Проза Владимира Вейхмана
Главная | Регистрация | Вход
Четверг, 28.03.2024, 20:36
Меню сайта
!
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Литке. Портрет в интерьере эпохи (продолжение 11)

Василий Андреевич Жуковский, замечательный поэт, ступая на воспитательскую стезю, прежде всего пытался осмыслить свои новые функции и определиться с содержанием понятия «воспитание» вообще. В отличие от практика Мёрдера, он был в большей степени теоретиком, что нашло отражение в его педагогических произведениях. Жуковский разработал для великого князя многолетний «План учения», отвечающий требованиям лучших европейских педагогических систем. Он создал перечень достоинств, которые будущий монарх должен воспитывать в себе, (катехизис морали, по выражению самого Жуковского), состоящий, по образцу Моисеевых скрижалей, из десяти заповедей:
 
«1. Уважай закон и научи уважать его своим примером. Закон, пренебрегаемый царем, не будет храним и народом.
 
2. Люби и распространяй просвещение – народ без достоинств, из слепых рабов легче сделать свирепых мятежников, нежели из подданных просвещенных, умеющих ценить благо порядков и законов.
 
3. Уважай общее мнение. Оно часто бывает просветителем монарха, оно помощник беспристрастности, судьба исполнителей его воли. Общее мнение всегда на стороне правосудного государства.
 
4. Люби свободу, т.е. правосудие, ибо в нем и милосердие царей, и свобода народов, свобода и порядок одно и то же. Любовь царя к свободе утверждает любовь к повиновению в подданных.
 
5. Властвуй не силою, а порядком: истинное могущество государя не в числе его воинов, а в благоденствии народа. 6. Будь верен слову. Без доверенности нет уважения, неуважаемый бессилен.
 
7. Окружай себя достойными помощниками: слепое самолюбие царя, удаляющее от него людей превосходных, предает его на жертву корыстолюбивым рабам, губителям его чести и народного блага.
 
8. Уважай народ свой, тогда он сделается достойным уважения.
 
9. Люби народ свой, без любви царя к народу нет любви народа к царю. 1
 
0. Не обманывайся насчет людей и всего земного, но имей в душе идеал прекрасного – верь добродетели».
 
Литке, который тщательно изучил «План учения» и другие педагогические сочинения Жуковского, мысленно переложил их на воспитание и обучение великого князя Константина. Правда, он был несколько смущен доктринерством своего старшего товарища; конечно, все было правильно, но можно ли втиснуть в десять наставлений все многообразие целей и задач воспитательной деятельности?
 
В педагогических трудах Жуковского, при всей их убедительности, отсутствовало что-то такое, без чего не может зеленеть вечное древо жизни. Великая княгиня Ольга Николаевна вспоминала о Жуковском: прекрасные намерения, цели, системы, много слов, всё – абстрактные объяснения; и не без ехидства добавляла: «в детях он ничего не понимал».
 
Впрочем, последнее замечание в некотором смысле может быть отнесено не только к Жуковскому, но и к Литке; по странному совпадению ли, по умыслу ли государя-императора для воспитания еще с малолетства его детей были выбраны люди, ни собственных детей, ни семьи не имевшие.
 
Что делать с пятилетним мальчиком, Литке поначалу решительно не знал. Впрочем, он быстро сообразил, что, независимо от какой-либо системы, он должен позаботиться о здоровье и физическом развитии ребенка. Тут уж опыта ему было не занимать: важнейшая часть его службы на кораблях была уделена предупреждению болезней в экипаже. Прежде всего, он установил точный распорядок дня: когда вставать ото сна, когда ложиться, время завтрака, обеда, ужина было расписано и подлежало неукоснительному выполнению. С утра и потом неоднократно в течение дня – физические упражнения. Как можно большее время было уделено прогулкам на свежем воздухе. Непременное проветривание в спальне, в комнатах для игр и занятий. Никакого принуждения; Литке взял за правило добиваться послушания убеждением и лаской.
 
Теперь о развитии умственном и духовном. Ежедневные занятия с учителями языков – необременительные, скорее похожие на забавы. Игры со сверстниками, с братьями и сестрами. Непременное общение с папá и мамá, поцелуй и благословение на ночь. А что непонятно – всегда помогут советом Мёрдер и Жуковский. Уф! Кажется, начало есть. Да, еще: непременные занятия музыкой. Пусть пока великий князь будет простым слушателем прекрасных мелодий моцарта или Бетховена, а там, Бог даст, сам пристрастится к музицированию, столь необходимому для отдохновения души.
 
Когда Константину исполнились восемь лет, начались его регулярные занятия науками, для проведения которых были привлечены лучшие ученые и педагоги. Новые условия – новые сложности. Отношение великого князя к учению не всегда было ровным, хотя, казалось бы, новые знания он воспринимал с интересом.
 
«Открывается еще один недостаток, – пишет Литке Жуковскому, – который мы до сих пор приписывали возрасту, а теперь уже начинаем почитать органическим – это есть отвращение от всякой головной работы. Что не говорит его воображению, что не действие, не анекдот, то уже ему не нравится. Случится ли, что работа не идет как по маслу, требует размышления, догадки, преодоления трудностей – он сейчас теряет дух, терпение, – и вслед за этим капризы, и не хочет работать. Может показаться противуречием, что виною этому (при нетерпеливом нраве) необыкновенные его способности. Но он так легко все понимает, что учение, по большей части, не стоит ему никакого труда; и от этого он не привыкает к труду. Что же делать? Неужто затруднить учение, чтобы приучить его к труду? – За исключением этого недостатка, должно признаться, что учение идет хорошо».
 
«Незанятый он мог быть невозможен, – вспоминала о брате Константине великая княжна Ольга. – На все у него всегда был ответ, и его смешные гримасы выводили часто Мама из терпения, и ей приходилось бранить его. Он был упрям, и Литке боролся с этим, постоянно его наказывая; но это не было правильным способом воспитания: если бы с ним обращались иначе, его натура могла бы сделаться великой. Он часто днями не разговаривал, таким обиженным и озлобленным чувствовал он себя тем воспитанием, которое применялось к нему».
 
Ну, насчет наказаний великая княжна, пожалуй, преувеличивала. Литке самого мучил вопрос: наказывать или не наказывать? И если наказывать, то как? В трактатах Жуковского ничего на этот счет нет, а вот как решал эти вопросы умница Мёрдер?
 
Извольте, вот случаи из его практики воспитания цесаревича, им самим рассказанные: «Великий князь, полагая, что за ним не наблюдают, схватил Виельгорского (товарища по играм – В.В.) за шею, потряс его и дал ему несколько толчков. Поступок сей вынудил меня сделать ему весьма строгий выговор и объявить, что поступком сим он сам себя унизил, ибо выказал гнусное чувство мщения»;
 
«11 декабря. Весьма хороший день в отношении ученья, можно было бы сказать то же в отношении поведения, если бы я не был принужден сделать строгое замечание великому князю за страсть его к спорам, что показывает желание быть правым, а желание это может быть порождаемо гордостью, грехом смертельным»;
 
«11 января. Великий князь не имел времени приготовить урок... он получил отметку хуже, чем его товарищи, за что получил выговор от государя императора, и так как он не выучил урока, то, по нашим правилам, ел один суп»;
 
«Всю неделю великий князь занимался во время уроков и в приготовительные часы с большим прилежанием. Поведением его я был бы доволен, если бы не приходилось делать ему несколько раз замечаний насчет неуместных шуток».
 
Однако, когда невыдержанность наследника подчас была несносна, он получал и более строгое наказание. Старшую воспитательницу сестричек, мадам Юлию Баранову, он чуть не в глаза называл дурой; о воспитательнице Адини, прелестной мисс Броун, которую тоже звали Юлией, говорил, что она глупая, а когда однажды в игре не хотел быть ее партнером, он бросил ей в лицо собачонку. Мисс Юлия никому не пожаловалась, но узнавший об этом безобразном поступке отец наказал негодника, объявив ему 24 часа домашнего ареста.
 
У Константина до таких выходок не доходило. Но все же Литке пишет Жуковскому о своем воспитаннике, что он «...Умен. Добр, резв, буффон. Чист как голубь, еще не мудр как змея, но зато упрям, как... уже, не знаю к чему и применить и как назвать этот совершенно особенный род своенравия. – Не то, чтобы не послушался, не то, чтобы сделал то, что запрещено, или не исполнил того, что приказано: – а как бы все сделает по-своему... уж коли нельзя на деле, то хоть на словах... настоящий дух отрицания. Не довольно наяву, и во сне он тот же; часто голова его там, где у всякого человека бывают ноги. Шутки в сторону: выразить нельзя, до какой степени это затрудняет наше дело; просто не знаю иногда, что делать? – Разумеется, что это и на работы имеет влияние...»
 
А, в общем-то, не все так плохо, усилия Литке приносят свои плоды. Три года спустя Федор Петрович уже по-иному отзывается об успехах своего великого князя – он им очень доволен.
 
Из письма Жуковскому:
 
«Дай Бог, чтобы я не ошибался; но мне кажется, что рассудок начинает в нем помаленьку оперяться, что легкомыслие и ветреность, до сих пор бывшие безмерными, немного стали полегче. – Со стороны нрава тоже будто заметен некоторый счастливый перелом. Он как будто стал доступнее убеждениям рассудка и чувства. Заметив это, я и сам сообразно тому переменился, и где прежде не мог обойтись без строгости, стал действовать лаской, и покамест с полным успехом. Об одном молю Бога – чтобы это так продолжалось. Тогда исчезнет, может быть и жесткость и холодность, приводящие меня до сих пор в отчаяние, удастся возбудить в нем теплоту души, отзывчивость. Об этом я более всего думаю и забочусь». И еще год спустя – снова в письме Жуковскому: «Педагогическая фабрика все продолжает работать по-старому, не имея даже преимущества всех других фабрик – представлять цифирью результаты своих работ. – Кажется, что с Божиею помощью все идет не худо, – с намерением говорю только не худо, чтобы не ошибиться, потому что, право, иногда становишься в тупик и не знаешь сам, что делать. С одной стороны кажется как будто и развиваемся, будто и является что-то похожее на успех, но как подумаешь, с другой стороны, что ведь 16-й год (великому князю Константину – В.В.), и как взглянешь на тысячу вещей, против которых и с Вами еще вместе мы боролись и продолжаем ежеминутно бороться, не успев искоренить ни одной, то хоть в отчаяние придти. – Видишь сердце доброе, наклонности лучшие, и тут же какую-то суетность, холодность, бездушие, – словом, ум за разум заходит».
 
В 1835 году императорская чета совершила короткую поездку в Москву. С собой родители взяли Константина и Александру с их воспитателями. Литке как будто впервые разглядел мисс Юлию Броун, служившую воспитательницей великой княжны Адини. Юлия засиделась в невестах – ей шел двадцать пятый год. Федор Петрович, утешая барышню, говорил, что они должны терпеливо нести крест своей педагогической профессии, прощая детям их безвинные и винные шалости. Во время поездки Литке влюбился в мисс Броун, как Адини рассказывала сестрам, «влюбленные никого и ничего, кроме себя самих, не видели». А поэтому для великой княжны это были лучшие дни ее жизни, так как она совершенно была предоставлена самой себе. Пылкая любовь соединяла сердца воспитателя и воспитательницы, и они поженились.
 
Поскольку каждый из молодоженов должен был безотлучно находиться при своих воспитанниках, Литке оставил квартиру в доме на Фонтанке, возле Аничкова моста, и с супругой поселился в Зимнем дворце, в предоставленных императором покоях.
 
XXI
 
Литке обладал несомненным литературным даром, о чем свидетельствует та легкость, с которой читаются его описания путешествий, их наглядность и увлекательность, а его письма к Жуковскому – воистину образец эпистолярного стиля. О переводе Жуковским «Одиссеи» он пишет, что читал его «с большим наслаждением», «с большим вниманием и по большей части вслух» и даже обращает внимание Василия Андреевича на некоторые погрешности в стихотворном размере перевода. Удивительно, что эти замечания делает не профессиональный литератор, а моряк, которому, казалось бы, вовсе ни к чему вникать в такие тонкости.
 
Гибель Пушкина, о которой Литке узнал от самого царя, потрясла его как глубокая личная трагедия. Он записывает в дневнике:
 
«29 января. Пушкин умер в 3 часа дня... Говорят много вещей, но лучше забыть их и думать только о том, что померкла на горизонте литературы нашей звезда первой величины!..»
 
Наконец-то было завершено печатание главного труда жизни мореплавателя – «Путешествие вокруг света, совершенное по повелению государя императора Николая I на военном шлюпе "Сенявин” в 1826, 1827, 1828 и 1829 гг. флота капитаном Федором Литке». А Санкт-Петербургская Академия наук присудила Литке Демидовскую премию по географии – высшую награду российских ученых, которую уральский промышленник, камергер императорского двора Павел Николаевич Демидов учредил, «желая содействовать преуспеянию наук, словесности и промышленности в своём отечестве». «полной» премией (т. е. как бы первой степени), составлявшей пять тысяч рублей государственными ассигнациями, был отмечен цикл магнитных исследований во время плавания на «Сенявине».
 
Великий князь Константин в семилетнем возрасте получил чин мичмана, а свое первое морское путешествие совершил в возрасте восьми лет на пароходе из Кронштадта в Данциг. Затем, каждый год – короткие выходы на Балтику – так, две-три недели. Ежегодные летние плавания должны были стать отличной школой для молодого человека, предназначенного стать главой российского военного флота. Литке писал Жуковскому: «Наши морские вояжи? Право, здоровье для души и тела. Молодой человек привыкает к порядку, к лишениям и к подчинению себя долгу. – Немножко морского духу, морской прямоты для Принца не лишнее. – Видеть свет со всех сторон – тоже не дурно».
 
Уроки – зимой, а каждое лето – плавание под руководством Федора Петровича – то, что мы сейчас назвали бы плавательной практикой. в плаваниях под парусами по Балтике великий князь обошел со своим наставником шхеры, бухты и острова Финского залива, вникая в малейшие подробности. вместе с матросами он тянул фалы и шкоты, стоял на штурвале, изо всех своих мальчишеских силенок упирался в вымбовку – деревянный рычаг, посредством которых крутили неподатливый кабестан – механизм для выборки якоря. Наконец, Федор Петрович разрешил ему подняться на мачту, правда, пока всего лишь до нижней, марсовой площадки, да под надежной страховкой двух дюжих боцманов, но зато какое удовольствие было осматривать с высоты горизонт, простирающийся далеко-далеко, наверное, до самой небесной тверди.
 
Литке убедил императора в необходимости назначить ему помощника по исполнению обязанностей воспитателя и, получив согласие, сам же предложил кандидатуру своего давнего товарища Феопемпта Лутковского. Николай недовольно поморщился: обладая прекрасной памятью, он помнил, что Лутковский подозревался в сношениях с мятежниками 25 декабря, за что был удален из столицы на юг. Но Литке продолжал настаивать, уверяя, что для воспитания генерал-адмирала лучшего моряка, чем этот капитан-лейтенант, не сыскать. Император согласился, и Лутковский занял должность начальника штаба отряда, плавающего с великим князем. Он повсюду сопровождал Константина Николаевича и стал достойным напарником Литке.
 
В 1841 году Константин Николаевич на судах, которыми командовал Литке, совершил плавание уже до берегов Нидерландов. а на следующий год отряд прошел весь Ботнический залив, возвратился в Кронштадт и снова отправился в вояж, выйдя в пролив Каттегат через Большой Бельт и вернувшись на Балтику через пролив Зунд, по пути посетив замок принца Гамлета в Эльсиноре и датскую столицу Копенгаген. Литке, не обойденный царем наградами и рангами, получил сначала чин контр-адмирала, а затем почетное свитское звание генерал-адъютанта, награжденный орденом Святой Анны I степени, все-таки неуютно чувствовал себя во дворце, где шла светская жизнь, к которой он так и не смог привыкнуть. Его подлинные чувства редко прорывались через маску светских приличий. о дворцовой обстановке он писал Жуковскому как близкому другу: «я никогда не чувствовал себя совершенно at – home (дома – В.В.) в этом мире – ни мир не был совершенно по мне, ни я по миру». То ли дело на корабле. Вырвавшись на флот хотя бы на несколько коротких летних недель, он снова вступал в простые и ясные отношения с окружавшими его на кораблях людьми, внимал бесхитростному языку морских сигналов, ощущал в руке привычную тяжесть секстана и отсчитывал удары надежного хронометра.
 
Старший сын Федора Петровича родился в 1837 году и был назван Константином в честь августейшего воспитанника. В этом году Литке держал флаг на фрегате «Аврора» и возглавлял отряд судов, на котором вместе с десятилетним великим князем совершил трехнедельное плавание из Кронштадта до полуострова Ютландия, разделяющего Балтийское и Северное моря, и возвратился в Кронштадт. Двумя годами позже родился младший сын – Николай, названный, конечно, в честь Государя императора.
 
Вход на сайт
Поиск
Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Copyright MyCorp © 2024
    Сайт создан в системе uCoz