я не выхожу на работу и призываю остальных товарищей, не присоединившихся к забастовке, последовать моему примеру”.
Кроме выступления теблоева, еще помню выступление з/к Агрона, который говорил, что нужно бороться организованно и доводить борьбу до конца, если мы этого не сделаем, то нам сядут на головы, других выступлений не помню. На этом собрании по большинству голосов было вынесено решение послать протест во ВЦИК и г. Магадан и начать забастовку. В результате с 5 ноября 1936 года начали бастовать – не вышли на работу примерно 40 человек. Из моего небольшого наблюдения в течение двух дней на пос. Спорный в бараке № 9, где находились троцкисты, я заметила, что в пос. Спорный имеется тесно сплоченная троцкистская группа, которая организованно выступает против лагерного режима и лаг. администрации. Со слов участника группы заключенного троцкиста Полякова Л.П. мне известно, что указанная группа именовала себя "Боевым коллективом”. У группы был избран свой троцкистский старостат, состоящий из трех человек заключенных троцкистов: Автономова, Кацеравы, Теблоева».
«5/XI-36 выступил Теблоев: "Мы демократы и должны поддерживать своих товарищей в борьбе, объявляющих забастовку, хотя я и не был сторонником забастовки, но я с сегодняшнего дня не выхожу на работу и призываю остальных товарищей, не присоединившихся к забастовке, последовать моему примеру”.
Агрон везде и всюду заявлял, что он идейный троцкист, не согласен с существующим строем и будет бороться до конца против него. На собрании он сказал: "Нужно бороться организованно и доводить борьбу до конца, если мы не будем этого проводить, то на нас сядут верхом”».
В «показаниях» Софьи Фрейман она сама выглядит как бы отстраненной от событий, происходящих в палатке № 9. Но очень скоро чекисты сообразили, что получится куда более эффектная картина, если Софью представить не случайным наблюдателем, а поручить ей роль активной, даже ключевой фигуры. Тут же предпринимается попытка получить нужные показания от заключенного Иванникова ивана Ильича, отбывавшего срок 5 лет по статье 58-10, тем более что он допрашивался 22 августа 1937 года в качестве потерпевшего:
«В ноябре месяце сего года около 11-12 часов ночи я пришел с работы и сел кушать за стол, мне з/к Санталов, член коллектива, предложил идти пилить дрова. Я отказался, сказав, что поем, а потом пойду дрова пилить, но Санталов продолжал настаивать, говоря: "После пожрешь, а то будешь в холодном (нрзб) помещении”. На последнее я ответил: "Если так, то я принципиально не пойду”. Санталов, изругав меня нецензурными словами, ударил меня по щеке рукой, я выведенный из терпения, схватил лежащий на столе нож в порядке самозащиты. В это время на меня навалились еще их люди, отняли нож и выбросили из палатки без теплой одежды…»
Из протокола допроса заключенного Санталова 23 декабря 1936 года:
«Вопрос. За что вы избили стахановца Иванникова, а потом совместно с Суровым выбросили на улицу в одном белье без верхней одежды?
А вообще-то Санталов был человек не робкого десятка, что видно из показаний того же Николая Григоросудло о событиях 5 ноября 1936 года:
«Стахановец» иванников в мае 1938 года был осужден к 10 годам исправительно-трудовых работ «как участник контрреволюционной троцкистско-повстанческой организации на прииске Мальяк». В 1940 году решение пересмотрено и отменено. Однако Иванников, отбывавший наказание, умер в лагере.
Допрос С. Фрейман 7 декабря 1936 года:
Ответ. Отвечать на этот вопрос не желаю, лишь потому, что вопрос поставлен неправильно, т.к. я считаю, что об убеждениях нельзя спрашивать.
Вопрос. Кого из КРТД Вы знаете как лиц, проводящих работу против лагерного режима и против Советской власти?
Ответ. Я вообще отказываюсь давать показания. Больше показать ничего не могу и не буду.
…От подписи отказалась».
от з/к Журавлевой, осужденной за КРТД
…Числа 15-16 февраля пришла к нам в палатку приехавшая с трассы зубной врач Фрейман. Жукова («троцкистка») радостно встретила ее, вместе с собой спать уложила, и на следующий день Жукова, тихо беседуя с Фрейман, просила писать ей, если куда ее отправят, писать как там дела и кто там из наших товарищей, а для того чтобы не узнали содержание переписки, Жукова О.С. учила ее, Фрейман, шифру, и составила список слов, который передала. Фрейман долго уверяла Жукову, что она так его сумеет спрятать, что никто не найдет.
