Спать без подушки
Глава из повести
"Воскреснет ли старый комендант?"
I
У следователя не было лица.
То есть не то, чтобы совсем не было, но было оно таким не запоминающимся, что стоило только отвести от него взгляд, то затем, когда арестованный глядел на него снова, оно каждый раз появлялось таким, как будто бы он видел его впервые. И голос у следователя был не запоминающимся. В нем не звучало ни враждебности, ни любопытства; следователь задавал вопросы так, как будто бы читал вслух давно знакомый ему текст какого-то канцелярского документа. Такими же голосами говорили энкаведешники, пришедшие в ночь на 12 февраля с обыском в комнатушку редакционного общежития на Тургенева, 6. Старший из них предложил выдать троцкистскую литературу и, не получив ответа, забрал из ящиков стола и комода разные старые удостоверения, справки, блокноты, рукописи, письма. Когда он тем же канцелярским голосом спросил: «Оружие есть?», жена Люся не выдержала и рывком протянула ему кухонный нож. Энкаведешник нож не взял, Люся разжала пальцы, и нож со стуком упал на стол. Вовик, сын, которому как раз в наступавший день исполнялось семь месяцев, так и не проснулся.
Фамилия следователя тоже как-то не запомнилась: не то Красильников, не то Сидельников… Наверное, зрительная и слуховая память неважно срабатывали потому, что арестованный ожидал увидеть совсем другое, на что подчас намекали после хорошей выпивки старожилы общежития. Но не было ни света лампы в сто свечей, бьющего в глаза, ни матерщины, ни угроз. Даже портрета Дзержинского на стене не было, - правда, был портрет Лазаря Кагановича, ближайшего соратника товарища Сталина…
Конечно, понятно, откуда это все пошло – от Орлова, от Владимира… Никакой Орлов не троцкист, но в редакции держал себя высокомерно. Не прочь Орлов был подчеркнуть, что мы ему не чета – он член ВКП(б), член бюро крайкома комсомола, да к тому же ответственный за «марксистско-ленинское воспитание». Да и не Владимир он вовсе, а Василий, Вася, - но ему не нравилось такое простецкое имя, и он сам переименовал себя, назвался именем Ленина. Орлов не скрывал, что в будущем видит себя не просто крупным партийным работником, но и настоящим писателем – таким, как Саша Фадеев – свой, дальневосточник, которого недавно можно было запросто встретить на улице здесь, в Хабаровске.
Конечно, понятно, откуда это все пошло – от Орлова, от Владимира… Никакой Орлов не троцкист, но в редакции держал себя высокомерно. Не прочь Орлов был подчеркнуть, что мы ему не чета – он член ВКП(б), член бюро крайкома комсомола, да к тому же ответственный за «марксистско-ленинское воспитание». Да и не Владимир он вовсе, а Василий, Вася, - но ему не нравилось такое простецкое имя, и он сам переименовал себя, назвался именем Ленина. Орлов не скрывал, что в будущем видит себя не просто крупным партийным работником, но и настоящим писателем – таким, как Саша Фадеев – свой, дальневосточник, которого недавно можно было запросто встретить на улице здесь, в Хабаровске.
Постановление
1935 года, февраля 11 дня, г. Хабаровск. Я, уполномоченный 4 отд. СПО УГБ по ДВК – Красильников, сего числа, рассмотрев материал в отношении граждан Вейхман, Киргизова и Власова,
нашел
1. Вейхман Вениамин Борисович, 1910 г. рождения…
2. Киргизов Владимир Петрович, 1909 г. рождения…
3. Власов Иван Федорович, 1914 г. рождения…
работая в редакции газеты «Тихоокеанский комсомолец», среди сотрудников газеты проводят злостную к/р (контрреволюционную – В.В.) агитацию, распространяют к/р анекдоты, одновременно занимаются дискредитацией центрального и краевого руководства ВКП(б) и правительства. Киргизов, помимо сказанного, разбазаривает бумагу, предназначенную к печатанию газеты, сознательно срывает участие в газете юнкоров, не выплачивая им гонорар, а потому
постановил:
Вейхмана В.Б, Киргизова В.П. и Власова И.Ф. привлечь к уголовной ответственности, предъявив им обвинение по статье 59 п. 10 ук.
Мерой пресечения избрать – арест и содержание под стражей в арестном помещении при УГБ НКВД ДВК…
В верхнем левом углу – «Утверждено. Начальник Управления НКВД по ДВК Дерибас».
Терентий Дмитриевич Дерибас, один из виднейших чекистов, родился в 1883 году в крестьянской семье на Херсонщине. С двадцати лет состоял в партии большевиков. Участвовал в революционных событиях 1905-1907 гг., несколько раз был арестован, отбывал ссылку. Во время Октябрьского переворота был одним из руководителей большевиков в Троицке Оренбургской губернии, затем – членом исполкома, комиссаром юстиции и председателем следственной комиссии Оренбургского Совета, председателем объединенного Троицкого и Челябинского исполкома. Командовал отрядом, действовавшим против казачьих и чешских частей. Был секретарем Уральской областной коллегии Госконтроля, на Восточном фронте был начальником политотдела дивизии и заместителем начальника политотдела армии. С должности председателя Павлодарского ревкома был направлен на работу в ЧК, в ее центральный аппарат. Участник подавления «кронштадтского мятежа» и крестьянского восстания на Тамбовщине («антоновщины»). В 1922 году, одним из первых, был награжден значком «Почетный чекист». Руководил операцией по высылке Троцкого из Москвы. С 1929 года – полномочный представитель ОГПУ по Дальневосточному краю, с 1931 года – член коллегии ОГПУ (НКВД), На 17 съезде ВКП(б) выбран кандидатом в члены ЦК.
Статья 58, п. 10 УК. Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений…, а равно распространение, или изготовление, или хранение литературы того же содержания – влекут за собой лишение свободы со строгой изоляцией на срок не ниже шести месяцев.
Постановление
Ознакомившись с предъявленными по делу по обвинению работников редакции «Тихоокеанского комсомольца» гр. гр. Вейхмана В.Б., Киргизова В.П. и Власова И.Ф. по статье 58-10 УК и принимая во внимание, что своей контрреволюционной агитацией они довели аппарат редакции до разложения, что непосредственно отразилось и на состоянии выпускаемой ими газеты, и что для более успешного расследования дела является необходимость этих обвиняемых изоляция от общества, а также имея в виду, что они собираются скрыться их г. Хабаровска в связи с данным делом, руководствуясь 158 ст. УПК,
постановил:
Санкционировать арест Вейхмана В.Б., Власова И.Ф. и Киргизова В.П.
Обязать органы расследования следствие по этому делу закончить к 25/II-35 г.
Помпрокурора ДВК Сидоров
Составлено 11/ II-35 г.
II
А следователь начал заполнять бланк протокола допроса: «Фамилия: Вейхман. Имя: Вениамин. Отчество: Борисович. Дата рождения: 21 мая 1910 г. Место рождения: г. Киров…»
Киров – это имя бывшая Вятка получила лишь два с половиной месяца назад. Так что родился Вениамин Вейхман в Вятке, а не в Кирове, - но, попробуй, скажи об этом на допросе в НКВД!
Ведь именно с убийства Кирова, с 1 декабря 1934 года всё и началось. «Тихоокеанский комсомолец» поместил тогда обращение Далькрайкома комсомола: «С величайшим прискорбием встретили мы весть об убийстве товарища Кирова… Заверяем Центральный комитет комсомола, что в ответ на предательское убийство мы отдадим все силы на дело укрепления оборонной мощи Дальнего Востока и подъема нашей классовой бдительности».
А 9 декабря в газете, в решении крайкома комсомола появилась фамилия Орлова:
«Для укрепления редакции командировать в ее аппарат пять квалифицированных работников. Поручить Орлову подобрать кандидатуры к 1 января 1935 года» В том же номере газеты, в день ее десятилетнего юбилея, прозвучала оценка: «В газете еще недостаточна разоблачительная работа».
Василий Орлов добросовестно взялся за разоблачительную работу, как он ее понимал. 8 января в «Тихоокеанском комсомольце» опубликована его первая статья: «Клевета на комсомол зиновьевской оппозиции».
Ах, если бы Орлов мог предполагать, как кстати окажется его статья и Далькрайкому ВКП(б), и представительству партийного контроля по ДВК! По всей стране раскрывают террористические подпольные антисоветские группы. Сразу после убийства Кирова разоблачена группа зиновьевцев – так называемый «ленинградский центр», в основном состоявший из недавних крупных комсомольских работников. 23 декабря 1934 года все его участники были осуждены военной коллегией Верховного суда СССР и немедленно расстреляны. Уже идут допросы арестованных участников другой контрреволюционной организации – «московского центра»: Зиновьева, Каменева и их сообщников. Теперь и Далькрайком может доложить Центральному Комитету, что он не остался в стороне от разоблачения оппозиционеров. Орлов, видите ли, уверяет в своей статейке, что он не отступает от генеральной линии партии, призывает «распознавать, разоблачать, уничтожать врагов, трижды презренных троцкистско-зиновьевцев». Но партию не обманешь. Автор якобы пытается опровергать доводы оппозиции, а сам цитирует ее аргументы о классовом размывании комсомола, о том, что комсомол забюрокрачивается: «…в выборности у нас происходит кукольная комедия. Вопросы преподносятся в готовом виде, В комсомоле процветает бюрократизм, он душит молодежь». Мало того, он под видом дискуссии, - кстати, совершенно неуместной, - цитирует Троцкого: «Молодежь – барометр партийных настроений». Докатились! Мы им покажем «барометр»!
Крайком комсомола оказался в затруднительном положении. Если признать Орлова троцкистом-зиновьевцем, то сразу возникнет вопрос: «А куда вы, члены бюро, смотрели? Кого выдвигали, поддерживали, почему проглядели врага в своих рядах, и доверили ему не что-нибудь – марксистско-ленинское воспитание молодежи? А не стоит ли за Орловым какой-нибудь "дальневосточный центр” во главе с членами бюро крайкома?» А если Орлова защищать, то неизбежно обвинение в «мягкотелости», «соглашательстве», а там, глядишь, и в самом худшем – «двурушничестве»… Вот и выкручивайся.
13 января на закрытом заседании бюро Далькрайкома принято постановление:
«Бюро крайкома ВЛКСМ считает, что статья "Клевета зиновьевской оппозиции на комсомол” является политически путаной и вредной, по существу пропагандирующей разбитые партией взгляды троцкистско-зиновьевской группы.
Приведя много выдержек из документов разбитых антиленинских групп, тов. Орлов в своей статье не только не дал развернутой большевистской оценки этих антиленинских оппозиционных групп, но и не вскрыл их контрреволюционную сущность, а также не показал в этой статье контрреволюционную террористическую сущность деятельности «ленинградского центра».
Своей статьей тов. Орлов дает возможность всем чуждым партии и комсомолу элементам протаскивать и подвергать обсуждению давно разбитые нашей партией взгляды всех антипартийных групп.
Принять к сведению заявление тов. Орлова, что он целиком и полностью признает допущенную им грубую политическую ошибку и что в последующих статьях по этому вопросу полностью поправит эту ошибку…»
Не поправил несчастный Орлов свою так называемую «ошибку», а еще больше ее усугубил.
В «Тихоокеанском комсомольце» за 11, 12 и 14 января напечатана его статья «Ленин о молодежи». Не имело решительно никакого значения, насколько ортодоксально излагал он коммунистические догмы: легче легкого, при желании, было истолковать их в прямо противоположном смысле. Вот и цитирование ленинской фразы: «Сейчас мы закладываем только камни будущего общества, а строить вам…» было представлено как извращение ленинской теории, как попытка вбить клин между партией и комсомолом…
III
Но вернемся к протоколу допроса Вениамина Вейхмана.
«Родился я в семье ремесленника – часового мастера. Отец имел кустарную часовую мастерскую без применения наемной рабочей силы. После Октябрьской революции отец занимался тем же делом. В Октябрьской революции участвовал мой старший брат Абрам, в 1918 г. расстрелянный восставшими офицерами-фронтовиками. Тогда же были арестованы отец, мать, брат Давид, сестра Мария и дядя. Поэтому в данное время мать числится партизанкой.
Вениамин Вейхман с матерью Раисой Соломоновной и женой Людмилой
Я в школьные годы проживал в родной семье, учился в г. Перми в школе-семилетке, которую окончил в 1925 г. По окончании школы поступил в школу водного транспорта (судомеханическая школа), проучился в ней около полутора лет и бросил, так как в тот период была безработица и не было перспектив получить соответствующую работу по специальности. В 1927 г. поступил на работу в Управление водного транспорта в г. Перми, в качестве ученика стола личного состава, проработал до ноября 1927 г. В этот же период работал вне штата в редакции журнала "Живая театрализованная газета”. В январе 1929 г. Уральским обкомом ВЛКСМ был командирован на работу в редакцию газеты "Всходы коммуны” в г. Свердловске, где проработал до мая 1929 г. В этот момент в Уралобком ВЛКСМ поступили сообщения о моем "классово-чуждом происхождении”, в связи с чем я добровольно бросил работу в редакции, тогда же в связи с указанным был исключен из ВЛКСМ».
Да, уж чего-чего. А завистников, доносчиков-доброхотов во все времена хватало, и во времена коммунистического правления их энтузиазм непрестанно подпитывался то идеей «чистоты рядов», то «революционной бдительностью», а то и просто погромно-черносотенным «пятым пунктом»…
«…Впоследствии выяснилось, что сообщение о моем якобы классово чуждом происхождении не имеет оснований, меня просто спутали с моими родственниками, вернее, моих родителей с их родственниками, последние действительно до октябрьской революции занимались торговлей – имели магазин в г. Ижевске. Потому вскоре я был восстановлен в рядах ВЛКСМ и на работе в редакции "Всходов коммуны” и работал там до марта 1932 г.
В марте 1932 г. решением Уралобкома ВЛКСМ был командирован в качестве руководителя Уральской северной экспедиции, выезжавшей с целью изучения методов комсомольской работы среди молодежи северных народов Урала, – в этой экспедиции пробыл 8 месяцев».
Да, конечно, эти восемь месяцев были лучшими в его жизни. На далеком Севере, на полуострове Ямал он проехал несколько тысяч километров по тундре и вечной мерзлоте. Какое там «изучение методов комсомольской работы»! Половодье Оби. Полярный день, когда полуночное солнце непонятно почему создает тревожное настроение, и сам не понимаешь, то ли это во сне, то ли наяву видишь вкрапленные в раскинувшуюся зелень желтые, лиловые, алые огоньки маленьких цветов. Осенние сполохи северного сияния: то прозрачные переливающиеся портьеры, то лучи бледного света, расходящиеся от зенита к горизонту, как ребра каркаса самоедской юрты… Люди Севера, аборигены, наивные и открытые в общении, но мудрые своей, закрытой для пришлых мудростью… А заниматься приходилось подчас самыми бесхитростными занятиями: учить мыться мылом, чистить зубы, стричь волосы… Медикам работы было невпроворот. Учителя занимались и с детишками, и со взрослыми. Механик крутил кинопередвижку, и на растянутой простыне спотыкался и падал, и вновь поднимался столь странно выглядевший в этих местах грустный человечек с усиками, в котелке и с тростью…
Совсем недавно, всего полтора года назад взялся было за книжку о Севере, и выговориться хотелось («страдаю Севером», - написал тогда брату), да и обещанный гонорар в тысячу рублей был бы очень кстати, но… Помешала ли богемная несобранность, нахлынувшее ли увлечение чтением – классика и новинки – запоем, но написать успел едва ли печатный лист из намеченных пяти.
Работал в Свердловске, в редакции газеты «На смену!» Жизнь образовалась неуютная: пристанище – гостиница, заработок – едва на еду да на папиросы, обносился – сам переделывал старые брюки и пиджаки.
«Из редакции "На смену!” был снят за неверную информацию о состоявшемся слете колхозников-ударников Тюменского района и сразу же был направлен на работу в газету "Большевистская смена” в г. Пермь, секретарем редакции, там проработал до октября того же года».
IV
А что же у брата Давида, во Владивостоке? Там, в редакции «Красного знамени» (Давид – ответственный секретарь редакции), такие же тревожные события, а то и похуже, чем здесь, в Хабаровске. Недели две назад в «Тихоокеанской звезде» напечатана корреспонденция «Разоблаченный враг», а чуть позже получили номер «Красного знамени» со статьей «Выше революционную бдительность». Это все о редакции «Красного знамени». Хотя Давид и не назван в этих публикациях, но, может быть, это только к худшему?
Почему именно сейчас об этом вспомнилось? А что если и Давид арестован, а при его привычке хранить старые письма могли прочитать и письмо, отправленное тогда из Перми, во времена работы в «Большевистской смене»:
«Заведую редакцией. Работы временами много, а временами наступает безделье – это зависит от наших вождей. Если кто-либо выступит с докладом, - значит, отдых… В отношении своей журналистской деятельности тоже "пересматриваю принципы” и прихожу к печальным выводам. Надоело писать передовые, которые начинаются "под руководством” и кончаются тоже "под руководством”, и очерки, в которых, кроме завуалированного "под руководством”, тоже ничего больше нет. Вот я дошел и до контрреволюционных рассуждений!.. Но ведь это почти так».
А не лежит ли это письмо в папке у этого самого Сидельникова-Красильникова? Не-ет, безликий следователь до поры-до времени и вида не подаст.
«В октябре 1933 г. по собственному желанию перешел на работу в редакцию газеты "Тагильский рабочий” в качестве заведующего культурно-бытовым сектором, проработал до мая 1934 г.»
Да, тогда же, осенью 1933 года, женился. Жена – Люся, «Степанова Людмила Михайловна, дочь рабочего Невьянского завода (около г. Свердловска)».
Люся, Люся… Познакомились еще в редакции «На смену!», где вместе работали. А теперь – живем в Нижнем Тагиле, крохотная комнатенка в общежитии, мебели – одна кровать; приходят чуть ли не каждый вечер ребята, свои, из соседних комнат, все усаживаются на кровати, гитара, песни, или кто-нибудь патефон принесет, пластинки, и душевные струны задевает низкий голос Изабеллы Юрьевой:
«Мы странно встретились и странно разойдемся…»
Запомнился вечер во Дворце культуры Вагонки. Люся тогда набралась смелости и пригласила на вальс самого Шалву Окуджаву, парторга ЦК на строительстве. Ах, как красиво они танцевали! Как была обворожительна Люся в свои двадцать лет, как был галантен Шалико – стройный, подтянутый, зажигательно улыбающийся, как особенно, по-грузински, он раскланялся, когда умолк духовой оркестр!
«В мае 1934 г., находясь в отпуске в Москве, ЦК ВЛКСМ я был направлен на работу в редакцию газеты "Знамя пионера” в г. Хабаровске… заместителем редактора».
Не думал, что снова придется возвратиться в пионерскую газету, но ведь эту работу предложил сам Саша Косарев, генеральный секретарь комсомола. Дальний Восток – такая перспектива такое будущее у этого края. Хабаровск – столица огромных пространств, от Чукотки, от мыса Ванкарем, куда всего месяц назад летчики, получившие удивительные звания Героев Советского Союза, вывезли из лагеря Шмидта на льдине последних членов экипажа раздавленного льдами «Челюскина», до уссурийской тайги, прославившей Пржевальского и Арсеньева, до берега Амура, на котором стоит во всеоружии не какая-нибудь – Особая – Дальневосточная Красная Армия, а командует ею легендарный Блюхер, герой из героев гражданской войны. Здесь прорубали дорогу в глубь тайги, к месту будущего индустриального гиганта Комсомольска-на-Амуре, всего полтора года назад появившегося на карте города молодости. Здесь только что родилась Еврейская автономная область, куда будут добровольно переезжать трудящиеся евреи из всех стран. Да и у люси срок рожать подходит, а тагильское неустройство мало пригодно для семейной жизни.
Но недолго пришлось работать в пионерской газете.
«В октябре 1934 г. решением бюро Дальневосточного крайкома ВЛКСМ был направлен ответственным секретарем краевой комсомольской газеты "Тихоокеанский комсомолец”, где работал до 8 февраля 1935 г. и был снят с работы и исключен из рядов ВЛКСМ за примиренческое отношение к троцкистско-зиновьевским статьям редактора газеты Орлова и пропаганду антисоветских взглядов».
V
Казалось бы, странная история: в «троцкистско-зиновьевских» взглядах обвиняют Орлова, а исключают из комсомола и арестуют Вейхмана, Киргизова, Власова. Не так тут все просто.
В крайкоме комсомола родилась незаурядная идея. Раз необходимо разоблачить троцкистско-зиновьевскую группу в комсомольской организации края, значит, надо такую группу иметь. Только пусть она будет не в бюро крайкома, членом которого является Орлов, а там, где он непродолжительное время исполнял обязанности руководителя – в редакции «Тихоокеанского комсомольца». Тогда и овцы (бюро крайкома комсомола) будут целы, и волки (Далькрайком ВКП(б), КПК, НКВД) будут сыты. А за доносчиками-доброхотами дело не станет.
«Уполномоченному комитета партийного контроля и ЦК ВКП(б) по ДВК.
Объяснение.
1. Комсомольцы Фролов, Ильин, Власов на квартире по Тургеневской улице жгли книги, оставленные сотрудником редакции Побегай, среди которых я успел взять книги Ленина, горького и Степняк-Кравчинского. Возможно, что среди сожженной литературы были еще книги Ленина, но они уже были брошены в печку. После того, как кончились книги и бумаги,… Власов встал на койку, содрал со стены портреты Кагановича и Ворошилова и бросил в огонь. Мной сказано (привожу дословно): "Ребята, это не дело. Мы переходим всякие границы”. Фролов и Ильин, поддержав Власова, крикнули на меня: "Вот, еще нашелся политик. Иди жалуйся, кому хочешь”.
Наутро я сообщил об этом секретарю комс. комитета Киргизову. Но этот поступок указанных лиц нигде не был обсужден. Вторично я об этом сообщил на заседании комс. комитета, которое было созвано по одному конфликтному делу в кабинете у тов. Листовского, который указал Киргизову это дело особо рассмотреть (присутствовали тт. Листовский и Шишкин) (секретари крайкома комсомола – В.В.). Но опять это дело замазали.
2. В связи с убийством тов. Кирова в газетах были возмущения рабочих, где говорилось проклятье контрреволюционерам-убийцам и обещания сплотиться еще теснее вокруг вождя тов. Сталина. Власов, прочитав в одной газете "Да здравствует наш родной, любимый Сталин”, сказал: "Когда это часто повторяется, то теряет всякое значение”…
5. Доклад тов. Лаврентьева на съезде советов Дальневосточного края дан в газете чрезвычайно сокращенно. Я видел полоски, где Вейхман сокращал. В докладе не осталось живого места. По его выражению, "в докладе ничего особенного нет”.
6. Зав. редакцией Киргизов на обращение сотрудников с вопросом – почему долго не выдается зарплата, он несколько раз обрывал грубостью, вместо разъяснения…
А. Карасев, литработник "Тихоокеанского комсомольца”
21 января 1935 г.»
Упомянутый в доносе Лаврентьев (настоящая фамилия Картвелишвили) Лаврентий Иосифович – в то время первый секретарь Дальневосточного крайкома ВКП(б). Вступив в партию большевиков еще в 1910 году, он принадлежал к партийной элите, в которую попал на Украине в годы революции и гражданской войны. В 1917-1918 гг. Лаврентьев – председатель Киевского горкома РСДРП(б), затем член Всеукраинского комитета Рабочей коммунистической партии, член ЦК КП(б) Украины. С конца 1918 по август 1919 года – член Одесского областного и городского комитетов КП(б)У, член Одесского ревкома. А далее, вплоть до 1933 года, до направления в Хабаровск, успел побывать на ответственной работе и на Украине, и в Сибири, и даже, как ни странно при таких перемещениях, председателем Совнаркома Грузии (по логике тех времен его назначение вождем Дальнего Востока было куда более естественно).
В тот же день, 21 января, было получено "объяснение" и другого доброхота, заведующего производственным отделом редакции Бундикова:
«По делу редакции "Тихоокеанского комсомольца” могу сообщить следующее: о сожжении портретов я узнал от Карасева в тот же день. Я сообщил Шишкину… последний договорился с Листовским, и они вызвали в крайком всех комсомольцев – работников редакции. Здесь выяснилось, что портреты вождей жгли Власов и Фролов. Через несколько дней бюро крайкома исключило из комсомола Фролова, причем этот вопрос не был поднят на принципиальную высоту – речь шла только о пьянке и дебоше. О власове, вообще, вопрос не стоял.
Второй факт. Осенью мы с Киргизовым пошли в городской сад, он дорогой сказал: "Хорошо бы выпить”. Дальше сказал: "Чего там стесняться, Сталин тоже выпивает”. Когда я сказал, почему Киргизов делает такое заключение, то он ответа мне не дал.
Третий факт. О краевом партийном руководстве вопрос поднимался не раз. Помню, когда я спросил Киргизова, какое впечатление произвел на него доклад Лаврентьева на городском активе, то смысл ответа был таков: доклад путаный, лаврентьев недалекий человек, "старик”. Такие разговоры были не раз. Такого же мнения о Лаврентьеве придерживался и Вейхман».
Упоминание о том, что Лаврентьева называли «стариком» – это в его-то 44 года! –было бы забавно, если бы не последствия, которые из этого вытекали…
«Четвертый факт. На конференции молодых специалистов города были приняты приветствия Сталину и Лаврентьеву. Когда я это приветствие передал Вейхману для того, чтобы поместить в газете, он, прочитав эти приветствия, сказал: "Подхалимство”. "Почему? – спросил я. – Разве нельзя говорить искренне о любви к вождям?” Вейхман на это замечание, иронически улыбнувшись, ответил: "Ерунда”… Потом, взяв ножницы, он демонстративно стал делать надрезки на телеграмме, потом, скомкав ее, бросил в корзину. Всё это делалось со злом…
Я был свидетелем такого факта: не помню, в газете "Правда” или "Известия” был помещен плакат Моссовета. Увидев эту газету, Вейхман подал реплику: "Что они с ними лезут? Так часто помещают, что оскомину набили”».
Но были все-таки в редакции порядочные люди!
Вот объяснение Полякова, нового (после смещения Орлова) редактора газеты:
«Еще не вступая в должность ответственного редактора "Тихоокеанского комсомольца” я, примерно 13 или 14 января 1935 г. пришел в редакцию ля ознакомления с работой.
…Ко мне обратился тов. Вейхман – ответственный секретарь редакции и сказал следующее: "Вот два приветствия т.т. Сталину и Лаврентьеву от конференции молодых специалистов г. Хабаровска, причем приветствие тов. Сталину составлено плохо, стоит ли в таком виде помещать это приветствие?”
Учитывая это обстоятельство, я сказал, что нужно поместить приветствие тов. Лаврентьеву, приветствие тов. Сталину, поскольку оно составлено плохо, помещать не стоило бы, но нужно обязательно в отчете о конференции указать, что посланы приветствия т. Сталину и Лаврентьеву.
Вот все, что я могу сказать по этому вопросу».
VI
Партийный крот глубоко копал свою яму. Семь страниц убористого машинописного текста содержит докладная записка о состоянии и работе органа крайкома ВЛКСМ – газеты «тихоокеанский комсомолец», которую подписали некие Флейс и Долгопятова. Она направлена с грифом «Секретно» секретарю крайкома ВКП(б) Самойлову и заместителю уполномоченного КПК при ЦК ВКП(б) Мякинену. В ней повторяются все политические обвинения, содержащиеся в «объяснениях» Карасева и Бундикова, но уже приправленные убойной терминологией насчет «антисоветских настроений и высказываний» работников редакции:
«Всё руководство комсомольского коллектива – Киргизов, Вейхман, Власов – занимались похабно-возмутительно-провокационной дискредитацией центрального и краевого партийного руководства…»
Как образец «похабной дискредитации» приводится пример:
«Василий Ким (прежний редактор "тихоокеанского комсомольца” – В.В.) замазывает целую серию безобразий в редакции… Когда Ким забраковал материал о Листовском и его нужно было заменить, он послал записку Вейхману, который на ней написал: "В доску пьян, сумбурных распоряжений выполнять не буду…” Ким этот факт замазал, газета пролежала в типографии целый день и опоздала с выпуском на целые сутки».
Заодно в докладной записке упоминается какая-то история с оплатой за публикацию в газете материалов о лотерее Осоавиахима, явно притянутая к «делу» за уши, а потом снова пущена в ход «убойная» аргументация:
«Отсутствие какой бы то ни было массово-воспитательной работы привело к моральному разложению ряда комсомольцев. Систематическое пьянство со стороны ряда комсомольцев (Фролов, Кравченко, Лесневский, Губский, Вейхман и др.).
…Еще в декабре 1933 г. в помещении редакции пьянствовали два сотрудника редакции: Лесневский, член партии, и лит. работник Бытовой".
И, наконец, недвусмысленный намек в адрес комсомольских вождей:
«Все эти факты не только морального, но и политического перерождения отдельных сотрудников коллектива (Киргизов, Вейхман), перешедшие в возмутительную дискредитацию партийного руководства, являются показателем и результатом отсутствия конкретного руководства и ослабления революционной бдительности со стороны городского и краевого комитета комсомола».
Что ж, яснее ясного: комсомольская рокировка не удовлетворила партийное руководство края.
Следующий ход – за комсомолом.
Строго секретно
Выписка из протокола № 8 заседания бюро Далькрайкома ВЛКСМ от 4 февраля
§ 16. О статьях т. Орлова в «Тихоокеанском комсомольце» за 11, 12, 14 января.
Постановили: 1. За помещение в газете «Тихоокеанский комсомолец» своих антипартийных, политически вредных статей, за протаскивание в этих статьях троцкистско-зиновьевской пропаганды, несмотря на устное заявление о признании своих ошибок на бюро крайкома ВЛКСМ от 13 января 1935 г. и после принятия крайкомом решения,
а также за то, что, исполняя обязанности редактора газеты «Тихоокеанский комсомолец», т. Орлов не организовал на страницах газеты в связи с убийством тов. Кирова и вскрытием «Ленинградского» и «Московского» центров непримиримой борьбы с фактами контрреволюционных вылазок, имевшие место в отдельных организациях комсомола края, больше того, дал указание местным организациям прорабатывать свои статьи в сети комсомольского просвещения, Орлова с работы организатора марксистско-ленинского воспитания снять. Исключить его из состава членов бюро и пленума крайкома ВЛКСМ. Объявить ему строгий выговор с предупреждением и поставить вопрос в крайкоме ВКП(б) о привлечении его к партийной ответственности.
2. Снять с работы и исключить из рядов комсомола секретаря редакции «Тихоокеанского комсомольца» Вейхмана за примиренческое отношение к статьям Орлова и пропаганду антисоветских взглядов.
Жалко все-таки Орлова отдавать – ведь он свой, один из нас, любой из членов бюро мог бы оказаться на его месте. Вот и порешили: Орлова примерно наказать (чтобы видели, что комсомол на результаты партийного расследования отреагировал), но в комсомоле оставить, а исключить из комсомола Вейхмана – за то, что не предостерег Орлова от неверного шага, чем и бюро крайкома под удар подставил. Да и не наш он, нездешний, - в ДВК всего без году неделя. А дальше пусть с ним НКВД разбирается.
